(А.Орлов. «Епифань»)
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2019
Александр Орлов. Епифань. — М.: Азбуковник, 2018.
Новый сборник стихов Александра Орлова «Епифань» говорит о нем как о поэте, осознающем традицию и не выходящем за ее пределы. Отечественная традиция регулярного стиха — а мы ведём речь, в первую очередь, о традиции классической — не что иное как обобщение. И модерн или постмодерн, столь привлекательный в молодом возрасте и в определенном смысле родственный недугу, необходим классической традиции лишь для обновления. Александр Орлов привержен классической, то есть совершенной, системе стихосложения, которая, как мы знаем, не просто кем-то выдумана. Это свойство мировосприятия нашего народа, неотъемлемая часть русской цивилизации.
Настоящая поэзия в сущности своей консервативна, потому что имеет дело с вечными ценностями. Этот присущий русской литературе консерватизм не в первый раз появляется в стихах Орлова, не исключением стал и новый сборник.
Несомненно, с течением времени меняются лексика, взгляд и авторская интонация, меняется творческая личность автора. Возникает новая аранжировка, сдвигаются ритмы, но главное предназначение поэзии остается неизменным: обновлять в человеке, в «нынешних нас» всё возвышенное и прекрасное, сохранять образ Божий. В этих стихах улавливается стремление автора, молодого еще человека, слиться с судьбой своего народа, не только исторически, но и личностно осмыслить ее.
В связи с этим мне вспоминается указующее высказывание гениального композитора и мудреца Георгия Свиридова об Александре Твардовском: «Полное отсутствие авторского эгоизма. Растворение себя в народной стихии, без остатка. Это достойно лучших мыслей и лучших страниц Льва Толстого — редчайшее качество». На мой взгляд, свиридовские строки призваны вызывать гармонию, которая сегодня, увы, не в чести у молодого поколения. Возможно, поэтому они и проигрывают старшему поколению, за некоторым исключением. Хотя, конечно, встречаются новые стихи, которые по-настоящему радуют и вселяют надежду. Читая «Епифань», чувствуешь, что автор устремлён в историческую конкретику, в жизненную сюжетность и намного более, чем многие его современники, приблизился к искусству, направленность которого обозначали его литературные учителя и наставники — Александр Твардовский, Николай Рыленков и Александр Межиров. Александр Орлов наследует их поэтической традиции, начиная книгу поэтической перекличкой с Твардовским.
Я без вести не пропадал под Ржевом,
Не замерзал в Мончаловских лесах,
Не побывал на правом и на левом
Омытых кровью волжских берегах.
Твардовский особенно близок и понятен Орлову, их роднит Смоленщина, тот благодатный край, куда хочется вернуться, ведь там — родовые корни поэта.
Снова под утро тревожат скупые просветы,
Наши свиданья с роднёй обречённо редки.
Грозным Смоленском в стальное подымье одеты
Мельница, сад и наш дом в изголовье реки.
Именно смоляне — расстрелянные и раскулаченные родственники, убитые на войне или вернувшиеся калеками и инвалидами, или простые люди, совсем не знакомые «щекастые смолянки» и даже «солнце сам Юрий Гагарин» — главные герои этой книги, о них стихи, написанные в жанре психологического портрета, воспоминания или монолога.
Они ещё доленинской закваски,
И прячут их помазанные лбы
Пословицы, поверья, песни, сказки,
Коленопреклонённые мольбы.
Стихи наполнены глубокой исторической и эмоциональной памятью о предках, рефлексией об их трагических судьбах, прочно связанных с судьбами потомков. Такова трёхчастная поэма «Смоляне» с центральным стихотворением «Епифань», посвященным деду — Александру Павловичу Орлову и давшим название книге.
Я знаю: мы с тобою в кровной связке,
Моя ладонь сжимается в кулак,
И до сих пор я не могу никак
Без чести жить, по вековой указке.
Эта родовая связь, которую автор обострённо чувствует, художественно правдиво и убедительно наделяет стихи истинной любовью, сочувствием, благородством. В стихотворениях «Висельник», «Окруженец», «Беспалый», «Каноница», «Диво» и многих других автор возвращает нас к Великой Отечественной войне, к величайшим событиям в истории человечества.
О стихах лучше всего говорят стихи, и я верю своему чутью и опыту: эта поэзия заставит читателя приобщиться к классической духовности. По моему мнению, поэзия есть реальность, данная нам в эстетическом переживании. Она является тем же самым, что материя и ощущения, которые дал нам Создатель. Это прекрасным образом осознаёт и доказывает автор.
Смотрю назад, и выглядит холмисто
Дорога предков за моим плечом,
И надо мной, под облачным крестом
Не солнце, а лицо Евангелиста.
Если предъявлять претензии к текущему веку, то они главным образом выразятся в том, что из всех нас пытаются сотворить «политических животных», свести человеческую душу к примитиву, сделать возможным в культуре «торжество плоти». Истинная поэзия сражается, как Дон Кихот, с этой тенденцией каждый день, каждую секунду. Это моё высказывание подтверждают стихи Александра Орлова, который знает, что все мировые религии насквозь поэтичны. В их сердцевине — движение высочайшего поэтического духа, текста, поступка. Именно потому, несмотря на аксиоматичность распространенных гипотез и констант, поэт должен писать, будучи уверенным, что бытие Бога уже доказано, потому что Бог русской литературы — не литературный критик и понятие высшего суждения о жизни каждого из нас — существует, что и видно по стихам из сборника «Епифань».
В условиях современности сохранить великую русскую литературу возможно лишь через простодушие, через органическую слитность с простым народом. Это может показаться парадоксальным, особенно с учётом моей многолетней преподавательской работы в творческом вузе. Но я считаю, что не надо позволять литературе уходить в мир «стихотворства», в механическое приумножение количества «текстов», как любят выражаться современные авторы. Приходится, к примеру, говорить о том, что в современном творчестве многократно встречаются «тексты», в которых совершенно отсутствует простота, там нет любви, сочувствия, сострадания, милосердия, то есть нет — самой жизни.
Меня не покидает устойчивое впечатление, что поэзия Александра Орлова воссоздает высказывание Гегеля, которое звучит так: «Главный стимул поэзии — глубокие переживания и духовные интересы, корни которых — в объективной исторической жизни, движимой “мировым духом”».