Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2019
На нас, похоже, опять надвинулась Япония.
Тенденция: как только ныряем в очередное безвременье — возникает Япония. Сначала на писательском горизонте, потом и на читательском. Так было в период первой — столетней давности — моды на Японию, в серые годы меж двух революций. Так было в семидесятые — начале восьмидесятых. Чем замороженней жизнь, тем плотнее становился ряд японских книг на полках…
И последняя по времени волна. На переходе от «бурных» девяностых к «управляемой демократии» и «вертикали власти»… Все зачитывались Мищимой и Мураками (Харуки, но и Рю тоже).
Было, правда, в «японской» волне начала нулевых одно отличие. Япония перестала быть далекой, таинственной и недоступной. В ней побывали русские писатели, некоторые даже пожили. Впервые — если не считать Пильняка — появилась русская проза о Японии, написанная на основе непосредственного знакомства. «Только моя Япония» Пригова. «Алмазная колесница» Акунина. Пара японских рассказов Сорокина. «Ностальгия по Японии» Владимира Рецептора. Сборник уморительных баек «Жапоналия», написанный группой японистов…
И второе. В русской прозе появляются японцы. Уже не в виде экзотической массовки, а на ролях первого плана.
Одно уточнение. Я пишу эту колонку не для «Иностранки», и меня занимает сейчас не образ Японии, а образ другого. Другой в современной русской прозе. Человек другой нации, культуры, ментальности. Японец, американец, литовец, грузин, татарин…
Об этом была моя первая «барометровская» колонка три года назад1 . Она касалась, правда, больше «внутренних» других — живущих в современной России. Но в русскую прозу стали все чаще заглядывать и более «дальние». Американцы — у Валерия Бочкова и Михаила Идова. Афроамериканцы и африканцы — в повестях Александра Стесина. Датчане — у Андрея Иванова…
И это интересно — не столько как импортозамещение (американская проза об американцах продолжает переводиться), сколько как диверсификация. Как освоение русской литературой новых областей, куда прежде, при всей «всемирной отзывчивости», она не ступала.
Но вернусь к Японии.
В какой-то момент вроде бы Япония отступила. Где-то в середине нулевых. Объелись сущи, обчитались Мураками. Высокая мода, как это часто бывает, съехала в сферу масскульта.
Но недавно снова замаячила японская тема. Снова, видно, сгустилось у нас что-то тягучее, буддийское.
Я имею в виду не столько новый пелевинский роман, «Тайные виды на гору Фудзи» (Япония там только в заголовке, ну и местами — как незримый контекст), сколько антиутопию Эдуарда Веркина «Остров Сахалин». Где Япония — единственная уцелевшая после глобальной ядерной войны страна; главная героиня романа — полуяпонка Сирень… Что еще? Анна Старобинец пишет новый роман на японском материале, действие происходит в послевоенной Манчжурии2. Еще несколько «японских» рассказов разных писателей3.
И с книгой Александра Чанцева «Желтый Агнус» (М.: ArsisBooks, 2018) — это уже вполне тенденция.
Об этой книге и хотелось бы сказать подробнее. О Пелевине и Веркине только ленивый не написал. Впрочем, и книга Чанцева не прошла незамеченной4.
О Японии — первая ее часть, «Время цикад». Рассказы, собранные в ней, выходили уже два раза. В 2008-м, в издательстве Сергея Юрьенена «Franc-tireur USA», и в 2012-м, там же и под тем же названием, только с добавлением «Revisited». Нынешнее издание, стало быть, «Re-revisited».
Читал эту часть, признаюсь, не только с профессиональным (рецензентским) интересом, но и с личным, ностальгическим. В Японии я жил почти в те же годы, что и автор, в то самое начало нулевых. Нет, не пересеклись, хотя круг «русских» (постсоветских) студентов был довольно узок. Чанцев студенчествовал в Киото, я — в Иокогаме. Но студенческий быт тех лет, тусовки и попойки, чувство свободы и одиночества переданы в книге удивительно точно. И сама Япония, разумеется. С духотой, потом, магазинчиками «Family Market» и оглушительным треском цикад, встречающим каждого, кто попадает в Японию летом.
«Повсюду орали цикады, на полупустом полустанке рядом с каналом их стрекот звучал не хуже, чем в актовом зале со специальной акустикой, где их оркестру предстояло скоро выступать».
Это из рассказа «Поющее дерево», написанного от имени Масако, студентки киотского университета Рюкоку. Изучающей китайский, играющей в университетском оркестре на тромбоне. Написано убедительно, интересно — именно как опыт авторского перевоплощения. Опыт не то чтобы совершенно новый — можно вспомнить нашумевшие «Мемуары гейши» Голдена (1997). Но в русской прозе ничего похожего не припомню.
Масако стоит после репетиции студенческого оркестра на станции и ждет свою электричку. Об этом, собственно, весь рассказ. Ее печальные наблюдения за остальными людьми на станции. Ее воспоминания. Крик цикад. Рассказ заканчивается тем, что к Масако клеится какой-то подвыпивший клерк.
«»Он хочет купить меня, как какую-нибудь когяру. Перед возвращением к жене, если он женат <…>», — подумала она. В это же время она услышала, как тем незнакомым, недавно только поселившимся в ней голосом, к которому она толком-то и не привыкла, она скромно произнесла:
— Меня зовут Масако. С удовольствием».
Да, почти по Маяковскому: «Она решила отчетливо: «No!» / и глухо сказала: «Yes!»». Банально, и от этого еще более печально.
Япония Чанцева — страна печали и банальности, какой-то непрерывной тавтологичности происходящего. Красоты, экзотика умышленно стерты. Ни горы Фуджи, ни любование цветением сакур, ничего. Ни следа восхищения — напротив, бездны неполиткорректностей. «…Их бедные рисовые мозги закорачивает — японцы не умеют думать о двух вещах одновременно». И все в таком духе.
И это нормально, так и происходит освоение «чужого». Как у Тарковского в «Ностальгии»: «Надоели мне все эти ваши красоты хуже горькой редьки!» Туристическая оптика уходит, остается оптика жизни per se. Горькая редька, она же — японский дайкон, в книге, впрочем, тоже не присутствующий.
Достается не только японцам — не жалует автор и соотечественников.
«Компанию русских под предводительством щуплого японца в до пят дутой белой куртке видим сразу. Не узнать — невозможно. Господи, как же нас такими делают наши милые добрые мамы и старые интеллигентные папы, что нашу рожу везде и всегда узнаешь?..»
Это из рассказа «Добро пожаловать в Фукуяму», о съемках исторического фильма, куда «в массовку со всей Японии свезли русских». Русские в Стране восходящего солнца тоже напоминают цикад — громкие, шумные, живущие одним днем.
«И через полчаса уже в нескольких номерах сдвинуты привинченные к полу кровати, натащены стулья, дым выползает из-под двери в коридор, а между кроватей стулья. С картами и водкой. И эти разговоры… Эти разговоры, как достала Япония. Как кто жил в России. И про Чечню. Боже, как я ненавижу эти разговоры, эту гитару, эти тосты желающих всего-всего друг другу только что знакомых людей…»
Цитировать Чанцева легко и приятно, проза его — проза эссеиста. Особенно во второй части, где нарратив не так важен, и остаются только «опавшие листья», лаконичные и парадоксальные. «Мужчины за смыслом ныряют в песок, женщина — уходит в свой живот». «Запах ее вчерашнего дезодоранта, как прошлогодней листвы». «Луна в туалетной бумаге».
«В горах я гулял после завтрака. Однажды встретил старика-японца. Молча и улыбаясь, он подарил мне отломанную ветку с мандаринами. <…> И она долго еще лежала на книжной полке, рядом с пультом, засохшая — мандариновые листочки стали похожи на лавровые, а ссохшиеся мандарины — на елочные украшения».
Можно вспомнить известную фразу Мандельштама, что «вся «Мадам Бовари» написана по системе танок». Чанцев создает особую — японскую — русскую литературу; за русскими фразами просвечивают иероглифы-канджи.
И еще, напоследок, — об образе другого.
Япония, собственно, наиболее близкий (территориально) и концентрированный другой. Этот другой не просто соседствует — он периодами накатывает на нас, как волна. Находимся ли мы сейчас в начале новой волны? Может быть. Щиранай…5
1 Требуется «негр» // Дружба народов, 2016, № 4.
2 Сычи и барсуки. Анна Старобинец о зверях, фильмах и рецептах русского хоррора. Интервью: Владимир Березин // Сайт «Год литературы», 24 июля 2018 г. (https://godliteratury.ru/public-post/sychi-i-barsuki).
3 «Ладушки» Ольги Батлер («Урал», 2017, № 2), «По клеткам сказочной страны» Вячеслава Казакевича («Знамя», 2017, № 12), «Кораблики рыбацкого флота» Олега Глушкина («Зинзивер», 2018, № 1)…
4 О ней уже написали Наталья Черных в «Знамени», Ольга Балла в «Октябре», Игорь Фунт на сайте «Частный корреспондент»; а рецензия Василия Геронимуса на сайте «Текстура» даже тянет на мини-диссертацию.
5 Не знаю (яп.).