Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2020
Ивантер Алексей Ильич — поэт. Родился в 1961 году в Москве. Автор десяти книг стихов, в т.ч. «Станция Плюсса» (Новосибирск, 2012), «Самогитский полк» (М., 2015). Живет в Москве.
* * *
Вере Калмыковой
На месте дома выросла олива
Среди руин, пшеницы и мочи
Сквозь кирпичи, положенные криво,
Положенные криво кирпичи.
Две тыщи лет не стыдно бракоделу —
В рабочий день хмельному поутру.
А может так — потом — земля просела,
А он их ровно клал, как по шнуру.
Кривая кладка держит оборону
От экскурсантов, солнца и корней,
Ей помогают лиственная крона
И облако, молчащее над ней.
А грек — лежит в покое и прохладе,
Он дело сделал, лёг и опочил,
Отдав жене в окраинной Элладе
Все драхмы, что за кладку получил.
Далёкий брат мой, мастер неизвестный
Лежит в земле на влажной глубине
В близи окрестной, в жаркий день воскресный,
Забыв о кладке в северной стене.
И речь моя — крива и тороплива,
Хоть на отрез её, хоть на отвес.
Но и над нею вырастет олива
И облако, и облако с небес.
* * *
Человек приближается к смерти,
Немеет, стареет,
Ждёт письма в допотопном конверте,
Ноги в валенках греет,
Бережёт уходящие силы,
Листает тетрадки,
Посещает родные могилы,
Кривые оградки.
Человек приближается к смерти,
Светлеет, ветшает,
Ждёт письма в допотопном конверте,
Варенье вкушает.
Он выходит во двор, он пшено
Голубям рассыпает.
Возвращается, смотрит в окно,
У окна засыпает.
Жизнь прошла, как война,
Торопливым словечком расхожим.
Он сидит у окна,
Непонятно, живой ли, прохожим.
То ли дышит, а то ли не дышит,
Но в губах застревает:
«Это ветер ракиты колышет,
Это бор запевает»…
Всё он шепчет своё потайное
И чужое родное,
Всё он помнит от времени Ноя,
Как своё нутряное.
Всё он пишет, стирает и пишет,
Но и справа, и слева
Неумолчное пение слышит —
Богородице Дево…
* * *
В степи августовской соловой
У старой столовой лежит
С посудою полулитровой
Непризнанных войн инвалид.
Недужный и бабам ненужный
Лежит он на жёлтой траве
Растерянный и безоружный
С кубанкою на голове.
Он «Русскую» вечером купит,
Откупорит, ляжет мертво,
И как через труп переступит
Буфетчица через него.
Он пылью степной пропылится,
В ночной постучит общепит…
А утром проснётся станица,
А он над станицей летит.
* * *
Где в каждой щели жило по умельцу
Легко чинить любую дребедень,
Ходили по парадным погорельцы
И нищенки из дальних деревень.
В обутке сбитой, вида никакого,
Как беженцы в минувшую войну.
Но из такого люда городского
Я с детства помню нищенку одну.
Она ходила, денег не просила,
Как божьи люди ходят по Руси.
Когда еду ей мама выносила,
Она шептала «Господи, спаси».
И посреди ночного Ленинграда,
Спустя полвека, зримо вижу сам —
Все пять детей погибшие в блокаду
За ней идут по русским небесам.
* * *
Памяти Никодима Брёхова
Висячий мост из ржавой арматуры,
Который строил Брёхов Никодим,
Не потрясал основ архитектуры,
Но всей округе был необходим.
Он истрепался за почти полвека,
Но был исправен и держал натяг,
Хоть — даже вряд ли помнил человека
С его бригадой местных работяг.
А наверху, где крепла деревенька,
Пилила брус и клала кирпичи,
И поднималась, охая, поздненько
(Так и селились, больше москвичи),
Там наверху, в домишке обок храма,
Где не любили жалоб и хвороб,
Где ставень был и выставная рама,
И под окном чубушника сугроб —
Я чай там пил, и фото Никодима,
Ещё в шинели, в части у Двины,
Напоминало чем-то херувима
С поблёклой фрески с северной стены.
И мстилось мне, такая крепла вера,
Что это он — лужковский старожил,
Как херувим, с мечом, в шинели серой,
Один за всех, Эдем наш сторожил.
* * *
Выйти в кунгурской Шадейке, встать на Онежской губе, утром черпнуть из бадейки щедро рассола себе. Запах вагонов купейных, хопперов грохот и пыль мальчик в летах нешутейных помнит как сладкую быль. Помнит он грохот деповский, вид на шестнадцатый путь, крепкий чаёк стариковский, краткое русское «будь» и, как другие языки непокорённых чужбин, длинные женские вскрики из тепловозных кабин. Жизни подъёмная сила нам ни добро и ни зло — пресное тесто месила, крепко брала за крыло. Но в переулках московских, чёрт же её побери, правда устоев деповских тукает слева внутри, где от весны сумасшедшей, с низкого неба сошед, женщины, в марте ушедшей, тающий след.
* * *
Женщина, ушедшая весною
В тайный коробок берестяной,
Кажется несчастной и больною,
Сломанной, ранимой и родной.
Кажется, всё то, что миновало,
Минуло, минуло, пронеслось —
В сердце, как вдова, отгоревало,
Жерехом с мормышки сорвалось.
И лежат снега на Подмосковье,
На осипшем горле — немота
У могилы Марфы и Прасковьи
Близ Борисоглебского креста.