Тагай Мурад: судьба и книги
Перевод с узбекского Зульфиры Хасановой и Вадима Муратханова
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 2019
Перевод Вадим Муратханов, Зульфира Хасанова
Вафо Файзуллах (Вафокул Файзуллаев) родился в 1963 году в Бухарской области (ныне территория Навоийской области Узбекистана). Поэт, переводчик, эссеист, автор нескольких поэтических книг. Член Союза писателей Узбекистана. Стихи публиковались в узбекской литературной периодике, в переводах на русский — в журналах «Дружба народов» и «Новая Юность». Живет в Ташкенте.
Публикуется с сокращениями.
Почему человек приходит в этот мир? Почему покидает его? Где его постоянный приют?
Порой раздумья о чьей-то судьбе глубоко печалят. Тем более, если трагическая жизнь человека протекает у тебя перед глазами. Вопреки твоей воле он входит в твои мысли, без всякого видимого повода вспоминаешь его. Говоришь с кем-то — и внезапно приходит на ум его имя. Или вдруг задаешься вопросом: чем он сейчас занят? То, что он твой современник, кажется невероятным. Возникает желание доверить ему свои сердечные тайны, поделиться планами и мечтами. С каждым годом возрастает уважение, симпатия к нему…
Восьмидесятые годы прошлого века. Я студент. Прочитываю от корки до корки начавший тогда выходить журнал «Ёшлик» («Молодость»). Каждый номер становится предметом обсуждения на лекциях, в общежитии, в квартире, которую снимаем с друзьями. Спорим до хрипоты. На проходные вещи времени не тратим. Но если текст пришелся по душе — стараемся все об авторе разузнать.
В один из воскресных дней я не отрываясь прочел новую повесть — «Вечер, когда заржал конь»1. От прочитанного поднялось настроение, посветлело на душе. Автор — Тагай Мурад. Несмотря на то что имя автора было мне незнакомо, почему-то в сознании сразу ожил «Алпамыш». На память пришли «Гороглы», «Кунтугмыш», «Равшан»2… Герой повести Зиядулла-наездник не шел ни в какое сравнение ни с Алпамышем, ни с Гороглы, это правда. Тщедушный, не очень умный, он был с мизинец прославленных героев. Но несмотря на это, он как будто стоял в одном ряду с ними. Такой же правдивый и отважный, он скакал на коне во весь опор как младший потомок прославленных предков… Да, конечно: Алпамыш — любимый в народе герой, национальный символ с давних пор. Однако «Вечер, когда заржал конь» и его герой ближе ко мне по времени, а нашему кишлаку Зиядулла-наездник и его конь ближе, чем я сам… Он похож на моего отца, а его Тарлан — на отцовского коня. Прочитав повесть, я почувствовал, что соскучился по кишлаку, по отцу и матери. Еще живее, чем воспоминания о родителях, я представил себе, как лечу на отцовском коне. Мне захотелось, покрикивая «чу!», лететь на коне через степь…
Вот так эта повесть вошла мне в душу, а имя автора осталось в памяти. Вскоре в журнале «Шарк юлдузи» вышла следующая повесть Тагая Мурада — «Люди, идущие в лунном луче». Эту вещь, освещенную чистейшими чувствами, я читал со слезами на глазах, с комом в горле, переживая одновременно любовь и муку. Я полюбил словосочетание «освещенный луной». Глазам моей души представилась освещенная луной страна. Люди ее были мне вроде бы как знакомы. Но среда обитания была иной, они жили в другом измерении. Какая-то высшая сила хранила этих людей. Ни палящее солнце, ни беспросветный мрак не были страшны для идущих в лунном луче. Главные герои произведения — Каплон и Аймомо — вызывали особое уважение и восхищение. Тогда как секретарь сельсовета, бабушка Киммат, бухгалтер — крайнее отвращение. От моего стихотворного опуса, написанного в те годы, в памяти остались только две строки:
Ахай-ахай, мои глаза ласкают твои глаза,
Семнадцати лет не достигшая любовь моя…
Вызвавшие насмешку мастеров поэзии и моих друзей, эти стихи взошли в моей душе под влиянием повести Тагая Мурада. Тогда я этого не осознавал, поскольку был занят самим собой и своими переживаниями, но теперь-то понимаю, что возглас «ахай-ахай» был взят мной из самого сердца «людей, идущих в лунном луче». В пору незрелости, но искренности и доверчивости эти слова были как первые распустившиеся цветы…
С того времени я уже не мог равнодушно относиться к произведениям Тагая Мурада из рода Менгнор-бобо. Клянусь литературой, клянусь поэзией: живое слово его прозы пленило меня. Слова запечатлевались в памяти, строки входили в сознание. Пословицы и афоризмы Мурада я заносил в свой словарь. Но все равно, воспринимая их как весточку от потерянного и найденного родственника, не мог ими насытиться.
Будучи незаурядной личностью, глубоко и широко мыслящим представителем нации, Тагай Мурад поднял такие вопросы, проблемы и идеи, которые крепко берут за душу. Мироощущение, мировоззрение земляков мне захотелось сравнить с чувствами и переживаниями других людей, тем самым измерив высоту духа узбеков. Интерес к личности Тагая Мурада и его стилю был очень велик. Верно говорят, что стиль — это человек. Насколько лаконичным был мастер в письме, насколько оригинальным было его творчество, настолько же необычным, неповторимым казался и характер Тагая Мурада.
В последней четверти ХХ века произведения достойного уровня в узбекской литературе были редкостью. Зато не было недостатка в литературных спорах, дискуссиях, скандалах. В атеистическом, к тому же колониальном обществе большинство пишущих верили в литературу. Они шли в Союз писателей как в некую «крепость доверия» — приют и опору для людей творчества. Пусть ничего особенного там не совершалось, но каждый мог высказать все, что было на душе. Кто-то претендовал на гениальность, кто-то просто делился своими переживаниями. Но я ни разу не видел, чтобы в Союз писателей приходил Тагай Мурад. Он давно усвоил истину: создание литературы — дело не групповое. В одиночестве, кровью своего сердца, ее создает талантливый и страждущий человек.
Как большинство моих сверстников, страстных поклонников литературы, я жаждал побеседовать с Тагаем Мурадом, послушать его суждения о литературе и литературной жизни. Однако за двадцать лет мне так и не удалось этого добиться. Лишь однажды довелось его увидеть. Недалеко от Союза писателей (он тогда размещался на улице Джавахарлала Неру, д. 1), в летней чайхане Тагай Мурад беседовал с другом. Ту чайхану давным-давно сровняли с землей, но остались тополя. Может быть, они помнят, что видели его здесь. Но главное, по моему глубокому убеждению: пока будет существовать человечество, пока будет жива на земле узбекская нация, пока будут продолжать чистые сердцем и душой люди тянуться к литературе, надеясь найти в писателе задушевного друга, — у произведений Тагая Мурада будет много друзей. Бог даст, они и дальше будут с волнением и радостью открывать для себя его благородную и искреннюю душу.
Я услышал о смерти Тагая Мурада вдалеке от родины — в том краю, где он учился, где крепло его слово. Эта весть глубоко ранила сердце, к моим утратам прибавилась еще одна. И мне вдруг подумалось, что если бы люди, живущие на нашей планете, изверившиеся в ценностях цивилизации, прочли произведения Тагая Мурада, познакомились с чистыми мирами, выношенными в его душе… то в горячей любви узбека они сумели бы обрести надежду, утраченную в этом жестоком мире. У них появилось бы доверие к жизни.
Тагай Мурад3 прожил 55 лет. «Я появился на свет в Ходжасоате», — пишет он о себе. А навеки сомкнул свои веки в Ташкенте. Похоронен на Чагатайском кладбище. В Сурхандарье, в степях Ходжасоата, пробудилось его благородное сердце, началась подлинная жизнь. В одном из своих текстов он приводит слова Сетона-Томпсона: «Какая разница человеку, какая земля? Когда умру, похороните меня в холмистой степи». «Его завещание было исполнено», — замечает Тагай Мурад. Поклонники творчества писателей, получивших мировую известность, совершенно иначе воспринимают землю, где их кумир появился на свет. Они совершают паломничество на родину писателя.
Один из романтичных поклонников Михаила Шолохова, приехав в его станицу и увидев голую степь, был в замешательстве. Но читатель, знакомясь с произведениями Шолохова, встречаясь с полноводным прекрасным Доном, зелеными полями, на всю жизнь запоминает эти удивительные пейзажи.
Существует загадочная связь между душой писателя и землей, на которой он родился. В ней таится неисчерпаемый источник вдохновения, скрывается бесценная красота, которую писатель видит глазами души. Эта красота открывается под пером настоящего писателя. Тагай Мурад с такой искренней любовью воспел родную землю, что благодаря его замечательному таланту она полюбилась и другим людям.
Сверяю даты рождения произведений с годами жизни писателя. Первый рассказ — «Дед с внуком» — написан в 1966 году. То есть когда писателю было восемнадцать лет. Последний роман — «На этом свете невозможно умереть» — приходится на 1998 год, точка поставлена, когда Тагаю Мураду было пятьдесят. Тридцать два года творчества, полного любви и удивления, вдохновения и труда, восторга и боли, стали наследием не только узбеков, но и всего человечества… Мне не доводилось бывать в доме писателя, поэтому не располагаю достоверными сведениями о его неизданных и незаконченных произведениях. Но они должны быть. А замыслы, которые писатель вынашивал в душе, — разве их можно сосчитать?..
Список опубликованных произведений проходит перед глазами.
Четыре рассказа. Всего-навсего. «Дед с внуком», «События одного осеннего дня», «Ку-ку-ку», «Муж и жена». Форма рассказа была ему слишком мала. Наследуя традиции своих дедов-сказителей, он раскрывался и изливал душу в повестях, напоминающих дастаны.
Четыре повести увидели свет одна за другой: «Звёзды горят вечно» (1976), «Вечер, когда заржал конь» (1979), «Люди, идущие в лунном луче» (1980), «Песня матери-земли» (1985). Рождение его четырех повестей расширило рамки и возможности жанра.
Свой первый роман «Поля в наследство от отца» («Отцовские поля») Тагай Мурад начал писать в тридцать восемь и закончил через пять лет, в сорок три (1986—1991). Создание следующего романа — «На этом свете невозможно умереть» — заняло почти столько же времени (1994—1998).
Не могу не назвать и его статьи, их тоже всего-навсего пять: «Интервью в газету», «Предисловие к книге Сетона-Томпсона», «Напутствие молодым писателям», «К шестидесятилетию Союза писателей» и «Я».
Таков итог творчества Тагая Мурада. Объем всех опубликованных при жизни его произведений меньше одного романа Толстого «Анна Каренина». Но оригинальное творчество этого узбека вполне сопоставимо с произведениями писателей, обладающих мировой славой. На их фоне отчетливо видны достоинства и недостатки его книг. В мире не так уж много писателей, которые сумели поднять творчество до уровня подлинной, высокой духовности. Тагай Мурад — один из них.
В предисловии к собранию сочинений Чингиза Айтматова в семи томах, изданному на русском языке, академик Рустан Рахманалиев сравнивает известность Айтматова со славой Навои. В каком-то смысле это справедливая оценка. То, что деятели культуры Киргизии отдают должное мировой известности Алишера Навои и признают его гордостью всех тюркских народов, свидетельствует о том, что гениальность и широта творчества нашего классика являются залогом его бессмертия. Нас радует, что боль и чаяния мятущейся тюркской души, великодушного сердца Айтматова смогли вызвать отклик в сердцах народов мира. Но, возможно, более уместным было бы сравнение киргизского писателя как раз с Тагаем Мурадом.
Искренность чувств, человеколюбие, любовь ко всему живому, присущие творчеству Чингиза Айтматова, ярко проявлены и в произведениях Тагая Мурада. Возьмем, к примеру, его повесть «Вечер, когда заржал конь». Отношение к лошадям, как к людям — одно из достоинств человека. На долю тюркских народов выпало великое кочевье на протяжении тысячелетий, победы и поражения в войнах. Они не могли представить себе жизнь без лошадей и сегодня относятся к ним с большой любовью. Поэтому обращение Тагая Мурада к этой теме нельзя назвать случайным.
Тема дружбы человека и коня не нова в мировой литературе. Вспомнить хотя бы повести «Мустанг-иноходец» Эрнеста Сетон-Томпсона» (Тагай Мурад перевел ее на узбекский) и «Прощай, Гульсары!» Чингиза Айтматова.
В «Мустанге-иноходце» конь предстает перед нами как полноценное разумное существо. Незаурядный ум ученого, широкая душа Сетона-Томпсона вдохновили его на урок человеколюбия.
Айтматов усложнил задачу: в своей повести он показал, сколько человеческих страданий выпало на долю лошади. Смерть коня напоминает утрату близкого друга — в ней, как в зеркале, отражаются преступления, низость людей по отношению к животным. В несправедливом обществе, где все поставлено с ног на голову, природа стала жертвой людской жестокости.
Скорбь писателя ранит душу. В стихотворении «Чингиз Айтматов» узбекский поэт Рауф Парфи написал: «В ее [лошади] глазах я схоронил себя». В одной строке — трагедия целой жизни: глаза умирающей лошади становятся могилой для глядящего в них человека.
В повести «Вечер, когда заржал конь», написанной через двенадцать лет после «Прощай, Гульсары!», перед нами разворачивается еще одна трагедия: переживание коня о человеке. Искренний порыв помочь человеку, спасти его.
Почему мы на протяжении тысячелетий любим Байчибара4, словно кровного родственника? Разве не он вызволил Алпамыша из подземелья калмыков? Разве не Байчибар спас честь Барчиной от девяноста скачущих за ней алпов, несмотря на то что в его копыта были вбиты гвозди? Сохранить жизнь ценой свободы и чести — это страшнее смерти. И конь спасает героев от неволи и бесчестия. Значит, Байчибар — близкий друг не только Алпамыша, но и всех узбеков. Тагай Мурад добавляет в это древнее братство еще одного преданного друга в образе коня Тарлана. Пять тысяч лет спустя потомок Байчибара Тарлан спешит на помощь потомку Алпамыша — Зиядулле-наезднику. Спасает человека от человека, хорошего от плохого. Человек человеку — чужой. Человек равнодушен к человеку, обкрадывает его. И в тот момент, когда человек желает человеку смерти, Тарлан спасает человеческую жизнь. В той или иной мере данная коллизия нашла отражение в произведениях Л. Толстого, Сетона-Томпсона, Айтматова, но в повести Тагая Мурада это — главный лейтмотив, ключевое слово в его проповеди добра.
Если Айтматов столь трагично описал судьбу лошади, что мы жалеем Гульсары, то в повести Мурада конь Тарлан жалеет Зиядуллу-наездника. А вместе с ним — и всех современных людей, почти забывших о своем предназначении и человечности.
Все люди — потомки Адама и Евы, то есть родственники. И основной девиз ислама: все мусульмане — друг другу братья. Однако устои пошатнулись, и человек теперь думает только о себе, не вспоминая об этом братстве.
Тагай Мурад с высот своей искренности горячо убеждает нас: смотрите, эта живая душа, этот конь относится к нам как к своим собратьям, на доброту и заботу он благодарно откликается готовностью помочь нам. Автор выбирает самую эмоциональную форму воздействия на чувства людей, создает свою повесть как песню, как мелодию. Она вливается в душу и завершается возгласом: «Ты останешься мне братом и в день Страшного суда…» Грустный, но вселяющий надежду возглас. Ведь на Страшном суде никто не думает ни о ком, кроме как о самом себе. Только одной мыслью всецело поглощен человек: будет ли он спасен или же его постигнет кара? Вопреки всему писатель-сказитель, пламенный поэт, своим просвещенным сердцем искренне верит, что конь не оставит его одного и даже в час Страшного суда бросится на помощь человеку, будет думать о друге.
Тагай Мурад ценил время, не тратил его на разговоры. Он считал ниже своего достоинства подниматься на трибуну, выступать с речами. Но видя, что люди становятся чужими даже по отношению к своим матерям (подобно Мерсо — герою романа Альбера Камю «Посторонний»), писатель взывает к Богу, чтобы Он пробудил их совесть: «Когда человек уходит безвозвратно, тот, кто не проводит его, разве может считаться человеком?» Резкие, горькие слова открывают истинные лица «посторонних».
Свою душу и сердце Тагай Мурад сумел перенести в свои произведения. Ему, как никому другому, удалось искренне, без высокопарности воспеть самые высшие человеческие достоинства своих героев. Что касается человеческих пороков, то писатель не либеральничает, а разоблачает их беспощадно.
Возможно, писателям, искренним поборникам справедливости, живущим в бедности, Аллах дал дар острого, пронзительного слова, чтобы оно служило человечеству ориентиром до самого Страшного Суда. И этот дар делает их участь прекрасной.
И в далеком прошлом, и сегодня наше писательское племя всегда было многочисленным. Но почему так мало сейчас выдающейся прозы, настоящих стихов? Потому что мало самоотверженных творцов.
Переезжая на постоянное жительство в Ташкент, Тагай Мурад ставил перед собой одну цель: стать писателем. Он не поднимался по служебной лестнице чиновника, руководителя, политика. Им не завладела жажда наживы, он не стал рабом карьеры — не угождал ни эпохе, ни советскому режиму. В последней четверти прошлого века мне не довелось знать другого узбекского писателя, обладавшего такой сильной волей, столь верного слову и требовательного к самому себе, который всецело был бы поглощен творчеством, сгорал в нем, ни о чем ином не помышляя, и сумел создать произведения, ставшие подлинными сокровищами узбекской литературы.
Вспоминаются слова писателя Мирмухсина, сказанные на одном литературном собрании: «Как-то раз встретил на улице Тагая. Он нес домой десяток лепешек… Питаясь одним хлебом, он закончил отличный роман, вот так…» В этом вся суть! Да, Тагай Мурад довольствовался честно заработанным куском хлеба, когда создавал свои замечательные произведения. Его воображение не занимали пиры, высокие посты, большие деньги. Он был верен слову, жил благородно, хранил верность своему таланту и творчеству — и превзошел собратьев по перу.
Песня никогда не отзвучит, душа никогда не умрет!
О первой повести Тагая Мурада «Звезды горят вечно» я услышал после того, как прочел две другие, более поздние, и тут же ее отыскал. Она чрезвычайно светлая по духу, от первого до последнего слова.
У каждого человека на небе есть своя звезда, приятель. Пока она горит, и душа человека горит. Когда она гаснет, то вместе с ней гаснет и человек.
Нет, приятель, нет!
Моей звезде дано еще долго гореть! Мое время еще не закончилось!
Когда придет время моих внуков, то, восклицая: «Вон путеводная звезда деда!» — будут спорить между собой. Моя звезда будет гореть вечно!
В этих словах — жизненная философия благородного человека, у которого в душе есть Бог. Звезда — источник света, обитель света! Малые звезды — глаза! Самая большая, никогда не гаснущая звезда — душа человека! Его благородство, милосердие, любовь, верность, дружелюбие и есть лучи тех самых глаз, той самой звезды души. Человек, лишенный света, — слеп. Судьба жестоко мстит тем, кто предал свою звезду. Злой рок ослепляет их, гасит их звезды…
В повести «Звезды горят вечно» эта идея — в самой сердцевине произведения.
Главные герои, борцы Бури и Насим, — два полюса. Один — источник света, доброты, любящий, благородный. Хотя в его жизни победы сменяются поражениями, он верен своему предназначению, у него зрячие глаза, зрячее сердце — его звезда горит вечно! Другой — подлый, его сердце черно, прежде глаз ослепла его душа. Он лишен зрения, лишен звезды. Между тем женат на красавице, принят как свой человек и в высших кругах, и в простонародье.
Главная идея повести заключается в том, что тот, кто совершает предательство против друга, кто обманывает людей, — добивается того, что его ложь в конце концов становится его судьбой, воплощается в жизни. Все, в чем ты лживо клялся, что ты пожелал себе на словах, Творец дает тебе как участь, как приговор.
Сверстнику, которого Бури считает другом до Страшного суда, он открывает тайну сердца:
— Насим, друг, если я что-то тебе скажу, ты никому не расскажешь? Друг, Момокиз очень хорошая, ты слышишь, хорошая…
— Сам ей скажи (Какой грубый и бесчувственный ответ…)
— Боюсь ведь, друг Насим. (Да, признание в любви столь страшное испытание, что даже у богатырей подкашиваются ноги, сердце готово вырваться из груди.) Тебе это неведомо, потому что ты ничего подобного не пережил, сколько раз я собирался признаться ей, но все как-то не решаюсь. Когда смотрю ей в глаза… я теряюсь. Вот и сегодня хотел признаться, поехал к ней, но не знал, что сказать, и вот вернулся. Насим, друг, ты ведь мне друг до Страшного суда, ты скажи ей.
(Насим совершил предательство, оболгал друга.)
— Бури, я передал ей все, слово в слово. Сказал ей, для друга Бури ясный день темнее ночи, если нет тебя.
— Ай да молодец, друг! А она, что ответила?
— Приятель, она сказала: будь он неладен, и махнула рукой. Ты ей, видно, не по душе, приятель. Ты не веришь? Смотри, обратив лицо в сторону Киблы, клянусь: чтоб я ослеп, если говорю неправду.
Но все же ложь не возымела действия… Видя, что Бури рассердился и решил сам пойти к девушке, чтобы сказать, что у него на душе, лжец вынужден был признаться: «Бури, я тебя обманул». Только сокрушенное ложью сердце отказалось внять сделанному позже признанию.
Подлецы, предатели не успокаиваются: знай нахлестывают коня, им в удовольствие мутить воду.
— Момокиз, Бури собирается что-то тебе сказать.
— Знаю, только не решается.
— Момокиз, он открыл мне душу, велел, чтобы я сказал об этом тебе.
— Он не мог сказать тебе то, в чем постеснялся признаться мне.
(Подлецы опошляют самую святую, светлую добрую весть, поскольку сами не способны любить, влюбляться, они оскверняют чувства…)
— От этих слов сгоришь от стыда, Момокиз. Говорить, что он сказал? Хочу поиграть в любовь… с Момокиз. Хочу обнять ее, сказал он.
— О, Боже, он вправду это сказал?
— Чтоб мне ослепнуть, если вру.
— Тогда я навек отвратила от него лицо! Пусть его лицо видит человек, который обмывает покойников.
Прошли годы, слово стало участью. Слово обернулось злым роком. Слово, подобно пущенной стреле, прострелило глаз Насима. Прижилось в самой середке души. Своим словом он навлек на себя проклятие, нанес урон своему предназначению, своей натуре, светлой человеческой душе.
Поэтому любящие несчастны! Так и не осмелившись признаться в любви, открыв чужаку свою тайну, потерянный, поникший, герой обращается к коню:
— Никому не говори, животина, вон в той холмистой степи живет девушка, эта девушка была моей мечтой… Мой друг, которого я считал верным мне до Страшного суда, осквернил мои чувства! Ах, беда!
Если друг до Страшного суда сделал такое, то какой пользы, надежды, какого добра ждать от чужих…
У человека, по сравнению с другими существами, есть одно безусловное превосходство: Творец наделил человека чувствами. В самых трагических обстоятельствах Тагай Мурад исследует своих героев: каково состояние их чувств.
В одном из священных хадисов пророка Мухаммада сказано: «В теле человека есть некая инстанция, если она заболевает, то и все органы больны, если она здорова, то все в человеке здорово. Эта субстанция — душа». Больная душа — это гнездо для всех искажений, здоровый дух — чист, благороден, разумное сердце — это родник всех добрых чувств, бальзам для всех жизненных ран.
Поскольку человек — это душа, душа — это человек, то человек, истомившись душой, изливает сердце: «Дружище, Момокиз все еще стоит перед глазами…»
У человека чистых, негасимых чувств бывает много… Но первое чувство… остается первым. Насим, друг, более чистое чувство, чем первое, я больше не испытал, более негасимое чувство, чем первое, я не пережил.
Звучащую в самой глубине сердца печальную мольбу можно почувствовать лишь сердцем. Она кристально чиста и невероятно высока. Классик узбекской литературы Абдулла Кадыри наделил своего героя Отабека такой же способностью любить, поэтому с момента выхода романа «Минувшие дни» Отабек стал для читателей одним из любимых героев. В повести «Звезды горят вечно» человеческая любовь столь же удивительной силы явилась на свет в образе богатыря Бури. Только по сравнению с романом Кадыри оказалась более трагичной, несбывшейся: память ее жива, дух ее убит.
Аллах, сотворив человека, хотел вселить душу в его грудь. Однако душа воспротивилась: я возвышенна, внутрь жалкого и грязного низшего создания не войду. Но Творец очаровал ее божественной мелодией, и тогда, в радости и веселье, душа расположилась в груди человека (согласно Рабгузи5).
В подобные гармоничные мгновения душа человека обретает счастье, готова совершить что-то значительное. Она возвышается, взрослеет. Низменные, мелкие, животные чувства оставляют ее. Может, поэтому самые обычные слова, распеваемые под музыку, обретают иное значение. Возникающие перед внутренним взором картины волнуют душу. Человек становится более отважным, благородным, человеколюбивым. Окрыленный, он расширяет свое воображение, открывая все новые и новые миры. Видимо, недаром принято, чтобы чтецы пением украшали слова священного Корана. Когда певцы, пронзая сердца болью, исполняют газели хазрата Навои: «Ищущие утраченное да обретут его в пустыне бедствий», — то содержание газели поднимается до видения картин Страшного суда, повергает сердца в трепет.
К сожалению, в современной прозе это качество почти не встречается. Сторонники «чистой» прозы, без всякой поэзии и философствования, доминируют на Западе. Да если на то пошло, какой бы сильной ни была проза даже таких прославленных на весь мир писателей, как Джойс, Кафка, Фолкнер, Камю, читая их книги, не переживаешь катарсис, напротив, возникает чувство безысходности, подавленности. В разреженной атмосфере их произведений задыхаешься — в то время как в слове ты ищешь глоток свежего воздуха, ждешь от него мелодичности, поэзии. В этом отношении на Востоке и возможности, и запросы более весомые, чем на Западе.
За примерами далеко ходить не надо. В произведениях нашего первого романиста Абдуллы Кадыри внутренняя поэтическая гармония открыла перед прозой новые горизонты. Переливается мелодическими красками и проза Чингиза Айтматова. Его знаменитая повесть «Джамиля» первоначально называлась «Мелодия».
Проза Тагая Мурада столь же поэтична. Его книги напоены духом поэзии. Не случайно, видимо, мать писателя говорила: «Пока не увижу, что ты стал поэтом, не умру…» Повести и романы Тагая Мурада похожи на золотые самородки — настолько они чистые и цельные. Его тексты напоминают народные песни, плачи. Стилю писателя присуща игра слов и смыслов. Поэтому от его прозы получаешь такое же удовольствие, как от настоящей поэзии.
Преображение, происходящее в одном из эпизодов повести «Звезды горят вечно», не укладывается в голове. Силач Бури, человек сдержанный в проявлении чувств, стоял возле великолепной танцовщицы Тамары-ханум. Когда она пела и играла, он, не владея собой, словно безумец, развязал поясной платок и расстелил его перед артисткой, покоренный ее красотой и звучащей мелодией. Подобно тому как сильному урагану не представляет труда сбросить валун в пропасть, так же и музыке нетрудно всколыхнуть и перевернуть человеческую душу. Только совершенным произведениям дано открывать мгновения, которые потрясают мир.
Зиядулла-наездник по прозвищу Зиядулла-плешивый — повествователь в повести «Вечер, когда заржал конь» — являет собой истинного сказителя. Он ни на миг не расстается с домброй. Тяжело вздыхает из-за того, что ему не хватает таланта. Ведь и вправду, музыкальность — это особый дар: человек поет не ради того, чтобы обратить на себя внимание, а больше для того, чтобы порадовать людей, заставить их задуматься о жизни.
Повесть «Вечер, когда заржал конь» начинается искренним, доверительным обращением «братья мои!». И до самого конца не ослабевает, а наоборот, нарастает накал страстей в этой драматичной, трагичной великой поэме, мелодика которой великолепна.
Но, на мой взгляд, самой лучшей, самой оригинальной, вызывающей наибольшее сопереживание и сострадание и вместе с тем самой мелодичной, является повесть «Люди, идущие в лунном луче». Многие ее слова и поистине поэтические образы запечатлеваются в памяти, как строки песни. В этой песне, а точнее в этом плаче — боль человека, его видение мира, его вера, обычаи и обряды, присущие лишь узбекам. Эта песня воспевает достоинства народа, пробуждает в душе целый мир впечатлений. Эта песня подобна природе, которая обновляется каждую весну, окутывает душу надеждой и новизной.
«Люди, идущие в лунном луче» раскрывают мир мужчины, который для женщин — тайна за семью печатями. И такое же внимание уделено загадочному миру девушек и женщин, путь в который мужчине закрыт. Все это автором прочувствовано и осмыслено. Он видит мир глазами души. Честь и стыд, счастье и горе, низменные и высокие человеческие качества изображаются открыто, явно — и в то же время представителю другой нации и культуры, не узбеку, их подчас трудно понять.
Оказывается, не только Чингиз Айтматов обладал даром воскрешать в своих произведениях забытые легенды, расширять поэтическими вкраплениями возможности прозы. Легенды Тагая Мурада — песня в песне, произведение в произведении. Совмещая в одной точке мечту и жизнь, прошлое и будущее, автор живой водой восточного искусства поднимает наш дух в эпоху, когда мы уже почти задохнулись от «благ» цивилизации.
Конь заступил дорогу истинной песне.
Когда есть истинная песня, зачем нужны ее перепевы? Песня взяла из рук настоящей песни корзинку.
В приведенном отрывке мы становимся свидетелями того, как влюбленный всем своим существом превращается в песню, а любимая — в истинную песню. Песни влюбленных украшают мир печалями, несбывшимися мечтами, своим высоким небом.
…Верно! Песня никогда не смолкнет, душа никогда не умрет!
Когда произведение становится знаменитым, то и личность автора оказывается в центре внимания. Слово писателя — это он сам! В звездные мгновения судьбы его уникальность обретает особый дар видения. Глаза его души лучатся светом. Но когда встречаешь тех, у кого слово и их человеческая суть — это два противоположных полюса, от удивления восклицаешь: Боже праведный, неужели изменен Извечный закон! Ради того, чтобы обмануть людей и выиграть время, слово стало плутом и мошенником? Везде и всюду слышишь ложь, ложь и ложь… Как мы посмотрим друг другу в глаза в тот день, когда будут изобличены все формы лжи — в день Страшного суда?! Просветлеют ли наши лица, когда встретятся наши взгляды?!
Тагай Мурад был правдив. Все, что было на душе, он говорил открыто, даже если в чем-то ошибался. Он не стеснялся высказать и симпатию, и отвращение. Это чувствуется и по накалу его произведений.
Писатель прежде всего должен твердо стоять на своем слове. Его отношение к слову — зеркало его личности. У меня не выходит из памяти воспоминание поэта Шукура Курбана: «Мы договорились с Тагаем встретиться возле квартиры на окраине города, которую я снимал. Но я не смог туда выбраться. А этот чудак… До утра ждал меня на том месте, где мы договаривались встретиться».
Когда я работал на радио, предложил Шукуру Курбану: «Было бы здорово, если бы вы организовали беседу с Тагаем Мурадом».
Коллега при мне набрал номер телефона писателя, расспросил его о житье-бытье. Но как только он предложил записать беседу для радио, на том конце провода поднялся ураган, кустистые брови Шукура Курбана нависли и закрыли глаза. Когда он поднял голову, лицо его было красным от стыда, настроение испорченным. А из трубки хриплый голос изливал неприязнь. Мы были потрясены. Даже обиделись на Тагая Мурада.
Позднее жена писателя — Маъсума Ахмедова — прояснила ситуацию. Человек, возглавлявший тогда радиокомитет, взял рукопись романа «На этом свете невозможно умереть» и сказал: «Пока сам не прочту, в эфир не выпущу». Два или три месяца он тянул время, желая, видимо, умолчать о новом прекрасном, честном произведении… Настоящий писатель наделен благородством. Он не боится власти, силы подлого человека. Всегда говорит слово правды. Хотя произведения Тагая Мурада на годы откладывались в долгий ящик, он не отрекся от своих слов, не кланялся чиновникам, не боялся их. Без этого качества не может состояться настоящий писатель. А слово трусливого писателя гроша ломаного не стоит.
Герой повести «Люди, идущие в лунном луче» Каплон говорит: «Настоящая любовь живет в душе. Когда она на языке — то это уже ложь». Это убеждение человека с кристально чистой душой, любовь которого праведна. Тагай Мурад открыл секрет, как нужно любить мир, свой народ, человечество. Человек не может жить без любви. Не может жить и без признания в любви. Произведения Тагая Мурада — это созидание любви. Благоуханный цветник признания в любви. Писатель сумел найти способ передать слова этого признания из сердца в сердце, поэтому он очаровывает души тех, чьи сердца правдивы и горят негасимым светом. Кроме этого писателю не нужно ничего — ни славы, ни почета, ни похвалы.
Здесь уместно будет упомянуть о событии, свидетелем которого я стал.
В конце 1994 или в начале 1995 года в Союзе писателей собирались провести обсуждение только что напечатанного в журнале «Ёшлик» романа Тагая Мурада «Поля в наследство от отца». Самого автора на этом мероприятии не было. Вечер начался весьма неожиданно. Когда на трибуну поднялся известный писатель, все полагали, что он произнесет вступительное слово и откроет обсуждение. Однако писатель неожиданно заявил: «Такие произведения, как роман Тагая, мы тоже умеем писать и писали в свое время». Сделав этот выпад, он покинул зал. Тем самым объявив бойкот собранию. Может быть, рассчитывал, что после его выходки все разойдутся, а может, хотел сказать, что эта книга не заслуживает серьезного разговора. Но кроме него не ушел никто. После минутного замешательства в зале опять наступило оживление, выстроилась очередь искренне желавших поделиться своим мнением.
Похоже, что Тагай Мурад благодаря своей прямоте и правдивости не только обрел преданных друзей, но и нажил множество недоброжелателей. Верные друзья — узбекские читатели или те, кто давал объективную оценку его творчеству. Но то, что им и в голову не пришло оказать материальную поддержку писателю, — это тоже факт. Кто из верных, преданных друзей был рядом с ним до последней минуты… мне неизвестно. Враги же его лезли из кожи вон, чтобы досадить писателю, из-за его человеколюбия, из-за того, что он так глубоко знал и понимал нацию… Человека большой души и талантливого писателя они довели до такой степени отчаяния, что он стал изгоем!
Разве это честный поступок — сводить на нет труд своего собрата? Разве справедлива фраза возгордившегося писателя — «мы тоже писали»?
К сожалению, произведений в столь крупном жанре, располагающем возможностями показа узбекской жизни во всей полноте и многообразии, в нашей литературе очень мало. В двух романах Абдуллы Кадыри ведется спор о подлинной узбекской трагедии на примере жизненных событий двухсотлетней давности. Но один из главных героев, Отабек, — торговец, другой, Анвар, — мирза. Самая же долгая эпоха угнетения пришлась на ХХ век — это узбекский кишлак, судьба узбекского дехканина…
Роман Чулпана «Ночь и день» — как бы духовное продолжение произведений Кадыри, но он имеет оборотную сторону: создается впечатление, что в новых условиях Отабек превращается в Мирёкуба. Соревнуясь с Кадыри, опираясь на десятилетнее изучение и освоение опыта предшественников, Чулпан сделал шаг вперед на пути к реальности, через усиление психологизма конкретизировалось мышление героев. Чулпан внес новизну в узбекский роман, приблизил его к яркой и яростной жизни. (При этом нам трудно судить об общем замысле автора: роман не закончен, судьба второй его части неизвестна.) Но где же следующий шаг? Новая вершина в романистике — завершенный к тому времени роман Абдуллы Каххара «Мираж» — очаровывает читателя изобразительным мастерством и психологизмом, однако мы чувствуем, что герой далек от национальной идеи. Роман можно расценить как метафору: узбекская нация — мираж, трагедия нации похоронена под политическим трупом (смерть Саида). А еще точнее, ее — национальную идею — приговаривают к казни.
Эта пронзительная сердечная боль укореняется в душе Айбека. Его «Священная кровь», «Навои» — самобытные, добротные романы. Но изображение жизни в них… взято в идеологические тиски, над ними навис меч политики. Показано было только то, что дозволено.
И лишь в романе Мурада Мухаммад-Доста «Лолазор» («Поле тюльпанов»), который вышел в свет в 1988 году, спустя полвека после произведений Чулпана, передан дух жизни узбекского народа в советский период. В ряду серьезных романов «Лолазор» — самый весомый. В нем даны реальные и в то же время неповторимые образы, судьбы, показано прошлое и будущее целого ряда героев… Однако и это произведение не охватывает жизни большей части нации. Автор глубоко исследует интеллигентскую прослойку, оставившую определенный след в социальной и духовной жизни народа, и только.
И вот, наконец, выходит в свет роман Тагая Мурада «Поля в наследство от отца».
У узбекского народа, обреченного на протяжении семидесяти лет на хлопковое рабство, будто на роду было написано заниматься тяжелым, изнурительным родом деятельности — земледелием. Кем бы по профессии мы ни были, где бы ни родились, где бы ни жили — мы были дехкане, а Узбекистан — хлопковым полем. Мы и мыслили как дехкане. Наши мысли были не выше хлопчатника. Хлопок был и нашем рабовладельцем, и нашей ложной гордостью… Живя в городе, работая у станка, мы думали о погоде, молили Бога, чтобы вовремя шли дожди, чтобы осень была солнечной, чтобы уродился богатый урожай хлопка.
Но кто первым взял эту тему в качестве основы для своего романа? Кто сумел возродить к жизни образ того самого узбека, который в цивилизованном ХХ веке жил на правах раба, с его пронзительной, звенящей национальной болью, упавшего духом, сдавшегося на произвол судьбы? Герой романа Тагай Мурада — Дехканкул — говорит: «Я поставлю памятник узбекам». И самоотверженно приступает к осуществлению этой задачи.
Конечно, роман «Поля в наследство от отца» не столь полифоничен, как «Лолазор». Вы не найдете в нем стилевого разнообразия, развития нескольких сюжетных линий одновременно. Однако многие особенности узбекской жизни, оставшиеся вне поля зрения Мурада Мухаммад-Доста, в романе Тагая Мурада показаны выпукло и впечатляюще.
В свое время Кадыри, сев на коня, поехал в поле изучать жизнь дехкан, чтобы написать повесть «Абид-кетмень». Но она была заказным произведением, пропагандирующим советскую идеологию, и потому получилась неудачной. Однако в эпоху, когда большинство литераторов, не выходя из городских квартир, клепали свои романы о колхозной жизни, опыт работы Кадыри послужил для Тагая Мурада уроком. Имя Абид-кетмень помогло Тагаю Мураду найти имя своему герою — Джамалиддин-кетмень. И есть ощущение, что Абид стал прообразом персонажа Мурада.
Свой роман писатель создавал не в Ташкенте, а на родине, в Сурхандарьинской области. Не сидя за столом, а обходя поля. Он подошел к творческой задаче основательно, как дехканин. Почему у нас почти нет писателей, которые, оставив повседневную суету, целиком посвятили бы себя творчеству?
…Сам я, начиная с тринадцати лет, с весны до поздней осени работал на хлопковом поле. Когда с самолета опыляли поля дихлофосом, я стоял на грядке, махал флагом. Откуда в то время мне было знать, что это опасно для жизни, что можно умереть или получить неизлечимую болезнь? Роман Тагая Мурада на многое открыл мне глаза. Я обливался слезами, читая о том, как Дехканкул после школы шел на поле, как умирал его друг Зияд. Я пережил потрясение от того, что не только безжалостный режим, но и сами мои земляки — не ведая, что творят, — обрекали детей на смерть… Бог спас меня. А сколько тысяч Зиядов погибли во цвете лет?! А другие, которые без семьи, без детей, инвалидами доживали свой век и исчезали бесследно?
В романе «Поля в наследство от отца» писатель откровенно показывает самые тяжелые времена узбекской жизни на протяжении почти четверти века. Смотрите, кто были наши деды — Джамалиддин-кетмень? Акраб-курбаши? А мы кем стали? Дехканкулом! (Хлопкорабом!) Разве это не наш образ в пору детства и взросления? Разве это не картины измельчания нации, ее духовной деградации? До сих пор мне не довелось прочесть ни одного художественного произведения, которое бы столь глубоко раскрывало психологию узбекского дехканина и дехканского рабства, как роман Тагая Мурада.
Годы миновали, ушли поколения, но как остались после них, так и продолжают жить «Поля в наследство от отца». И будут жить долго.
…Весна прошла. Где дни, украшавшие грудь охапками цветов? Куда подевались радующие душу грациозные тюльпаны, поднявшие алые бокалы? Кое-где в ложбинках виднеются поздно расцветшие, последние маки… Когда их искали, они прятались. Одни были скошены на сено, уцелевшие — в томлении глядят на дорогу, полыхают огнем. Не сегодня-завтра они тоже выгорят на солнце. Не сегодня-завтра мысль о весне улетучится из памяти. Что останется нам? Что останется от нас?..
В одном фильме о цыганах герой обращается к оказавшемуся в таборе богатырю с пламенным сердцем:
— Скажи нам, Зобар, слова души твоей. Уйдешь, а слова твои с нами останутся.
Верно! Человеку дарован шанс — жить в слове. В бессмертии справедливого слова. Может, поэтому в закаленных огнем душах наших прадедов и прабабок, в их дошедших до нас словах, заключено уму не постижимое великодушие, удивительная мудрость, то, что не поддается выражению. В них скрыты некое волшебство и тайна. Истинный поэт дарует словам пламенную жизнь. В произведении настоящего писателя они проявляются во всю свою мощь. Восходят на трон салтаната души.
Слово дает возможность осмыслить и выразить горе и печаль, радость и веселье. Слово — тот единственный колокол, который способен пробудить сознание людей… Слова всегда бодрствуют.
Это в полной мере относится к творчеству Тагая Мурада — от первого его рассказа и до заключительной фразы последнего романа. Он писатель, сказитель, поэт и народный певец в одном лице. На примере его произведений мы видим взросление нашего языка — восхищаемся его нежностью и наслаждаемся им как зрелищем. Велики заслуги Тагая Мурада в деле защиты вечных ценностей нации, чести и достоинства человека, удивительных народных обычаев и традиций. С той же величайшей ответственностью он защищал чистоту родной речи, ее живость и звучность.
Работая со словом, как ювелир, он сумел доказать, что народный говор каждого региона — это код его души. Поэтому диалектные слова, фразеологизмы использовались писателем не ради цветистости слога — они входили в его произведения как ключи духовности. Слова, выпавшие из оборота, словно золото, выпавшее из хурджуна, он собирал и возвращал в сокровищницу.
Лаконичная фраза в прозе Мурада сродни многогранным метафорам в поэзии. Вместо подробного описания события он дает меткую народную пословицу или фразеологизм. Изображение открывает путь воображению и мышлению. Его лексический арсенал состоит из слов сказителей, певучих слов. У этих слов широкая душа и глубокое содержание…
Многие фразы Тагая Мурада стали афоризмами. Он совершал в языке незаметные, не бросающиеся в глаза изменения, проводил лингвистические эксперименты, которые благодарные читатели оценивали по достоинству. У литераторов, привыкших писать обыденными фразами, мыслить стереотипами, эксперименты Тагая Мурада вызывали раздражение.
Писатель жил болью нашего литературного языка, зажатого в тиски, из последних сил сдерживающего натиск других языков. Как защитник и истинный друг, он беззаветно любил изгнанные, отправленные в ссылку, приговоренные к казни смелые, благочестивые слова — и вводил их в свои произведения.
В самом начале повести «Звёзды горят вечно» появляется словосочетание «туй хужаси» — хозяин тоя. Наверное, можно было употребить и другое выражение без ущерба для содержания. Но это словосочетание было продиктовано духом произведения. Автор хотел напомнить читателям об исконных принципах нации. Введя в произведение слово «хозяин», которое на протяжении долгого времени подвергалось хуле и клевете, писатель тем самым взывает к глубинным идеалам и чувствам человека.
Благодаря его текстам люди узнали, а некоторые вспомнили такие словосочетания, как ит йикилиш (полететь вверх тормашками) или аччик шапалок (звонкая затрещина, оплеуха). В узбекском языке тысячи подобных слов и фразеологизмов, но они почему-то вышли из оборота. Эти удивительные по смыслу слова дают простор фантазии, в клетке — ощущение простора, в городе — напоминание о кишлаке, в угнетении — чувство независимости. В тисках предвзятости, отбракованные из-за их таджикского или арабского происхождения, эти диалектные слова почти не появлялись в письменности, но, живя в народной речи, укрепляли наш язык, как офицеры запаса — действующую армию. Не вошедшие в «Толковый словарь узбекского языка», они исчезают из оборота, забываются. Почему мы их не спасаем? У других наций давным-давно сформирован тезаурус. Уже много веков существует, например, знаменитое «Собрание тюркских наречий» («Девани лугат ит-турк») Махмуда Кашгари. И нам не мешало бы продолжить дело великого предка, собрать под одной обложкой жемчужины народной речи, запечатленные в произведениях наших классиков.
Произведения Тагая Мурада уже сами по себе являются таким своеобразным словарем. Если собрать используемые им редкие слова и выражения, систематизировать, прокомментировать их и издать отдельной книгой, то множество забытых, оставшихся в обращении лишь в отдельных оазисах, почти перешедших в разряд диалектизмов слов обогатят сокровищницу литературного языка, добавят ему красоты и силы.
Еще один важный фактор — неологизмы писателя. Он создавал их для того, чтобы вместо иностранных слов, чужеродных узбекскому слуху, ввести в оборот свои, понятные и органичные.
Тагай Мурад в тексте большей частью опускает постфикс «-га» (соответствующий русскому предлогу «в»). Поначалу это кажется неуместным, озадачивает. Зачем он это делает? Писатель пытается восстановить какой-то первозданный закон! Благодаря этому приему я привык воспринимать мысли и поступки героев не через слова, а душой, сердцем. Такой способ письма — чрезвычайное явление в узбекской литературе…
Один современник Абдуллы Кадыри сказал о нем, что писатель мечтал о поэзии, но поэтом стать не смог. Несомненно, Кадыри был настоящим поэтом. Ибо в произведениях писателей с безбрежной душой, таких как Кадыри или Айтматов, поднимаются и плещутся, словно волны в океане, тысячи чувств и ощущений, высоких мыслей, которые не всегда встретишь у тех поэтов, кто думает больше о слогах и рифмах. Предназначение настоящего поэта состоит в том, чтобы привести в гармонию истинный смысл чувств и переживаний, дать полную волю мятежным, пламенным, печальным мыслям человека. Это определяется высотой духа, масштабом личности творца.
У большинства поэтов, кроме поэтического, есть еще и писательский дар. Однако крайне редко дар поэта проявляется у прозаиков. Тагай Мурад — из числа избранных. В его повестях в изобилии встречаются неожиданные сравнения, метафоры, аллегории.
«Весеннее стадо овеяно запахом молока…» Эту фразу можно прочесть как прозаический текст. Но она волнует душу в качестве поэтической строки. Многообразие смыслов, скрытых за словами, воздействует одновременно на чувства и разум.
Вот какие ассоциации пробудила в моем воображении эта строка.
Весеннее стадо — облака, которые, внезапно появляясь, берут небо в полон, обрушиваются на землю ливнем. Они напоминают овец и ягнят, добравшихся до пастбища и накинувшихся на траву. Белые облака навевают мысль о молоке. Смотрите, как одно лишь сравнение расширяет представление, дает простор для мысли, расширяет горизонт! Открывает возможность видеть одновременно две-три картины, перекидывает мост между землей и небом. Посредством поэтического слова писатель открывает взаимосвязь природы и общества, воображения и реальности. Такими фразами я вдохновляюсь, как стихами.
Островерхие холмы по-прежнему высоки, высоки…
Прибыл гонец от зимы…
В кульминационных моментах, когда человек должен принять жизненно важное решение, когда обычными словами невозможно выразить жестокость жизни, подобными сравнениями и метафорами можно сказать о ситуации тонко, изящно, красиво, стыдливо, откровенно… Когда тяжелые переживания, трагедии, неожиданные перипетии преподносятся как на ладони, тяжесть невыносимого удивительным образом распределяется между чувством и разумом, приводя душу человека в равновесие. Боль уходит в глубину страсти. Прекрасное, неповторимое изображение страдания поднимает дух страждущего, позволяет ему смотреть вперед. Так, герои Тагая Мурада в тяжелых, чрезвычайных обстоятельствах дышат хребтом. Зиядулла-наездник не падает с коня, Бури-богатырь не падает на арене — они «считают звезды». Ибо в обыденном слове «свалился» — откуда взяться убедительности того состояния, когда человек «считает звезды»?
Тагай Мурад — очень тонкий наблюдатель природы. Он экономит бумагу, карандаши, а уж время своих читателей — тем более. Он широко использует ассоциации. «Осиное гнездо стало величиной с подсолнух» — образ мгновенно возникает в сознании и надолго задерживается в памяти.
Благодаря способности писателя изображать переход состояний одного мира в другой, материализовывать чувства и мысли, появляется возможность воспринимать текст как поэтический и прозаический одновременно.
Лица людей, как цветы, расцвели, а их сердца — сама весна.
Наш отец оставил позади весну.
Холмистая степь уже не вмещала в себя нашего отца.
Не каждому поэту присуща такая афористичность.
Тагай Мурад указывает людям правильный путь, не уклоняется от того, чтобы сказать горькую, безжалостную правду.
Считаешь себя мужчиной — тогда выходи на поединок с человеком, который твердо стоит на ногах!
Если хотите быть человеком, не следуйте слепо тому, что говорят люди, но и не оставляйте эти слова без внимания.
Ошибаются те, кто говорит, что литература ничему не учит. Произведение никогда не бывает беспристрастным. Человеческое сознание не признает нейтралитета. Не выставляя напоказ свой интеллект, мудрый писатель учит, воспитывает читателя.
Герои Тагай Мурада, подобно своим мудрым соплеменникам, — размышляющие люди. Но они не витают мыслями в облаках — они сумели сохранить целомудрие сознания. Они привносят в мир, в свое окружение верные, справедливые мысли. Вот, к примеру, как рассуждает Зиядулла: «Плохая весть летит быстрее ракеты, хорошая — плетется как черепаха!» Он совершает более важное открытие, чем прославленные на весь мир ученые — создатели ракет: он открывает истину.
В афоризмах Тагая Мурада заключен глубокий психологизм, чистое внут- реннее око.
Истинные слова хранятся в душе.
Можно ли точнее сказать о чистоте души? Слово Аллаха истинно! Аллах ни на что не взглянет — только в душу. Это должно быть мерилом в нашем отношении друг к другу.
Ум холостяка в его глазах.
Не узнав сути, слова не дадут; не узнав родословную, девушку в жены не отдадут.
Кто потерял надежду, тот конченый человек.
Наставления Тагая Мурада выходят за пределы нашего ложного, суетного мира.
Истинную оценку человеку дает смерть.
Ты появился на белый свет? Теперь живи. Сцепив зубы. Сжимая кулаки, живи! Что есть силы терпи и живи! Жить дано тому, кто вынослив. На этом свете умереть невозможно!
Да благословит Аллах Тагая Мурада — писателя, реализовавшего свой талант! Пока существует на свете узбекская нация, узбекский язык — будут продолжаться встречи людей, духовное общение, задушевные разговоры, до самого Страшного Суда. Смерти нет. Есть переход из одного мира в мир иной. Доброго вам пути, Тагай-ака!
Перевод с узбекского Зульфиры Хасановой и Вадима Муратханова
1 В русском переводе повесть впервые была опубликована под названием «Тарлан» в «Дружбе народов» № 2 за 2016 год.
2 Тюркские народные эпосы.
3 Тагай Мурад — это псевдоним. Настоящее имя писателя — Тагаймурад Менгнаров (1948—2003). — Прим. ред.
4 Байчибар — известный конь Алпамыша из узбекского народного эпоса «Алпамыш». — Прим. ред.
5 Насреддин Рабгузи — тюркоязычный писатель Средней Азии конца XIII — начала XIV веков. (Прим. ред.)