Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 2019
Широнина Алла Леонидовна — поэт, переводчик. Родилась в г. Фрунзе (ныне — Бишкек), в Киргизии. Работает психологом. Автор трех сборников стихов, в том числе «Высокие глаголы», (С.-Петербург, 2014) и «Корни» (Москва, 2019). В журнале «Дружба народов» печатается впервые. Много лет жила в Ташкенте, с 1991 года — в Калининграде.
Прототип
Мне сущность мою показали в три-дэ.
Так вот она, значит, какая…
Живёт себе где-то на дальней звезде,
пространства Земли озирая.
В её телескопе — сплошная война,
скрещенье светящихся линий.
В наушниках грохот и стоны со дна
не внемлющей Богу пустыни.
— Как всё это грустно!
— Как страшно внизу!
И руки бессильно роняет.
Из глаза убёгшую часом слезу
намеренно не утирает.
Поскольку гордится собою самой,
являя сочувствие к твари земной.
Печки-лавочки
Гей, ребята и девчата, мы не воины-герои,
мы не труженики тыла, не ударники труда,
и режим нас не калечил, и война не молотила,
ваше дело — молодое, наше дело — ерунда.
Мы живём не удивительно, мы домой приходим вечером,
как и все на нашей улице, смотрим выпуски «Вестей».
И ни разу мы не витязи, и нисколько мы не кречеты,
ничего такого не было в нашей жизни без затей.
Так сложилось, печки-лавочки… мы простые обыватели.
Продавцы да покупатели ваши матери-отцы.
Скажут вам преподаватели: эти — жили, как предатели,
брать пример не обязательно с них, товарищи бойцы.
* * *
Ещё не стало книжным слово грех,
ещё по-разному несчастливы народы,
ещё есть время, разное для всех;
у нас — весна семнадцатого года.
У нас пора тюльпанов и знамён.
По воле боронующего плуга
ужмёмся,
выживем,
нормально заживём?
Смиримся с прошлым
и простим друг друга?
Или опять в какой-то серный год,
как это водится в мистической России,
явление Христа у нас произойдёт?
В душистых венчиках нам нравятся мессии.
На закате
Я сижу, как сидела на закате короткого зимнего дня
довременная баба — ровесница Чура,
а снаружи огромная, тёмная, пугающая меня,
шевелится косматая массовая культура.
Никому не виден не мной зажжённый в каменной клети
костёр, который внутрь не заманит,
потому что мимо пройдёт, слава богу, его не заметив,
человек потребления, заблудившийся в тумане.
Я бывала подругой для этого современного проходящего человека,
но в холодной, предками вырубленной пещере,
где зачали меня во второй половине двадцатого века,
живу лишь я и мои сыновья и дщери.
На моих руках это голое беззащитное поколение
пускало слюни, питаясь материнскими вымыслами,
а теперь, опираясь на мои приподнятые колени,
пытается думать, утверждая, что выросло.
* * *
Почти незаметно присутствие тонких миров
и неощутимо отсутствие тонких материй —
так много истерики и буффонадных мистерий,
так много гротеска и фарса, и пламенных слов.
Банальность шпионит, ступая по нашим следам.
Мы странные люди, мы даже по-своему дики.
Не надо, не надо, не надо сообщества нам —
мы прячем от мира свои одинокие лики.
У каждого — свой
добровольный и тайный оброк,
своё — обращённое к личному богу, прошенье.
За сотней-другой
у пространства подслушанных строк
проклятье и вызов духовного самосожженья.
Мы дней не считаем, нас годы к земле не гнетут,
мы смотрим и видим сквозь полузакрытые веки:
над Книгой тяжёлые мёртвые воды текут,
и сердце не бьётся
в искусственном сверхчеловеке.