Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2020
Усыскин Лев Борисович родился в Ленинграде в 1965 году. Окончил Московский физико-технический институт (1988). Печатался в журналах «Знамя», «Новый мир», «Октябрь» и др. Автор нескольких книг прозы, живет в Санкт-Петербурге.
Предыдущая публикация в «ДН» — 2018, № 7.
«Меч дождя в его руках…»
Б.Гребенщиков
1
Меч дождя… Все скроет дождь… Усталый офисный город летним вечером клонится к асфальту отяжелевшей своей головой. Фальшивый гранит новопостроенных фасадов принимает на себя косые капли — и тут же отправляет их куда-то вниз, в крашеные зеленым жестяные водостоки.
Дождь лишь ненадолго обостряет цвета — словно бы силясь напомнить о том, что бывают трава и море, сине-коричневая даль леса и нехоженые поля цветущего дельфиниума, невесомый фиолетовый призрак иван-чая, порхающий над июльским лугом, и венозная кровь осенних кленовых аллей…
Ненадолго… и вскоре воздух забирает влагу обратно — и возвращается прежняя смазанность усталой данью невесть кем наложенным приличиям и сдержанности чувств. И глаз успокаивается в своей давешней скуке.
Вот солнце ушло, и такой странный свет в этот час: словно бы лишенный источника, словно бы висит в застывшем воздухе сам собою — однако и его достаточно вполне, если бы только были люди.
Но нет нигде людей. Хотя не так, не так — вот появляются они, двое, мужчина и женщина, выпячиваются на улицу растрепанными грешниками, делают тут же первый вдох, вбирая многократно пережеванный моторами воздух — сразу за тем, как уступили их рукам двери — тяжелые, нечеловечески высокие, сооруженные по моде прошлых эпох, ведомые бесшумными доводчиками, предусмотрительно смазанными густой черно-серой пастой.
Нехотя, словно бы по недосмотру, самовластные офисные недра извергают живые человеческие тела наружу: туда, где выложенные кирпичиками керамической плитки тротуары, обрамляющие асфальт проездов, где стриженные деревца в квадратных огороженных островках почвы, где припаркованы автомобили сплошной, лишенной прорех чредой, и где маленькие рупоры петуний свисают из уродливых коричневых кашпо.
2
…Качает чуть удивленно головой:
— Вот те на… какие лужи намело…
Некрупный подвижный мужчина лет сорока с начинающейся лысиной волнообразным движением спины поправляет пиджак, совмещая плечики и вытягивая к запястью отступившие в сторону локтя рукава сорочки — стараясь делать это незаметно, улыбается — но даже улыбка теперь не в силах скрыть накопленной за день усталости:
— Кажется, разминулись с дождем… ну вот и слава богу…
Говорит он и улыбается своей спутнице — узкобедрой девушке в офисном пиджачке унисекс, черноволосой, с пышной челочкой и узкими китайскими глазками в беличий разлет.
— Зато дышится… свежо…
Она улыбается в ответ, чуть склонив голову на бок. Еще улыбается. Говорит что-то.
— Спешите сейчас куда-нибудь? Меня Леонидом зовут, если что… Леонид, Лёня…
Мотает головой.
— Евгения…
— То есть — Женя?
— Ну, Женя, да… когда — Женя, когда — Евгения… зависит от…
Смеется в голос. Он тоже смеется — с ней заодно:
— Вы, Женя… Если не спешите… давайте где-нибудь кофе выпьем, что ли…
И уже теперь глядит ей в глаза с обыкновенной для такого момента вкрадчивостью:
— …тут наверняка полно… всяких уютных мест…
Девушка же кивает согласно, утоляя мужское упование.
И вот идут прочь.
Идут прочь.
— Скажите… (мужчина на миг задумывается) Женечка… а вы на эту конференцию… с Сашей Копыловым пришли, как я понял?.. (смотрит испытующе) работаете с ним вместе, так?
Девушка в ответ лишь неопределенно кивает, улыбаясь:
— Ну, как бы да… конечно… можно и так сказать…
Чуть-чуть растягивает гласные на концах предложений — это, впрочем, известно, это такое девочково-молодежное теперь… почти у всех… говорок… И словно бы смущена слегка вопросом. Не хочет, как видно… эту тему… не хочет — ну так и не надо!..
Мужчина кивает размашисто:
— Ну хорошо… (Подымает голову, недолго смотрит на небо.) Но, согласитесь, мы все же правильно сделали… что сбежали оттуда… правда ведь?.. (Вновь глядит прямо на девушку.) Там в программе еще два доклада… таких тягучих… а потом итоги подводить будут… минут сорок… затем, правда, фуршет — ну да и черт с ним…
Девушка кивает, соглашаясь молча.
— …пошло все к бесу… а здесь вон какой день чудесный… согласны, Женя?.. можно дышать, во всяком случае… не как там…
Помогая обойти лужу, берет девушку за руку — и уже не отпускает потом, да и она не против, по всей видимости, не вырывается.
Идут дальше. Девушка поводит бедрами, проскакивая между лужами, отставляет в сторону ножку… она словно бы оттаяла теперь после многочасового оцепенения… бойкая… но руки при этом не отдергивает…
— Мы — далеко?
Леонид мотает головой:
— Нет… сейчас…
И верно — вот какая-то вывеска, тут как тут. Заходят. Столики, барная стойка, хрустальный грот перевернутых бокалов и маскарад разноцветных бутылок.
— Здесь хорошо?
Женя кивает, Женечке здесь нравится.
— Кофе? Или что-то покрепче?
Улыбается.
— Я — да.
Заказывают что-то. Какую-то пасту с вываренными и скользкими морскими гадами, какую-то еще чепуху. Леониду коньяк — лакированной томной волной колышущийся в нижней трети бокала. Девушке — коктейли: один, другой, чуть позже еще и бокал совиньона. Болтают.
— …нет… циклоп — это мифическое существо… а не динозавр… в Древней Греции, да…
Много теперь смеются. Но для того и алкоголь…
— Вот, знаешь, а я люблю июль, — Леонид, говоря, обнимает бокал ладонью. — Именно июль. А ты?
Девушка пожимает плечиками. Она теперь сама, как бокал, — плотно сбитый и покатый тюльпаний бутон.
— Не знаю даже… наверное, да… но я вообще люблю лето… хотя осень еще больше люблю, если честно…
Понимающе кивает, соглашается.
— В июле все как-то понарошку… ненастоящее…
— Понарошку?
— Ну да… невзаправдашнее…
— И люди? — девушка заглядывает ему в глаза, слегка наклонившись над столом. — Люди… сейчас… по-твоему, тоже не всамделишные?
Леонид лишь слегка качает головой в ответ.
— Люди — нет. Или да. Вот ты, например… ты и взаправдашняя, и невзаправдашняя…
Его очередь заглядывать в глаза, искушая, наклонять голову, прятать улыбку в складках век.
— Так все же: я «да» или я «нет»?
— Что?
— Ну, я на самом деле или невсамделишняя?
Он пожимает плечами.
— Ты — девушка…
— И что же?
— Как что? Девушки, они… они… для радости… они приносят радость…
— Всегда?
— Ну, да. Всегда. Пока не вырастают. И становятся матерями семейств. И тогда всё.
Глоток коньяка. Глоток совиньона в ответ.
— А ты женат?
Маленькая пауза — надо собраться, выстроить фразу, просчитать вероятность того и сего…
— Ну, как бы да… увы… но не особо крепко…
— Это как? (Смеется.)
— Ну, так… никто мою свободу… не ограничивает… уже давно…
Кивнула, да. Словно бы понимает, не требуя подробностей. Хотя — что она понимает? Что она может понимать вообще?
— А ты?
— Я? Я — холостая!
И опять залилась мелким смехом.
Потом болтают еще. Старательно уходя от темы — вернее, то приближаясь к ней, то вдруг отваливая в сторону поспешной параболой, едва ли не в последний момент — перед тем, как высказать то, что обоих волнует. Так надо.
Наконец решили что-то. Или не решили — просто надоело сидеть. Леонид расплатился, поднялся прежде своей дамы, помог ей выйти.
На улице уже задумало смеркаться — прежние четкие линии теперь тонули, расплываясь, зажглись кое-где фонари.
— Хорошо как…
— Обожаю, когда вот так выходишь… сытый, пьяный… на воздух… а тут вечер…
— Ага, ага… я тоже…
Отошли в сторону. Повернулись друг к другу. Леонид берет ее за обе руки.
— Ну а тебе в самом деле… надо теперь домой, да?.. обязательно… или не обязательно?
Глядит на нее. Глядит на него. Медленно вертит головой из стороны в сторону. Мужчина медленно перехватывает ее руки, медленно держит теперь за локоть.
— М-м?
И тут же прилипают друг к другу в жаждущем, ненасытном поцелуе.
3
Подвернувшийся первым отельчик. Плечистая дама на ресепшен — всегдашнее отсутствующее выражение, лицо вдруг оживает ненадолго:
— Двухместный? Да, имеется.
Берет у Леонида паспорт, переписывает с него, потом бегло листает и, добравшись до страницы со штампом регистрации (а может и до штампа семейного положения, как знать), подымает на миг глаза.
Все ей ясно про них. Обыкновенное дело.
Даром ли на этом месте.
Не первый год.
Повидала всякого.
Ну да ладно.
— Возьмите карточку. Просунуть магнитной полосой вовнутрь. Тогда откроется. На третьем этаже. Вон лифт. Завтрак с восьми утра. Но можете заказать в номер. Или ужин из ресторана.
В полумраке коридора утопают в неглубоких нишах нумерованные двери. Латунный набалдашник электронного замка: совал в узкую щель и так, и сяк — все же пришлось помучиться. Но с третьего раза — открылось. Надо было вставить и тут же вынуть, оказывается — и только тогда сработает!
Вошли, щелкнули выключателем — безрезультатно. Ага, и тут тоже надо карточку эту дурацкую засунуть в щелку — тогда зажжется. Так мир, похоже, теперь устроен — весь — электричество течет, лишь когда в щелку всунута правильная карточка.
Осматриваются.
Временный дом, временный приют, временная крыша над головой с двумя мигающими пожарными датчиками. Евростандартный рай в шалаше — не придерешься.
Широкая застланная кровать посредине — будто неясный алтарь под бирюзовым в косую линейку покрывалом. Леонид садится на ее край, вновь берет девушку за руки, выжидательно смотрит на нее снизу вверх.
— Подожди. Давай, не будем спешить. Давай закажем шампанское.
Леонид кивает. Девушка высвобождается, подходит к спящему на столике телефону и, покрутив в руках лежащие рядом с аппаратом рекламные картонки, набирает номер.
— … да… брют… нас двое… нет, только фрукты… ну да, пусть фруктовый салат, хорошо…
Вешает трубку.
— Сейчас принесут.
Садится рядом. Леонид снимает пиджак, аккуратно сложив его, откидывает в сторону, придвигается к девушке.
— Слушай…
— Да-да…
— Я вот что давно хочу тебя спросить…
— Ага… спрашивай…
— Не обидишься?
— Спрашивай, да…
Он проглатывает слюну.
— Слушай, вот твоя внешность… такие восточные глаза… это…
— …корейские!
Девушка засмеялась.
— У меня мама — кореянка… Всегда почему-то спрашивают…
— А отец?
Пожимает плечами, равнодушно как-то.
— Не знаю. Может — тоже. А может — и нет. (Улыбается, утопив тему.) Ты доволен ответом?
Кивает.
— Ну хорошо. Тогда я, да… теперь моя очередь… задать вопрос…
— Ну.
— Только честно…
— Хорошо.
— Честно-честно.
— Ну хорошо. Я же сказал…
— Вот. Сознайся…
— Ну?
— Ты часто так?..
— Так что?
— Ну, снимаешь девушку… едва знакомую совсем… знакомишься и ведешь… в гостиницу…
Леонид усмехнулся.
— Редко. Если откровенно — случалось. Но редко. Очень редко. А что?
Девушка берет его за руку.
— Послушай…
— Да.
— Тебя ведь не смутит…
— Что?
— …если я скажу, что коллекционирую мужчин?
Леонид вздымает брови удивленными горбиками.
— Это как? Как коллекционируешь? В постели?..
— Ну, вообще… не только в постели… просто люблю… вот вы такие разные все…
— Внешне?
— И внешне, и вообще… вроде бы одно и то же — привел девушку, секс, ресторан — но если следить за мелочами…
— И тебе интересно?
— Ну да… очень… очень интересно… вот куда ты носки положишь… или, там, как возьмешь бокал и что скажешь при этом… мне говорили, что это мужское свойство… а не женское… но я не знаю… правда ведь?
— А секс?
— Секс как раз меньше. Меньше разницы. Ну, то есть во время секса… как сказать… я в основном поглощена собой… в своих ощущениях…
— И что, тебе все равно?
— Ну нет, конечно… не все равно… все по-разному тоже… но это не идет в сравнение… правда!
Леонид смеется — пусть даже несколько наигранно.
— Ну, это забавно, да…
— Ты ведь не обиделся?
— Нет, конечно!
Уже секунду спустя они врастают в долгие, подвижные, ищущие объятия.
…прерываются стуком в дверь. Нескладный официант принес шампанское, бокалы, фруктовый салат. Хочет открыть бутылку, но Евгения его останавливает:
— Не надо… спасибо… мы сами… на стол поставьте… да, и поднос тоже…
Он уходит.
Леонид порывается было продолжить, но девушка отстраняет его, встает и, шагнув к столу, оборачивается:
— Ты знаешь… давай так…
Леонид глядит на нее с недоумением.
— Что?
— Давай так… я все это возьму с собой… и уйду в ванную… и все приготовлю там… и себя… и тогда приду к тебе… как верная слуга… Санчопанса… поиграем…
Леонид едва заметно пожимает плечами.
— Ты не против? Просто я люблю, когда так… не сразу… окольным путем… А ты пока разденься и жди меня… с нетерпением… на кровати…
Наклоняет голову, шутливо наморщив лобик.
— Идет?
— Хорошо.
Она снимает, наконец, свой офисный пиджачок, небрежно кладет его на кресло — только что изрядно мешавший рукам Леонида, вот он теперь упокоен безвредной, мертвой тряпкой, словно бы не виноватый ни в чем. Затем девушка берет блестящий, как зеркало, фигурный подносик с бутылкой и двумя бокалами, скрывается за дверью ванной.
На какое-то время Леониду делается скучно — он обводит медленным взором номер, силясь обнаружить что-либо примечательное, — но тщетно, все как всегда: коричневые портьеры на окне, скошенный профиль подвешенного под потолок кондиционера, не нужный никому телевизор Samsung… Встает, несколько мгновений думает, не последовать ли за девушкой, вломившись в ванную, застать ее там врасплох и…
Но все же не посмел…
…решив послушаться,
и принялся раздеваться.
Потом он лежал на постели голый, лежал, как ему казалось, очень долго, почти вечность — слышал, как за дверью включилась и, позже, выключилась шелестящая вода, как что-то передвинули с легким стуком, потом прошло еще сколько-то времени и, наконец, раздался хлопок открываемого шампанского — предвестником окончания этой томительной пытки. Леонид перевернулся на бок, вытянулся и подпер голову локтем — словно бы старинный, обветренный и омытый дождями каменный Будда где-то в джунглях Юго-Восточной Азии (он вроде помнил что-то такое… когда-то по телевизору).
…И он, конечно же, не видел, не мог видеть, как девушка, освободившись в ванной от своей ноши, разделась неспеша, шагнула в душевую кабинку, включив воду, с наслаждением встала под струи и довольно тщательно вымылась — с любопытством разглядывая, словно бы соскучившись в разлуке, собственное голое тело: то покрытые пунцовым лаком ноготочки на пальчиках ног, то пытаясь заглянуть себе под мышку, то, наклонившись и трогая рукой средних размеров родинку над пупком слева — словно бы желая убедиться, что та на месте.
Наконец, сполна насладившись лаской искусственного дождя, она покинула кабинку, тщательно вытерлась, затем повязала полотенце вокруг бедер — наподобие юбки. Настоящую же юбку она осторожно сняла с никелированного крючка и, пошарив в маленьком, почти незаметном, запираемом тонкой пластмассовой молнией кармашке, достала оттуда что-то, какую-то ампулку. Достала, после чего принялась открывать шампанское — не слишком умело, так, что пробка выстрелила во всю силу запертого в бутылке звука — окатив раковину пеноизвержением.
Разлила по бокалам, в один из них опустошила ампулку. И тут же спрятала ее назад, в кармашек, не забыв, конечно, закрыть молнию — ч-чи-ик — аккуратненько так.
— Пам-пам-па-пам…
Вошла… Поставила поднос на край кровати… неустойчиво… на мягком… после чего опустилась на колени и взяла оба бокала в руки.
— Ну как? Истомился в ожидании?
Леонид спускает с кровати ноги, берет свой бокал.
— Ну, давай, за нашу встречу! Я очень рад, что мы познакомились! Ты замечательная!
Дзыыынь…
— Давай, выпьем первый бокал до дна… так положено… ну, чтобы у нас с тобой получилось, как надо…
Потом стремительно убирает все — пустые бокалы, бутылку, поднос — ставит все куда-то на столик. Возвращается и, по пути освободившись от полотенца (Леонид лишь на миг успел зацепить взглядом черную пушистую пленительную полоску), вновь садится на колени перед мужчиной.
…Склонившись, он зарывается ноздрями в густую, пахнущую свежим тополиным листом шевелюру, одновременно чувствует, как девушка гладит его колени ласковыми ладонями — медленно, едва касаясь.
— У тебя ноги… такие волосатые… прелесть!.. ты, как дикий зверек… обожаю…
Откинув голову назад, она смотрит теперь ему в глаза — преданно и зорко — и мужчина считывает этот взгляд послушно, выпивает его, как давешнее шампанское, по самое донышко, и в ответ подымает ее за плечи осторожно — а затем целует в упругий и призывно-бархатистый низ живота.
И тут вдруг она вырывается, и, отстранившись, заваливается на кровать, как ныряют в воду — заставляя мужчину обернуться, последовать за собой, и вот уже они лежат вместе, слившись губами и дав свободу рукам.
— У тебя есть резинка?
— Угу.
Леонид вытаскивает из-под подушки приготовленный заранее серебристый квадратик, надрывает его зубами и, подготовив себя к следующему шагу, вновь приникает к девушке. Теперь она принимает его в себя и, плотно обхватив бедрами, вступает в танец, то повинуясь, то перехватывая ненадолго в нем власть — закрыв глаза и отвечая сперва короткими кошачьими стонами, затем, распаляясь, протяжным волнообразным подвыванием и, наконец, добравшись до кульминации и выгнувшись вдруг дугой, наполняет комнату громким горловым клёкотом — словно бы удушенная, словно бы вода, теснимая давлением, прорвалась, наконец, через прихотливые запоры и тут же иссякла.
Потом они разъединяются, благостно-опустошенные, и, успокоив дыхание, молча глядят друг другу в глаза.
— Тебе… понравилось?..
— Очень… хорошо получилось, да… так неожиданно… ты правда, нежный… нежный трогательный любовник…
Протягивает руку и гладит мужчине переносицу.
— А тебе?
Леонид осторожно хватает зубами ее пальчики, касается их языком, затем отпускает.
— И мне… ты тоже очень неожиданная такая, да, страстная… и я старался…
— Будем еще?.. ведь мы никуда не спешим…
— Никуда.
Евгения садится в постели.
— Хочешь, я еще шампанского налью?.. А ты отдохни чуть-чуть, можешь даже поспать капельку, если хочешь… потом тебя разбужу… я не уйду никуда…
Соскакивает с кровати. Леонид провожает взглядом ее спину с выраженной позвоночной впадиной, рюмкой сходящуюся в узкую талию и вновь расходящуюся вишенкой круглой «накачанной» попки — и это последнее, что он видит более или менее отчетливо, прежде, чем сознание заволокло по обыкновению неустойчивыми сонными видениями.
Несколько минут спустя он уже крепко спал. Одевшаяся Евгения нарочно залезла вновь на кровать, перевернула мужчину на спину, подняла его левую руку, взяв за запястье, и тут же отпустила. Рука безжизненно упала на одеяло. Тогда она села верхом, наклонилась вперед, коснувшись губами его груди в верхней ее части и несколько мгновений недвижно вдыхала запах, закрыв глаза. И затем вдруг принялась покрывать эту волосатую, начинающую уже седеть грудь бисерной вязью лихорадочных поцелуев — опускаясь все ниже, ниже, пока не добралась до паха. Тогда она оторвала губы, поднялась, резво и весело соскочила с кровати и, найдя глазами пиджак Леонида, принялась шарить во внутренних карманах. Вот она достала узкое портмоне, открыла, извлекла оттуда несколько банкнот и банковскую карточку. Банкноты вернула назад, карточку положила на стол. Вынула дамский кнопочный телефон, набрала номер.
— Алё, Пашка?.. Пашечка, да, это я… да… ну все в порядке, пиши… что-что — номера пиши… что же еще… Мастеркард… Райффайзенбанк… Леонид Бобков… да, через «кей»… и два «о»… 5427 7200 0499 2019… да, все верно… годен до 06/21… что… ага, сейчас посмотрю… (переворачивает карточку) там 659… да, 659 вот… хорошо?.. ну вот так… нет, сейчас прямо к тебе… лечу уже, да… Пашечка мой… где?.. нет, он спит… без задних ног — я ему лошадиную дозу… в шампанское… не, не помрет, но спать будет долго… что?.. не, не трахались, не трахались, что ты… я даже не раздевалась… только поцеловались раз, и все… да, один раз всего… да вообще, не интересный совсем мужик, что ты… не привлекательный никак, такой офисный сморчок… так что можешь не волноваться… приеду — все расскажу… я же, кроме тебя, ни с кем, ни-ни, ты же знаешь…
Через пять минут она была уже на улице. Уснувший город встретил кошачьей, трущейся у ног беззвучной лаской — девушка шла вперед, улыбаясь время от времени, — ей было действительно хорошо. Хорошо, несмотря на колючую ночную прохладу и легкий дискомфорт в здоровом, приятно потревоженном молодом теле.