Рассказы маленького татарина
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2020
Николай Шульгин — сценарист, руководитель молодежного музыкального театра «Миррорс». Родился в Ленинградской области в 1954 году. Автор семи книг рассказов и повестей. Живет в Бишкеке. В «Дружбе народов» публикуется впервые.
Перед жизнью и крыльцом
Я маленький мальчик. Татарин.
Я не знаю, что такое татарин. Папа мне сказал:
— Наиль, запомни, ты татарин… Мы все татары… Я татарин, твоя мама татарин, твоя брат и сестра татарин, и даже тетя Роза, которая приходит в воскресенье за селедкой, тоже татарин… а особенно татарин твой дедушка Малик…
Дедушку я не любил. Не то чтобы не любил. Я его боялся…
Дедушка был маленький, как его имя, и у него был только один глаз. Еще у него были лошадь и повозка. По воскресеньям он ездил по городу и кричал: «Шара-бара!!! Шара-бара!!!»
Это значило, что он собирает старые вещи. Дети крали из дома любые вещи родителей, какие попадались под руку, и тащили к нему в повозку. Дедушка внимательно смотрел на них строгим глазом и в зависимости от того, что решал глаз, выдавал детям из деревянного ящичка, на котором сидел, сладкую тянучку или шарик на резинке.
Если вещь была очень хорошая или новая, дедушка давал и тянучку, и шарик.
Где он брал эти тянучки и шарики?! Никто не знал. В магазинах их не продавали.
Друзья мне завидовали.
— Ты, наверное, гад, каждый день тянучки ешь? — говорили они.
— Нет, — отвечал я правду. — Дедушка дает мне только подзатыльники.
Мне не верили и завидовали. Почему-то это было приятно.
Дедушка приходил к нам один раз в неделю по субботам и первым делом давал мне и брату по подзатыльнику.
— Сын, — спрашивал он у отца, — когда ты в последний раз порол детей?
— Вчера!.. Вчера, после обеда, как раз порол… — быстро отвечала мама. — Два раза. Один раз под виноградом, чтобы не ели зеленый, а другой раз в курятнике, чтобы…
— Врешь, невестка! — не верил дед. — Как можно пороть под виноградом или в курятнике? Там как следует не размахнешься… Бог сказал: «Если детей своих не бьешь, значит, их не любишь!»
— Это он вам сам сказал? — уточняла мама.
— Не дерзи, женщина! — отрезал дед. — Я тебе дал хорошего мужа, потому что порол его каждую субботу! И не потому, что он ел зеленый виноград, а потому что так положено!.. Чтобы помнил правила!..
— Какие правила?
— Какие надо!
— Плов остынет, — говорил отец. — Пошли в дом. После обеда выпорем обоих. Поможешь, отец?
— А как же! — отвечал дедушка и молился.
Молиться — это значит закрыть глаза, поднять голову кверху, быстро-быстро пошевелить губами, провести руками по лицу, как будто моешься, и сказать: «Омин».
— Омин! — говорил дедушка. — Обед, татары…
— Омин! — говорили мы и проводили руками по лицу.
Дедушка ел много. Я думаю, чтобы не готовить дома и в животе на больше жизни хватило еды. От этого сразу, когда кончался плов, он засыпал прямо за столом. Мама делала: «Тс-с-с-с-с!» — и отправляла нас со старшим братом делать уроки.
Дедушка просыпался через пятнадцать минут.
— Сын! — кричал он. — Чем пороть будем — ремнем или хворостиной?
— Ремнем, — отвечал папа. — Только в следующий раз. Мы тебя не дождались… Я посадил их за уроки.
— Ладно, — говорил дедушка. — Уроки еще хуже. Проводи меня.
И уходил…
Просто жизнь
— Наиль, — сказал мне отец, — твой старший брат старше тебя на три года. Не успеешь оглянуться — женится. Поэтому, по совету дедушки, я решил начать строить ему дом возле большой дороги. Я буду строить его две недели вместе с твоей мамой и с твоим старшим братом, у которого всегда рука в штанах, потому что он стремительно превращается в мужчину… Твоя старшая сестра будет варить нам плов. Спать мы будем очень мало и под открытым небом… Спасибо, что мой папа Малик согласился взять тебя на эти две недели к себе…
— Ты говоришь, как дедушка, — заплакал я.
— Правильно, — ответил отец. — Потому что я его сын. Когда ты вырастешь, ты будешь говорить точно так же.
— И у меня будет один глаз, и я буду кричать «шара-бара» по воскресеньям?
— Это если повезет… Запомни, Наиль, — ты татарин… Мы все татары… Я татарин, твоя мама татарин, твои брат и сестра татарин, и даже тетя Роза, которая приходит в воскресенье за селедкой, тоже татарин… А особенно татарин твой дедушка Малик, который согласился за две недели сделать из тебя настоящего татарского мужчину!..
— Я не буду держать руку в штанах. Девчонки в классе будут смеяться…
— Сейчас каникулы. Никаких классов нет. Не говори глупостей. Вопрос решен!..
Утром сестра повела меня к дедушке.
«Интересно, — думал я, — он будет меня пороть ремнем или хворостиной? Или по выбору?.. Если по выбору — что лучше?..»
Меня ни разу в жизни не пороли, и я затруднялся с ответом. Вот придем мы, думал я, к деду, и он спросит: «Ну что, маленький татарин, ремнем или хворостиной?»
Что ответить?..
«Надо было самому попробовать ударить себя ремнем и хворостиной», — подумал я последнюю мысль, потому что мы уже пришли.
Я ни разу не был у дедушки. Мы с сестрой стояли возле больших деревянных ворот, в них была вырезана маленькая дверка, которая была закрыта. За воротами лаяли собаки. На слух две… Или три…
— Кто? Кто? Кто? — гавкали из-за ворот собаки.
— Я привела Наиля, принесла его вещи и еду на две недели! — прокричала сестра сквозь собак.
— Оставь все на улице и уходи! — послышалось из-за ворот.
— Не уходи, — сказал я.
— Будь мужчиной, не плачь, — сказала сестра, положила вещи на землю и ушла.
Я решил последовать совету сестры: засунул руку в штаны, приготовился к самому худшему и стал ждать.
«Все-таки лучше ремнем, — думал я. — Хоть это, наверное, и больней, но зато полосы будут широкие и я смогу сказать, что это от горчичников… Конечно, пацаны на канале спросят: «А чего такие тонкие горчичники?..» Я тогда скажу, что это китайские специальные горчичники, которые привезла тетя Роза в подарок на 1 мая. Все знают, что тетя Роза ездит в Китай и что-то оттуда привозит в мешках…»
Прошло много времени. Я не умею считать время, когда каникулы. Когда учеба, то время считается уроками и переменами, а когда каникулы, то часами. Но часов у меня не было.
— Ну что, долго ждал? — услышал я за спиной. И кто-то повернул меня кругом за плечи. Это был дедушка.
— Долго, — честно ответил я.
— А откуда ты знаешь, что долго?
— Время шло…
— Дурак. Времени нет. Время придумали часовщики, чтобы деньги у дураков собирать. На кой нам черт знать, сколько сейчас времени, если при нынешней власти перерывы в магазинах отменили, а водку продают круглые сутки?
— Не знаю…
— Не знаешь, потому что дурак. Я тебя буду учить, и ты будешь не дурак, а хитрый татарский мальчик.
— Дедушка Малик, а можно ты меня будешь учить не хворостиной, а ремнем?
— Не называй меня «дедушка Малик». Это по-русски. Зови меня по-татарски — бабай. Я тебя буду учить и хворостиной, и ремнем… У вас в школе сколько предметов?
Я «помолился» губами и ответил:
— Пять.
— Значит, надо еще три придумать… кроме ремня и хворостины… — в свою очередь «помолился» дедушка и заглянул в узел, который оставила сестра, не тем глазом. Вместе с «не тем глазом» в мешок залез нос.
— Сыр, мясо, хлеб, картошка, макароны, крупа и масло. Мало. На нас двоих на две недели не хватит. Ты много ешь?
— Сколько мама дает.
— Это хорошо. А черешню любишь?
— Очень.
— Это еще лучше. А селедку?
— Не очень.
— Это плохо.
Дед повел меня куда-то вдоль забора и привел к неприметной доске, которую отодвинул и ловко пролез через дырку. Я пролез еще ловчее. Пока дед прилаживал и маскировал доску, я спросил:
— Дед, а зачем мы ходим не через ворота?
— Когда на нас нападут киргизы, узбеки или русские, — они полезут через ворота, и тогда мы нападем на них сзади.
— А если ворота вообще убрать?
— Дурак! А как мы будем выводить быков? И вообще… Если ворот не будет, они найдут доску.
— Кто найдет, дед, быки?..
— Не зови меня «дед», зови «бабай»! Еще раз повторять не буду!
Дедушка справился с доской и сказал трем большим и маленьким собакам, которые ждали приказа, в какой момент им начинать меня есть:
— Это мой внук Наиль. Он такой же татарин, как и все мы, но маленький. Поэтому его можно пускать всюду, кроме лошади, и принимать из его рук пищу, если ему удастся ее здесь найти. Питаться самим Наилем нельзя. Точка.
— Есть… — разочарованно, но вместе с тем учтиво, гавкнули собаки и пошли охранять лошадь.
— Бабай, — спросил я по-татарски, — а почему нельзя подходить к лошади?
— Она может подумать, что твои зеленые руки — это трава, и откусит их.
— Это просто цыпки… Мама зеленкой намазала.
— Напрасно деньги тратила на аптеку. Надо было выпороть, и все бы прошло само.
У дедушки был большой дом и большой двор с разными строениями. Оттого что строений, больших и маленьких, было много и между ними росли деревья, закрывая небо и окрестности, определить размеры дедовых владений с первого взгляда я не смог.
Дед громыхнул ключами, которые он носил на шее на кожаном ремешке, и открыл дверь большого дома. Мы сразу оказались в кухне.
— Смотри, Наиль, это холодильник, — сказал дедушка. — Он младше меня всего на один год, но выглядит значительно моложе. Спроси меня, почему?
— Почему? — спросил я.
— Потому что я за ним ухаживаю лучше, чем твоя мама за мной.
— «ЗИЛ», — прочитал я на двери холодильника, и чтобы поддержать разговор, спросил: — А что такое «ЗИЛ», бабай?
— Это оно так называется.
— А что означает «ЗИЛ»?
— Я думаю, что оно означает какое-то русское слово. У русских много ненужных слов. Их необязательно запоминать.
— А на нашем холодильнике написано «Бош».
— Вот видишь. Какой уважаемый татарин придумает такое дурацкое слово «Бош»?..
Дед осторожно открыл «ЗИЛ» и стал аккуратно перекладывать продукты из мешка, который прислали вместе со мной, в холодильную камеру.
— Смотри, — сказал он, когда закончил, — какой хороший холодильник. В нем еще осталось много места… В следующий раз скажи маме…
— Хорошо, бабай, — сказал я.
К холодильнику подошел старый, одноглазый, как дедушка, кот и тоскливо заглянул внутрь.
— Кот, — сказал я.
— Да, — сказал дедушка.
— Как его звать?
— Кот и звать…
— А имя…
— Зачем ему имя — он не холодильник… Если хочешь, зови его «ЗИЛ».
— А как ты его зовешь, бабай?
— Кс-кс-кс… — ответил дед.
Кот удивился и оживился одновременно. В его единственном глазу мелькнула надежда и он сделал робкий шаг к продуктам.
— Кот хочет есть, — сказал я.
— Да, — сказал дедушка.
— Бабай, а чем ты кормишь кота?
— Дверью, — ответил дед и закрыл холодильник.
— Это как?
— Когда он хочет есть, я открываю дверь, и он идет искать пищу. На улице полно всякой пищи для котов.
Дед открыл дверь на улицу и вытолкал кота.
— А какая на улице пища для котов?
— Мыши, птицы… Воробьи… Много всякого…
— А дома ты его не кормишь?
— Зачем, если с улицы он приходит сытый?..
— Бабай, а почему у него, как у тебя, один глаз?
— Какой-то сволочь, наверное, стрельнул в него из ружья… Пойдем, я покажу тебе дом.
Дед водил меня по дому и говорил, открывая дверь за дверью:
— Вот комната… Вот комната… Вот комната… Вот комната… Вот комната…
Все комнаты были совершенно пустые.
— А вот комната с диваном. Я вот так ложусь и сплю.
Дед лег и закрыл глаза.
— Наиль, позови кота. Пусть у меня на животе полежит.
Я немножко поплутал по дому, нашел выход и крикнул на улицу:
— ЗИЛ! ЗИЛ! Тебя бабай зовет!
Откуда-то выскочил кот и шмыгнул мимо меня в дом. Когда я нашел комнату с диваном, все уже спали. Дед снизу, а кот сверху.
Я вышел из дому и сел на крыльцо скучать. Возле меня сели собаки и тоже стали скучать. Из самого большого сарая высунулась большая лошадиная голова. Она оглядела двор, увидела, что деда во дворе нет, и тоже скрылась скучать, как и мы, только в сарае.
Без деда жизнь в его мире замирала. Никто ничего не делал.
Я сходил к сараю, откуда снова высунулась лошадиная голова, и потрогал ее шершавые губы.
«Как может быть такая большая голова?» — подумал я и пошел скучать к собакам. Собаки спали на крыльце, куда падала тень от большого ореха. Я выбрал собаку покрупнее и почище, положил на нее голову, подумал, что мне совершенно не хочется спать, и тут же заснул.
— Вставай, Наиль, — сразу же сказал дед. — Ты можешь проспать жизнь.
— Я только лег…
— Это тебе так кажется. Ты спишь уже пятнадцать минут… Сейчас мы будем кормить скотину.
— Дверью?
— Нет… Скотина — это не кот…
— ЗИЛ, — поправил я.
— Ну, ЗИЛ, — согласился дедушка.
Мы кормили лошадь овсом, а собак и цыплят — вареным овсом.
— Наиль, — спросил дед, — ты до скольки умеешь считать?
— До миллиона.
— Хорошо. Сосчитай цыплят.
— Двадцать девять, — сказал я.
— Хорошо. Цыплята — это хороший бизнес.
— Бабай, а что такое бизнес?
— Не знаю, — сказал дед. — Пойдем ужинать. Солнце садится.
Дед повел меня почему-то не домой к холодильнику, а вдоль длинного забора к воротам. Возле ворот, закрывая их больше чем наполовину и не давая открываться, лежала огромная спиленная черешня с кучей полузрелых ягод.
— Наиль, — сказал дед, — мне для тебя ничего не жалко — ешь до отвала!
— Мама запрещает мне есть недоспелую вишню. Она говорит, что может быть понос.
— Твоя мать русская и ничего не понимает в татарской черешне. От татарской черешни не может быть русского поноса.
Дед выбрал ягоду покрасней и съел.
— Если хочешь, можешь, конечно, идти спать сразу… Без ужина… — сказал он…
Мы ели черешню очень долго. Черешня, даже зеленая, вкуснее всяких сыров и лепешек.
«Пусть дед порет, — думал я, — зато дает черешни столько, сколько хочешь… Это уравновешивает», — вспомнил я какое-то школьное слово.
Наевшись черешни до отвала, мы сели на крыльцо поикать. ЗИЛ и собаки легли в ногах.
Крыльцо
— Бабай, — икнул я, — зачем ты спилил недоспевшую черешню?
— Потому что она была на роге у яка, которого я вырастил для бизнеса. Только не спрашивай у меня, что такое бизнес, — икнул в ответ дед.
— А почему на роге у яка черешня?
— Потому что, когда узбеки выводят яка из двора на убой, они надевают ему на голову мешок и к каждой ноге привязывают цепь. Четыре узбека на цепях, а один тянет за веревку. Я в это время прячу собак, чтобы они не напугали яка. Позавчера одна собака спряталась и гавкнула в неподходящий момент. Як от страха мотнул головой и вырвал эту черешню с корнем. Вытащить рог из черешни мы не смогли, поэтому спилили черешню, и як ушел на бойню с полдеревом, — длинно икнул дед.
— Они принесли потом тебе полчерешни назад?
— Зачем?
— Дрова же…
— Молодец, — разочарованно икнул дед. — А я как-то не подумал…
Вырванная яком черешня освободила кусочек звездного неба, и мы смотрели на мерцающие звезды. Звезды переменили настроение деда.
— Помолимся, — сказал он.
Мы пошевелили губами, сказали: «Омин», — и умылись сухими ладошками.
— Бабай, как ты думаешь, где Бог?
— На небе, конечно, балда.
— А как он слышит, если мы молимся так тихо?
— Этого я не знаю.
— Я смерти боюсь…
— Зачем? После смерти мы пойдем в рай.
— А что такое рай?
— Бог сказал — сюрприз.
— Даже не намекнул?
— Зачем?.. Я, правда, слышал, что все получат там всё, что хотят… Я вот старый, наверное, скоро умру… И получу…
— А что бы ты хотел получить в раю, бабай?..
— Второй глаз… Чтобы шоферские права вернули…
Я посмотрел на кусочек видного неба и попытался представить Бога. Бог был похож на деда. У него был тоже один глаз, только посередине лба, и он удил людей на удочку…
— Ай-ай-ай! — сказал дед. — Наиль, ты спишь, а я уже помолился и забыл тебя выпороть. Склероз. Завтра два раза должен буду. Ты напомни мне.
— Хорошо…
Просто жизнь
Писать стало хотеться сильнее, чем спать. Я пробирался по стенам, сто раз ошибаясь дверями, и пописал в угол какой-то комнаты. «Жарко, — решил я, — все высохнет, и дед одним глазом не заметит. А если заметит, подумает на кота. Не подумает же он на меня…»
— Пук! — послышалось с улицы. Как выстрел. Я был умный татарский мальчик и понял, что на нас нападают киргизы, узбеки или русские.
Надо разбудить дедушку, подумал я, и воспользоваться той доской, о которой пока еще никто не знает.
От страха я нашел комнату дедушки мгновенно. Телевизор передавал голых теток. Они меня не интересовали. Я выбежал во двор. Мне было страшно. Мне казалось — покажись сейчас бабай, и все пройдет…
— Стоять! — услышал я голос бабая. — Тихо!
Мои глаза пригляделись, и я увидел, что дед лежит на земле и метит в кого-то ружьем.
— Наиль, ползи тихо! — услышал я.
Я тихо подполз к лежащему дедушке, который единственным глазом целился из ружья куда-то в темноту.
— Видишь кота? — прошептал он.
— Вижу, — прошептал я. — А где они?
— Кто?
— Русские, узбеки и киргизы…
— Спят. Какая тебе разница… пусть сами охраняют своих цыплят.
— Давай прогоним кота!
— Тихо, дурак, он завтра снова придет, его надо застрелить. Правильно?
— Правильно, бабай, а почему ты держишь ружье не в ту сторону, где кот?
— Не учи меня стрелять котов, сопляк!
— Вон кот, на заборе.
— Точно… — сказал дед, развернулся и пульнул. Кот взвизгнул и убежал.
— В жопу попал… Похромает и все пройдет.
— Ну и что?
— Завтра снова придет, сволочь. Иди спать.
— А ты?
— Я не буду. Если я усну, — из ста цыплят у меня не останется ничего.
— Я буду не спать с тобой! — сказал я и приткнулся на кошму.
— Молоде… — услышал я от дедушки все буквы, кроме последней «ц». Так вкусно мне не спалось никогда…
«Это все фигня, — снилось мне, — что у моего старшего брата рука в штанах, зато я воин».
Мне снился дед на коне. Он стрелял куда-то в темноту из ружья и кричал: «Где вы? Выходите? Я вам дам цыплят!.. Их у меня много в ружье!..»
— Вставай! — разбудил меня дед, — у нас беда! Пришел твой друг ЗИЛ. Он где-то лазил, и ему прострелили жопу дробью… есть же сволочи…
— Настоящий татарин должен отомстить, бабай? — смело спросил я.
— Да, но сначала настоящий татарин должен родить сына, посадить черешню, построить дом… и даже сарай… начнем прямо сейчас… Незачем тянуть.
— Бабай, а как родить сына?
— Я потом расскажу…
— Когда?
— Когда писька дорастет до пупа.
Я померил, получалось очень долго…
— Тогда начнем с дерева, — сказал дед. — Тем более что мы потеряли черешню. Иди в сарай и принеси лопату. Там на улице растет ничья черешня. Мы ее выкопаем. Посадим. И она будет «чья».
— Бабай, черешня уже надоела…
— А ты что, видел на улице бесплатный персик?
— Нет…
Я пошел в большой сарай за лопатой. Ключом, который из кучи других безошибочно вытащил мой дед, я открыл дверь и вгляделся в темноту.
В сарае стояли рядами (я потом посчитал) сто лопат, сто кирок, сто грабель и еще чего-то по сто, чему я не знал названия. Я взял крайнюю лопату и вышел во двор.
— Бабай, — сказал я. — Над тобой кто-то пошутил и занес потихоньку в сарай всего по сто…
— Нет таких дураков, — сказал дед, — чтобы они отдавали вещи… Это я сам купил…
— Зачем тебе столько лопат?
— Дурак! А если война?..
Я не знал, что такое война, и учтиво промолчал.
— Железные лопаты могут лежать сколько угодно. Это тебе не черешня. Кушать хочешь?
— Нет, — ответил я, вспомнив про черешню. — Хочу копать.
— Люблю трудолюбивых… а нетрудолюбивых не люблю…
— Мама сказала — Бог любит всех…
— Он что, шофер первого класса?
— Кто?
— Бог.
— Не знаю.
— Ну вот. Не знаешь, а открываешь рот для мух. Ты что — тупой?..
Я обиделся и замолчал. Дед тоже замолчал. Мне показалось, что он пожалел, что назвал меня тупым.
— Это хорошо, Наиль, что ты глупый мальчик, — немного погодя, сказал дед.
— Почему?
— Потому что твоя культурная мама не заставит тебя таскаться с позорной скрипкой в музыкальную школу, и ты будешь героическим шофером первого класса, как твой дед.
— Я хотел спросить — почему я глупый?
— Ты хочешь сказать, что ты умнее меня?
— Нет.
— Вот, а я же шофер…
— Как Бог?
— Почти… Но о Боге днем не говори.
— А когда?
— Только вечером на крыльце…
— Хорошо…
Крыльцо
— Бабай!.. Ты спишь?.. — разбудил я деда, который храпел, сидя на крыльце между двумя большими теплыми собаками.
— Конечно, нет… Это я так думаю… Настоящий татарин не может лечь спать, пока он не помолился. Помолимся.
Мы закрыли глаза. Пошевелили губами и умылись сухими руками.
— Бабай!
— Да…
— Я вчера во сне Бога видел…
— Откуда ты узнал, что это Бог?
— Он на небе был…
— Может, это космонавт… На нем был скафандр?
— А что такое скафандр?
— Ну, это такое на голове… Непонятное…
— Кажется, было что-то на голове…
— Значит космонавт!
— Космонавт — это Гагарин?
— Что такое — «гагарин»?
— Нам учительница говорила, что космонавт — это Гагарин…
— Запомни, маленький татарин, твоя учительница глупа, как все женщины, слова «гагарин» нет… скажи еще, ЗИЛ… Космонавт — это шофер ракеты.
— Шофер первого класса?
— Нет… я думаю, даже высшего… или даже очень… пошли спать…
— Я думаю, такие шоферы ракет видят Бога…
— Запомни, маленький татарин, — все шоферы видят Бога! Кстати, мы уже молились или тебя пороть?
— Молились, но если ты хочешь, то давай пороть…
— Кого?..
— Из нас двоих, наверное, только меня…
— После молитвы нельзя пороть. После молитвы надо спать.
— А цыплята?..
— Не бойся… Твой меткий бабай убил вчера чужого кота. Отбой…
Жизнь
— Наиль, вставай, уже утро! Пора завтракать. Ты не помнишь, мы вчера ели чего-нибудь или нет?..
— Кажется, «или нет»…
— Тогда мы сейчас поедим…Ты до скольки умеешь считать?
— До миллиона.
— Подойдет. Сходи в сарай и посчитай, сколько там бочек, которые пахнут селедкой.
В сарае, за лопатами, кирками и всем тем, чего у деда было по сто штук, стояли пять огромных бочек. От них чем-то противно пахло…
— Пять, бабай… А можно, я их не буду нюхать?
— Надо было лучше купить двести лопат… На войне лопаты нужнее, чем гнилая рыба. Как ты думаешь, Наиль, что делать с селедкой? Эту селедку уже не едят ни собаки, ни тетя Роза.
— Выкинуть?..
— Дурак. Ты что, русский, что ли? Вещи выкидывать…
— Русские на канале пьют пиво возле желтой бочки… — сказал я все, что знал про русских.
— Ты превращаешься в настоящего татарина благодаря моему воспитанию. А это я тебя еще не порол… В тебе просыпается ум…
— Почему?
— Потому что пивом торгует хромой Рашид. Я ему продам всю селедку. Он будет продавать ее русским. Им еще сильнее будет хотеться пива от этой противной селедки, и он будет получать от них еще деньги. Понял, почему?
— Понял, — сказал я, хотя меня интересовало не то, как хромой Рашид будет обманывать русских, а почему дед не начинает меня пороть, и значит ли это, что порки «накапливаются», и он когда-нибудь выпорет меня за все дни, или, как в футболе, те пропущенные порки, будут «заиграны» и как бы не будут считаться…
Весь день мы катали с дедом огромные бочки на канал к Рашиду.
Когда Рашид открыл бочки, он сказал:
— Татары! Эти бочки надо сбросить с моста, потому что русские, которые приходят пить пиво, не такие сильные желудком, как тетя Роза… Они могут умереть от этой рыбы, и тогда их родственники перестанут со мной разговаривать.
Мы сбросили бочки с моста. Канал проглотил их и довольно заурчал волной.
— Бабай, — сказал я, — каналу понравилась твоя селедка.
— Ему не понравилось, — ответил за деда Рашид, — просто он из вежливости. Этот канал татары копали…
— А учительница говорила, что солдаты…
— Правильно… а татары торговали рядом пивом и пирожками. Поэтому солдаты не умерли с голоду… а то, если бы умерли, кто бы копал, по-твоему?..
— Татары?..
— Наиль! Когда разговаривают старшие, нужно молчать и слушать мудрости! — прервал меня дед.
— Я понимаю, бабай, — сказал Рашид, — сегодня у тебя горе, пропала селедка, которую не ест даже тетя Роза, поэтому я даю тебе бесплатно ведро пива.
— Теперь понял, Наиль, что такое настоящая татарская дружба?
— Да, бабай…
Дома дед спросил:
— Наиль, ты умеешь писать?
— Да, и считать до миллиона…
— Не перебивай… У меня нет ничего по миллиону, чтобы считать. Пиши: «Список друзей, чтобы они выпили пиво». Написал?
— Написал.
— Пиши: «киргизы с Глиняной улицы — Бектур, Марат, Курмангазы, Маркенгелен…»
— Такого имени не бывает, бабай…
— Бывает — это Маркс, Энгельс и Ленин…
— Они придут все трое?..
— Нет…. Один будет пить за всех троих… Не перебивай… Пиши: «узбеки с Кривого переулка… Махмуд, Махамед, Мухаммед и его брат Махмуддин…» Записал?..
— Записал. Это тоже один человек?..
— Не перебивай… Пиши… Русские…
— С какой улицы?
— Со всех… Анатолий, Толик, Толян и его шурин…
— Шурин — это Шурик?..
— Нет. Шурин — это человек без дна… Одного ведра нам не хватит, Наиль… Как думаешь, Рашид не обменяет остатки черешни на еще одно ведро?
Вечером пришли друзья бабая. Они пили, ели, пели песни и вспоминали, как они были молодыми шоферами и катали девушек в коротких платьях на больших машинах…
Я уснул на собаке, а проснулся на кровати деда. Дед ел сыр.
— Бабай, уже другой день или этот? — спросил я.
— Этот, — ответил дед. — Ты хочешь сыра или приключений?
Мне очень хотелось сыра.
— Приключений… — сказал я.
— Очередным твоим приключением будет отсутствие сыра в твоем брюхе три дня.
«Ошибся», — подумал я.
— Нет, ты не ошибся, — сказал дед. — Потому что ты будешь добывать пищу, как все.
— Бабай, — сказал я, — я не могу добывать пищу. Я маленький.
— Тогда ешь черешень, — сказал дед.
Я пошел есть черешню. Она уже не казалась такой вкусной…
«Фигня осталось, — думал я. — Дерево я уже посадил. Построю быстренько дом и спрошу у деда, как рожать сына. Скажет ведь, наверное. Прям уж тайна…»
Крыльцо
— Бабай, когда еще раз нападут узбеки, киргизы и русские?
— А когда они нападали?
— Сегодня… Я целый час мыл посуду… Война — это плохо.
— Война — это плохо, — повторил дед. — Но лопаты надо куда-то девать…
— Мама говорит, — не надо волноваться: Бог все устроит…
— Ой… — сказал дед. — Бог!.. Мы же еще не молились сегодня.
Мы пошептали, умылись и сказали: «Омин».
— Ты, наверное, думаешь, Наиль, что твой бабай старый дурак и поэтому забыл тебя сегодня выпороть?
— Нет. Меня надо выпороть уже пять раз, и мне страшно думать о том, что когда-нибудь ты меня выпорешь пять раз подряд…
— И правильно… Маленькие должны уважать старших. Так Бог сказал.
— «Он сам вам об этом сказал?» — спросил я словами мамы.
— Сам, — сказал бабай. — Он сегодня с нами пил пиво…
— А почему я его не видел?
— Потому что у тебя еще не выросли глаза.
Я попытался сделать глаза больше. Но уже была ночь, и они сами по себе уменьшались и уменьшались…
Просто жизнь
— Наиль, ты, когда последний раз считал цыплят?
— Никогда… Они куда-то ушли, бабай…
— Улетели в жаркие страны? Мне кажется, — сказал дед, — что они ушли в брюхо к твоему другу ЗИЛу…
— Этого не может быть… Они ему, как братья, — вспомнил я где-то слышанную фразу.
— А почему он тогда не просит есть и не приходит домой? И еще он нассал в доме.
— Бабай, ЗИЛа жалко — ему кто-то застрелил задницу… И потом, раз нет цыплят — останется лишний корм для лошади.
— Молодец, Наиль. Ты становишься настоящим татарином.
Я вытащил письку и стал подтягивать ее к пупу, чтобы померить.
— Нет, — сказал дед, — я в смысле, что научиваешься хитрить… Кто стучал в ворота, пока я чистил лошадь?
— Приходила тетя Роза. Она сказала, что где-то в конце канала узбеки выловили пять бочек с селедкой. Сказала, если ты хочешь, то можно сделать неплохой бизнес. Они просят по барану за бочку…
— Я не знаю, Наиль, что такое бизнес. Но по барану за бочку — это выгодно. Надо подумать…
— Сказала, зайдет завтра. И один баран ей…
— Этот баран будешь ты.
— Почему?!.
— Потому что у нас нет баранов. У нас лошадь… Иди — мой посуду и ведра. Скоро ночь…
— И еще она сказала, что папа просил, чтобы я пожил у тебя до конца лета…
— И что ты решил?
— Я подумаю…
— Я тоже…
Крыльцо
— Бабай, — спросил я, — ты как-то говорил… а почему шоферы могут видеть Бога?
— Все могут видеть Бога. Зачем спрашиваешь?..
— Хочу у него чего-то спросить…
— Спроси у меня. Может, я знаю.
— Я у тебя стесняюсь…
— Ну, как хочешь… Спроси у Самого. Помолимся…
Мы пошептали, «умылись» и сказали: «Омин».
— Сорок восемь, — сказал я.
— Сорок девять… или даже пятьдесят. Меня не обманешь…
Просто жизнь
— Бабай, скоро придет сестра и заберет меня назад.
— Ну и что?
— Тебе тяжело жить одному… Когда я уйду, кто будет мыть для тебя посуду?
— Когда ты уйдешь, будет почти осень… киргизы приведут яков…
— Я видел на улице бабку в галошах… Если у тебя рука иногда бывает в штанах, может, ты возьмешь ее к себе жить? Она будет мыть посуду…
— Честно говоря, только отцу не говори, она мне тоже нравится.
— Тогда я сейчас позову ее?
— Стой! Наиль, ты еще маленький и не понимаешь некоторых вещей…
Мы помолчали.
— Бабай, расскажи мне вещи, которые я не понимаю. Или надо ждать?.. Я мерил вчера… Писька еще не доросла до пупа.
— Это тут ни при чем… Я не могу взять бабку, которая не татарка. И потом, она зубами с пяток мозоли счищает…
Я попробовал дотянуться зубами до своей пятки.
— Дурак, — сказал дедушка. — Вот ты ее совсем не знаешь, а уже пытаешься подражать ее глупости. Вот тебе подзатыльник для воспитания.
— Бабай, а как она до пятки зубами достает? Как это? Гибкая такая, что ли?
— Зачем… Вот, смотри.
Дед вытер руку о штаны, залез себе в рот и достал зубы…
— Ух ты!
— Это еще не «ух ты», — сказал Бабай. — Вот — «ух ты»…
Он скинул с правой ноги резиновый галош и почесал себе зубами пятку.
— Вот это — «ух ты!» Но я так не делаю. Это бабка…
Дед вытер зубы о штаны и вернул на место.
Мы помолчали.
— Жалко, что не татарка, — сказал я.
— Жалко… — сказал дед.
Крыльцо
— Бабай, мне кажется, что крыльцо становится меньше, а жизнь короче…
— Ты вырос за лето, маленький татарин… и чуть-чуть поумнел…
— Завтра я уйду?..
— Завтра ты уйдешь…
— Тогда давай помолимся?
— Старший должен призывать к молитве, а не ты. Давай помолимся.
Мы помолились.
— Скажи, бабай, когда мы «умываем лицо» — это чтобы чисто было. Когда говорим: «Омин» — значит, конец. А зачем губами шевелить?..
— А ты что, просто так шевелишь? Надо не просто шевелить, а тихо просить себе чего-нибудь у Бога.
— Я не знал… Все лето просто так шевелил. Мог бы много выпросить…
— Не бойся, я за тебя просил…
— А что ты просил?..
— Я просил: Бог, дай Наилю то, чего у него нет, и отбери лишнее.
— Хочешь, я скажу тебе, что я хотел попросить у Бога?..
— Нет…
— Почему?
— Ты сначала попроси… Нельзя стоять между человеком и Богом…
Просто жизнь
Утром дед, собаки и откуда-то взявшийся хромой ЗИЛ, которого не было месяц, вышли на крыльцо. Лошадь высунула голову из сарая и задумчиво прослезилась одним глазом. Дед сказал речь:
— Наиль, ты прожил со мной целое лето… Я научил тебя всему, что я знаю. Ты не держишь правую руку в штанах, но ты уже почти стал настоящим татарином. Иди и живи дальше…
— Бабай, — спросил я, — а чем отличается «настоящий татарин» от «просто настоящего человека»?
— Ничем… Не перебивай… Сегодня ты вернешься домой. Вот в этом мешке еда на две недели. Всё… Иди…
— Бабай, а зачем еда? — спросил я.
— Когда ты пришел ко мне с едой, я не спрашивал тебя, зачем еда, которую принесла твоя сестра. Еда, чтобы есть.
— Тогда я пошел.
— Стой… Ты, это… Не говори отцу, что я тебя ни разу не порол… И что его ни разу не порол… Он думает, что я его порол, только он забыл.
— Хорошо…
Дед подошел к воротам и загремел ключами.
— Бабай, а можно я выйду через доску?
Я безошибочно нашел нужную доску, или она меня нашла. Вылезать было немного сложней, чем в первый раз влезать.
В нос ударил запах созревшей акации. Она, наверное, тоже выросла и стала настоящей татаркой…
Эпилог
С тех пор прошло много лет. Бабай, как и обещал, умер, и я почти забыл его лицо… Но когда я чувствую запах спелой акации, я вынимаю руку из штанов и прикладываю ее к сердцу, потому что оно колет… Я не знаю, почему…
На лобовом стекле моей машины с внутренней стороны привязана маленькая иконка, которую мне дала мама. Теперь я знаю, почему шоферы всегда видят Бога…
Я смотрю на Бога и шевелю губами фразу, которую так и не сказал деду: «Боженька! Дай, пожалуйста, дедушке и ЗИЛу еще по одному глазу!..»
Стекло машины мутнеет от влаги, и дорога становится не видна. Я включаю щетки, но ничего не меняется…
Автомобильные щетки не могут стереть влагу с моих глаз…