Пьеса
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2019
Лёвочкин Владислав Валерьевич родился в 1979 году в с. Борогонцы Усть- Алданского района Якутской АССР. Окончил ЯГУ им.М.И.Аммосова по специальности «Журналистика». Работал в собкорриатах изданий «АиФ», «Российской газеты», в газете «Якутия». Лауреат республиканских и федеральных конкурсов журналистов. Экспериментирует с жанрами магического реализма, исторической драмы, антиутопии.
Действующие лица:
С е м ё н о в н а, около 65 лет.
Л а р и с а, до 35 лет, ее невестка.
В и к т о р, ее сын около 35 лет, роль без слов.
Действие происходит на кухне. За окном вечер. В приглушенном свете абажура стол с посудой. Вокруг него три стула. В глубине сцены стоит кресло. В комнате три двери. Одна — входная, она открыта, в проеме от легкого ветерка колышется занавеска от насекомых. Другая дверь ведет в комнату Семёновны. Третья — в другую часть дома, где живет Лариса.
Картина 1
Семёновна стоит одна за столом, месит тесто.
СЕМЁНОВНА. Не взошло совсем. Дверь забыла закрыть. Вроде осень уже, а духота. Небо такое ясное. А в том году дождило. Три дня лило как из ведра. По дорожкам ручьи текли. В сапогах хлюпало. Как же мы намучились. Что я говорю? Да нет, взошло вроде. Как живое под руками шевелится. Аж не по себе.
Съездить надо бы к Кузьмичу. За оградку поблагодарить. Так и не виделась с ним. Надо было со свадьбой сына поздравить, раз не ходила. Хоть позвонить. Все как-никак родня. Хоть и по первому мужу. Хороший человек, работящий, не пьет почти. Вот лучше бы с ним сошлась, ей Богу. Жена у него такая хорошая женщина была. Все журналы мод выписывала. А как принесла я ему ту телеграммку, так он весь как вздернулся, как побежал на вокзал. Так и живет один. Правду говорят, чужую беду руками разведу. (Садится.) Устала я сегодня. Хотя вроде не поздно еще. Скоро Лариса придет со смены. Посидим. Весь день на ногах бегаешь, все село обежишь, а так не устаешь. О другом надо подумать, о другом.
Курей нынче попрошу Парамонова забить. От этого Ромки не добьешься. Парамонов не откажет. Неплохой парень. Хотя хулиган был. Как сейчас помню. Штанины разодраны, пятки черные. Чо на огороде Пантелеевны делали? Ничо, теть Марусь! Все за клубникой лазили. Вожаком был. Сейчас остепенился. Предприниматель. Надо Ромку к нему устроить. Хоть так далеко мотаться не будет. В городе сколько ни заработай, все на дорогу промотаешь. А пацанам отец нужон… Ну вот, опять заныла.
Мужик в доме командиром быть должен. А Ромка — ни рыба ни мясо. Да что теперь поделаешь. Любовь зла. Чой-то время долго тянется, как остановилось. Тихо-тихо, будто в доме ни души. День как день, да год не тот.
Картина 2
В проеме входной двери всколыхнулась от порыва ветра занавеска и появилась фигура Виктора. Виктор молча проходит к столу и садится.
СЕМЁНОВНА. Садись, Витенька. (Встает. Достает миску и наваливает в нее из кастрюли окрошку.) Поешь.
Виктор берет ложку и начинает есть из миски.
СЕМЁНОВНА. Как ты любишь, с луком и яйцом. Бывало, только раскатаю тесто, глядь — а класть уже и нечего. Все Витенька стрескал. Помнишь? Вспомню, смешно становится. Полтеста соседке отдавала. Хорошо тогда было на нашей Набережной! Спокойно так на душе. Все свои. Сейчас у меня уже не те пироги. Вроде все так же делаю, а сухие выходят. Через день черствеют. Руки не те. Да и неохота.
К Настёне съездила. Сказала про цепочку. Проверит. У них на подъезде в село мост старый меняют. Так я по навесному прокарабкалась. Голова закружилась, аж круги перед глазами. Красиво там сверху, но шибко страшно. Речка эта журчит. Назад попросила Сеню на «Москвиче» своем отвезти по объездной.
Дали ведро яблок пацанам. Сладкие, сахарные. Ешь, и сок прямо стынет, как мед. Нынче яблоки удались. А грибов не видно совсем. Видать, сухо слишком. Земля твердая, не выпускает из себя ничего.
Пацаны обрадовались. Полведра сразу умяли. Повзрослели они. Сашка, тот держится. Взгляд такой серьезный стал. Как бы не ожесточился. Боюсь иногда его. А на Серёжку посмотрю, так слезы наворачиваются. Он тоже сдержаться хочет, но не может. Слезы как горох из глаз выкатываются. Голос дрожит: «Баб, а, баб!» Мальчонки еще совсем. Сердце сжимается.
Виктор кладет ложку на стол, отодвигает миску.
СЕМЁНОВНА. Наелся?
Виктор встает из-за стола и садится в кресло в углу кухни. Семёновна вываливает остатки из миски в кастрюлю и снова принимается за тесто. Лепит пироги.
СЕМЁНОВНА. Папка твой, бывало, за то и ругал: «Горе горькое лыком подпоясано, по горям ходило, горем вороты припирало». Мы ж с ним сюда приехали — ни кола ни двора. Бабы до сих пор меня своей не считают: «Приезжая». А от парней отбоя не было. Тут деревня-то три двора. Одни и те же морды. Это сейчас разрослась, почти до города доходит. Особняки расстроили, заборы высоченные.
А мы никого не слушали, жили душа в душу. Счастье быстро проходит, не успеешь оглянуться. Дом этот строили. Он командовал, только щепки летели, я еле поспевала с тряпкой да ведерком. Ничего еще тогда не умела. Дурой была, счастья своего не знала.
Года бегут, здоровья не прибавляют. Я, ты знаешь, как-то раньше не замечала этого. О себе мало думаешь, все некогда. Когда дел много, дни быстро летят. Время оно такое. То не поспеваешь за ним, то остановится. Если б на стрелки не глядеть, то и не поймешь, что вчера было, что сегодня. Все сливается в один день. Лишь бы закончился как-то.
За кулисами слышен шум.
СЕМЁНОВНА. Лариса пришла. Сейчас заглянет. Что-то даже собак не было слышно. От духоты заснули все, что ли? С той стороны дома у Гореликовых такая вредная жучка. Если парни на лавке засядут, всю ночь заливается, как соловей. Как им самим не надоедает? Голос такой противный, хоть бы дочке своей отдали в город. Еще премерзкая такая. Мохнатая. Глаз не видно. Что спереди, что сзади одно лицо. Ровно как у сватьи. Я про собачку сватьи. Помнишь, как ее назвали? Феклуша ли? На «Ф» как-то.
Картина 3
Со своей стороны дома заходит Лариса. У нее в руках пакеты с продуктами.
ЛАРИСА. Пироги затеяла?
СЕМЁНОВНА. Дак, день какой!
ЛАРИСА. Запекать уж ставь.
СЕМЁНОВНА. Ничего, не скиснут.
ЛАРИСА. Сейчас пацанов проверю и приду. Уроки делали?
СЕМЁНОВНА. Да, что-то шубуршались.
ЛАРИСА. Скатываться опять начали.
СЕМЁНОВНА. Пацаны. Только ж лето кончилось.
ЛАРИСА. Балуешь ты их, пока я не вижу.
СЕМЁНОВНА. Кто-ж побалует, как не бабка?
ЛАРИСА. Вот и будешь виновата.
СЕМЁНОВНА. Я и буду. Не мать же родная.
ЛАРИСА. Нечего. На секцию их записала. Бокса. С понедельника пойдут. В старом спортзале.
СЕМЁНОВНА. И почем?
ЛАРИСА. По сто пятьдесят. За двоих — двести. Скидка.
Семёновна достает из фартука двести рублей, кладет их на стол. Лариса забирает.
ЛАРИСА. Обмундирование теперь им надо. Эти, как их, перчатки.
СЕМЁНОВНА. Я что тебе, печатный станок?
ЛАРИСА. Сказала, помогать будешь. Помогай. Мне зарплату не добавляют. Они едят уже, как здоровые мужики.
СЕМЁНОВНА. Кормиться ко мне отправляй. Им расти надо. Мы-то вот не растем, а сколько едим.
ЛАРИСА. На твоей ботве вырастешь.
СЕМЁНОВНА. Куры еще есть. Они, знаешь, как курятину любят.
ЛАРИСА. Они мне сказали, что ты куриные головы тоже в суп бросаешь.
СЕМЁНОВНА. А что? Безотходное производство.
ЛАРИСА. Лучше в холодец их бросай. Мерзко как-то.
СЕМЁНОВНА. За ушами трещит, а голову с клювом увидели и уже нос воротят. Ябедники. То-то не приходят. А я думала, ты не пускаешь.
ЛАРИСА. Если захотят, то и спрашивать не будут. На вот. Хлеб и сметану просила купить.
Лариса достает из пакета хлеб и сметану, ставит на стол. Остальное уносит в свою часть дома.
Картина 4
СЕМЁНОВНА. Слышал? (Передразнивает.) Куриные головы тоже в суп бросаешь! Подумаешь. И копыта едим, и хвосты, и пятаки. А бывает, и вообще… А желудок, если всей этой ерундой забьешь, какой сальтисон получается! Пальчики оближешь! Нет, надо все-таки опять свиней завести. Уж я ей потом напомню. Про куриные головы. А что? Тоже мясо. Вернее, птица. Мясо птицы. От них самый навар. У всякой скотины в голове самая польза. Вот сама не ест, потому и худющая. И злая.
Так и живем. Она на своей стороне с Ромкой, я с Митричем — на своей. Когда совсем невмоготу, сдаю веранду строителям-таджикам. Сейчас их много. Все что-то строят, строят. То одни просятся, то другие. Вот сезон закончится, и до весны будет тишина. (Выкладывает пироги на противень и заправляет его в духовку.) Раньше люди как-то беднее жили, а злыми такими не были. Та же Лариса. Она ж и с тобой такая была. Худющая и злая, как собака. Я помню, привел ты ее, она как будто неделю не ела. Думала, тарелку с ложкой съест. Но красивая, зараза, была. Да и сейчас. Красивая, как елка, колючая, как иголка.
За тебя радовались. Как же? Такому видном парню завидная краля нужна. В техникуме училась, одевалась как городская. Даже совестно было, как на таких необразованных посмотрит. Все пыль в глаза. Хоть и злая, да цепкая. Из армии дождалась, двух парней за раз родила. Есть за что хвалить. У Михайлы вон как получилось. Сам знаешь.
Жизнь не сахар, да и мы не сахарные. Терпение только нужно. Копеечку к копеечке, зернышко к зернышку. Быстро только кошки родятся. Дом этот тоже по кирпичику собирали, по дощечке. Хорошо, отец твой в совхозе работал трактористом. То сена кому подкинет, то березу кому на дрова приволочет. Четыре года строили, собирали. Крышу крыли, чуть ли от счастья не плакали. Все как вчера помню. Иной раз что утром делала, не упомнишь, а это помню. Потому что счастливы были. Такое и запоминается на всю жизнь.
Картина 5
Входит Лариса. Одета по-домашнему.
ЛАРИСА. Спят. Устали. С кем это ты разговариваешь?
СЕМЁНОВНА. Одна. Митрич сегодня пораньше лег. Что-то неважный он.
ЛАРИСА. Конечно, столько пить.
СЕМЁНОВНА. Пенсию-то отдает.
ЛАРИСА. Так он к соседу повадился. Вчера его у Миклушиных видела. Как увидел меня, спрятался за сарай.
СЕМЁНОВНА. Вот те на! А я обрадовалась, что неделю в рот не брал.
ЛАРИСА. Ага! Он бы сдурел уже, наверное, если бы горло не промачивал.
СЕМЁНОВНА. А я-то думаю, что он все приходит, да на бочок? Завтра получит у меня!
ЛАРИСА. У Светки, помнишь, я тебе говорила, в одну смену с ней сидим, мужа китайским пластырем вылечили.
СЕМЁНОВНА. Почем?
ЛАРИСА. Пять сотен.
СЕМЁНОВНА. И что? Помогло?
ЛАРИСА. Вроде да. Помирились. В ресторан каждую неделю ходят. А егонные родители Светке на 45 лет сережки золотые подарили.
СЕМЁНОВНА. Надо было тебе за Светкиного мужа выйти. Только не знаю, стали бы они тебе дарить.
ЛАРИСА. Знала бы ты Светку, так бы не говорила. Курит как паровоз, матерится — уши в трубочку. Это с виду только паинька. Я вот все что думаю, в лицо говорю. Не все такие, ценить надо. Она мне знаешь, что про них рассказывала?
СЕМЁНОВНА. Слушать не хочу. Зачем мне чужие горести. Своих хватает.
ЛАРИСА. Знаю. Плохая я. Года не прошло, а уже мужика нашла.
СЕМЁНОВНА. Пацаны-то как к нему?
ЛАРИСА. Да вроде ладят. Дядь Рома, дядь Рома. С рыбалки довольные притопали. Три окуня и с десяток ершей. Кошке гостинцы.
СЕМЁНОВНА. Ты его подбадривай. Не жалей ласкового слова. Я заметила, пилишь его часто. По пустякам. Вот сдалась тебе эта кепка.
ЛАРИСА. Да на шпану смахивает. Еще треники надеть с отвисшими коленями и «Беломор» в зубы. Ровно из подворотни.
СЕМЁНОВНА. А ты знаешь, как он обиделся! Я потом эту кепку в печи обнаружила. Сначала понять не могла, за что там кочерга цепляет. Зачем ты так? Еще и при пацанах. Авторитета не будет. Его больше и задело, что пацаны тоже посмеивались. С Витьком ты себе такого не позволяла. Да, по-другому теперь все. Быстро все меняется. Раз, и все, как будто так и было. Не вернуть уже ничего назад. Поздно уже слишком. Ты как хочешь, но я схожу еще к участковому.
ЛАРИСА. Опять?! Тебе же сказали — несчастный случай. Споткнулся, упал в канаву. Пока катился, все ребра переломал.
СЕМЁНОВНА. Вот так растишь-растишь ребеночка. Холишь его, лелеешь. А какая-то тварь приходит и жизни лишает.
ЛАРИСА. Да не ребенок он уже был! Не ребенок! Знал, куда шел. И на кого.
СЕМЁНОВНА. Единственный он у меня был. Кровь от крови, плоть от плоти.
ЛАРИСА. Тебе мало того, что на тебя собак спустили? Проучить тебя хотят. Все из-за тебя, дура старая! Тоже все ходила, вопросы задавала. Интересовалась. Посмотри, как люди живут. Никто ничего не видел, не слышал. Платочком накрылись и сопят… Одной тебе все мало!
СЕМЁНОВНА. Тише ты, не кричи.
ЛАРИСА. Ладно, тебе на себя наплевать. Ты о нас подумала? Хочешь детей сиротами оставить? Не вздумай! Я тебе не прощу!
СЕМЁНОВНА. А что ж мне делать? Жить не хочется. Хоть этим тварям крови попортить. Ходят, хоть бы хны. Вон, один машину импортную купил. Катаются, радуются. Разве так быть должно? Нашей бедой упиваются. Как же? Такого красавца загубить! Все их еще больше бояться стали.
ЛАРИСА. Они не люди, понимаешь. Им убить, что через дорогу перейти. Ничего, не на таких напорются. А мы ничего не знаем, не догадываемся. Поняла?
СЕМЁНОВНА. Прости меня, дуру. Сыночек он мой. День такой. Вспоминала, хорошо как все было.
ЛАРИСА. Не вспоминай. Не будет уже. Ему я тоже не прощу. Не подумал о нас. Героя решил показать. Там клубок змеиный, и никто ничего не распутает. Друг за друга загрызут. Не как мы, сироты казанские. Никто за нас не заступится.
Нам с этим жить теперь. Видимо, очень счастливо жили. Глаза мозолили. Видно, наше счастье кому-то поперек горла встало.
СЕМЁНОВНА. Намучилась ты.
ЛАРИСА. Иной раз думаю, уехать, может, отсюда. Куда подальше. В город?
СЕМЁНОВНА. Уезжайте. Пацаны вырастут и уезжайте. Что здесь делать?
ЛАРИСА. Хоть бы оставил что после себя. Одна фура и осталась. С кредитами расплатиться.
СЕМЁНОВНА. Ничего, Ромка заработает. Он у тебя смышленый.
ЛАРИСА. Смышленый. Всю жизнь без копейки.
СЕМЁНОВНА. Ты так не говори про мужа.
ЛАРИСА. Не расписались еще.
СЕМЁНОВНА. Распишетесь. Мы и с Николаем два года сначала жили. И с Митричем на седьмой год только узаконились.
ЛАРИСА. Пироги! Сгорят сейчас!
Семёновна спохватывается и, охая, достает пироги из духовки.
ЛАРИСА. Дай один.
Семёновна дает ей один. Лариса, обжигаясь, перекидывает с ладони на ладонь и не решается откусить.
СЕМЁНОВНА. Поешь. Голодная небось после смены. Мы с Николаем, бывало, соберемся, я пирогов напеку, и на весь день в поле. Он с косой, а мы с Витенькой только успеваем граблями собирать. Весь день только пирогами и перебивались. Да простоквашей запивали. Хорошо тогда было. Втроем. Семья. Мамка и папка у любого ребятеночка быть должны.
ЛАРИСА. Я знаю, не любишь ты меня. С самого начала не любила. Помнишь, как меня Витя привел? Как на допрос к вам пришла.
СЕМЁНОВНА. Как же, помню.
ЛАРИСА. Стыдно-то как было! Что подумают? Дура.
СЕМЁНОВНА. Дак, что ж? Дело хорошее. Мы люди простые.
Лариса надкусывает пирог и морщится.
ЛАРИСА. С яйцом?
СЕМЁНОВНА. Как Витенька любил.
ЛАРИСА. Любил? Никогда мне не говорил.
СЕМЁНОВНА. У тебя, наверное, другое что любил.
ЛАРИСА. Не знаю.
СЕМЁНОВНА. Тебя саму любил. Как же мы против сына пойдем? Какая есть. А что сразу не понравилась, неправда. Мать всегда своего сына любить больше будет, чем жена. Жене самой любовь нужна, вот она и бьется за внимание. Сама ж такой была. Знамо как.
ЛАРИСА. А как он разыгрывать любил! Зараза. Как вспомню, аж злость берет!
СЕМЁНОВНА. Помнишь, как День дурака встречали?
ЛАРИСА. А как же. То тапочки к полу приклеит, то вместо сахара соль насыплет.
СЕМЁНОВНА. Юморист!
ЛАРИСА. Больше всего любил к одеялу пауков и всяких мух привязывать. Дерну за одеяло, и они на меня с занавески падают. Каждый раз попадалась! Его коронный номер. А один раз на день рождения по всему моему пути до заправки шарики развесил. Иду, а вдоль дороги к кусту шарик привязан. Дальше иду — еще. И так штук 50. Светка тогда с такой мордой, будто лимон съела, ходила. Никто так никогда не додумывался. И каждый раз какой-нибудь сюрприз. Как-будто только познакомились.
СЕМЁНОВНА. Счастливая ты была. Не каждой бабе так везет!
ЛАРИСА. И вроде шубу не дарит, да все завидуют. Нельзя такой счастливой быть, оказывается!
СЕМЁНОВНА. А с Толиком на День пожилых как меня разыграли! Звонит: «Мария Семёновна, вам как старосте из собеса в два часа подарки привезут ко Дню пожилых». Слышу, сквозь зубы смеются, а поверила. И давай всем своим пенсионеркам названивать. Пантелеевна на мокрую голову бигуди накрутила. Погладились, нарядились, губы накрасили, сидим, ждем. Ну хоть додумались по кульку конфет купить. Вот тебе подарок из собеса. И смех, и грех!
ЛАРИСА. Весело. Слушай, ну у меня пироги никогда так не получаются.
СЕМЁНОВНА. Зато у тебя суп гороховый получается.
ЛАРИСА. Ну и вредная же ты! Три часа я его варила.
СЕМЁНОВНА. Замачивать надо на ночь. Говоришь, говоришь, все без толку.
ЛАРИСА. Да забыла я. Зато все съели.
СЕМЁНОВНА. Да, и всю ночь по очереди бегали. (Передразнивает:) Наверно, это патиссоны. Стреляли-то не патиссонами. Два дня потом выветривали.
ЛАРИСА. Ну не люблю я готовить.
СЕМЁНОВНА. И чем мужиков берешь?
ЛАРИСА. Мне, значит, этого и не надо. Они меня не за готовку любят.
СЕМЁНОВНА. Ладная ты, да только в голове бардак. И с руками не дружишь.
ЛАРИСА. Какая есть.
СЕМЁНОВНА. У всякой бабы голова головой, а руки сами работать должны. Не в хорошие годы вы росли, насобирали всякую дрянь на улице. Вроде и жить хорошо стали, да никуда уже это не денешь. За что и расплачиваемся. Наши годы, хоть и голодные были, да такого не было.
ЛАРИСА. Ну вот, и кому легче: вам жилось или нам? Вроде дома у себя, а все чужое. И надо дальше жить.
СЕМЁНОВНА. За фотокарточкой схожу. Сегодня день такой. Помянем.
Семёновна уходит.
Картина 6
ЛАРИСА. Было все это или не было? Как будто не со мной. Не с нами. Иной раз просыпаешься и думаешь, все это дурной сон. Не сон. Кто знал, что все так будет? Жизнь не шутка и шуток не прощает. Сегодня ты есть, а завтра все позабыли. И жизнь идет своим чередом. И только зазеваешься, тоже все по тебе пробегут и побегут дальше.
Знаю, что про меня говорят. Нового мужика тут же нашла. Боюсь только, как бы имя не перепутать. Но если б не Ромка, я бы точно что-то сделала.
Долгий год. Все делают вид, что ничего не произошло. Будто все так и осталось. Чего не бывает? Боятся даже имя вспомнить. А ничего не утаишь. Правда все равно выйдет наружу. Рано или поздно.
И хочется заново жизнь начать, тяготит здесь все. Может, и вправду уехать? Ромка хочет. Работу вроде обещают. А здесь одни косые взгляды и шепот за спиной. Семёновне только как сказать?
Картина 7
Семёновна приносит фотографию Виктора с траурной ленточкой. Ставит ее на стол. Зажигает перед ней свечу. Накрывает на стол.
СЕМЁНОВНА. Помянуть надо. (Достает из шкафа бутылку и смотрит на нее.) Смотри-ка, почата уже.
ЛАРИСА. Знамо, кто.
СЕМЁНОВНА. Прятала же.
ЛАРИСА. Плохо прятала.
Разливает по стопкам. Не чокаясь выпивают.
ЛАРИСА. Не лезет. Комом в горле. Слушай, Ромке вроде работу в городе предлагают.
СЕМЁНОВНА. Хорошо, раз предлагают. Сейчас работы мало хорошей. Вчера Зинка звонила: «Теть Марусь, какие новости?» Какие у нас новости? Доживаем свое. Как Витеньку похоронили, ничего уже не хочу. Поначалу совсем тяжко было. Сидишь, а слезы катятся и катятся. Никакого здоровья не осталось. Забываться стала. Кусками что-то помнишь, а остальное — чернота.
ЛАРИСА. Никому не пожелаешь.
СЕМЁНОВНА. Лежал весь синий, с кровоподтеками. Опухший. Кто ж его так? За что? Не должен родитель своего ребенка в гробу видеть. Хоть дядька взрослый, а все равно дитятко.
ЛАРИСА. Полно тебе.
СЕМЁНОВНА. Бог все равно всех накажет. Не ты жизнь дал, не тебе и отнимать.
ЛАРИСА. Поживем, увидим.
СЕМЁНОВНА. Хорошо пацаны есть. Что без них бы было? Живая память. Успел оставить. Как на них смотрю, лицо Витеньки. Малым такой же был. Только худее.
ЛАРИСА. Я знаю, ради них меня терпишь.
СЕМЁНОВНА. Кто такое сказал?
ЛАРИСА. Думаешь, если уеду, не дам с ними видеться.
СЕМЁНОВНА. Не дашь разве? Ну, мы ж с тобой не такие враги. Ты еще молодая, тебе жить и жить. Я ж тоже, когда Николая похоронила, думала жизнь закончилась. Время прошло, отболело.
ЛАРИСА. Забыть хочу. Знаю, что неправильно это. Но надо. Иначе, кажется, не выдержу всего этого.
СЕМЁНОВНА. Бог даст, люди помогут.
ЛАРИСА. Ромка ж сюда из-за меня переехал. Еще со школы ухаживать пытался. Ну хороший ведь он мужик, скажи?
СЕМЁНОВНА. Хороший.
ЛАРИСА. Ну не чета Витьке-то. Это понятно.
СЕМЁНОВНА. Слабохарактерный он, что ли? Воли нет. Но добрый. К парням хорошо относится.
ЛАРИСА. У него ж со школы так никого и не было. А мы и не целовались даже.
СЕМЁНОВНА. Да кто ж тебя не любил. И сейчас красивая, а тогда вообще, наверное, на загляденье была.
ЛАРИСА. А что с этой красоты? Только зависть одна. Подруг никогда и не было. Все только за спиной шушукались.
СЕМЁНОВНА. Зато парни толпой бегали небось?
ЛАРИСА. И сейчас на заправке все толпятся. Один с цветами все время приходит заправляться. Прям, королева бензоколонки. А Сидоркин меня чаем и конфетами снабжает.
СЕМЁНОВНА. Сидоркин?
ЛАРИСА. Он. «Красный мак» всегда приносит. Мои любимые.
СЕМЁНОВНА. Уж я его теще-то скажу.
ЛАРИСА. Не вздумай! Кто меня снабжать-то будет?
СЕМЁНОВНА. Глазки, наверное, строишь.
ЛАРИСА. Строю. Что мне еще делать?
СЕМЁНОВНА. На заправке скучно небось?
ЛАРИСА. Не то слово.
СЕМЁНОВНА. Не для заправки ты родилась. Да что поделаешь?
ЛАРИСА. Да, все думали, артисткой стану. Или по подиуму буду ходить. А красота, что она? От нее только разные беды случаются.
СЕМЁНОВНА. Думаешь, у артисток жизнь лучше? Ты хоть счастье повидала. Потому как с нами пожила, так и повидала.
ЛАРИСА. То жалеешь, то счастьем попрекаешь. А мы и не знали, что это есть наше счастье. Просто жили, что-то планировали. Мечтали.
СЕМЁНОВНА. Такое не сразу бывает. Такое надо заслужить.
ЛАРИСА. Все время вспоминаю, как в последний раз с Витей в кино ходили. Про любовь. Тепло так было. Воздух как парной. Я свое платье одела. Цветастое. Помнишь, ты мне его испортила?
СЕМЁНОВНА. Век бы его не видела
ЛАРИСА. Платье? Да, все уже. Сто раз тебе говорила, шелк сама постираю. У тебя еще улыбка такая странная была. Семёновна, я все время думаю об одном. Знаешь, о чем?
СЕМЁНОВНА. Нет.
ЛАРИСА. Все время не дает мне покоя. Все время сверлит и сверлит. В голове. Помнишь, когда мы прощались с Виктором?
СЕМЁНОВНА. Вспоминать не хочу.
ЛАРИСА. Помнишь, что ты сказала? Когда я к гробу подошла. Помнишь? «Тебе-то что горевать?» Тебе-то что горевать? Весь мир перевернулся. Тебе-то что горевать? Горевать.
СЕМЁНОВНА. Чего только не скажешь.
ЛАРИСА. Нет. Я не обратила внимания. Но глаза твои. Ты на меня так посмотрела. Я потом думала. За что? За что ты так? Что я сделала? (Плачет.)
СЕМЁНОВНА. Да ничего. Лариса, ты не думай.
ЛАРИСА. Потом все встало на свои места. Но ты неделю даже слова мне не сказала. Лучше бы поругались. А мне даже обняться не с кем было. За что так наказала?
СЕМЁНОВНА. Все уже прошло. Брякнула что-то в сердцах. Не подумавши. Долго помнить будешь?
ЛАРИСА. Не так. Сердце не обманешь. Тебе-то что горевать? Думаешь, я его не любила? Меньше твоего? Не берегла? Думаешь, только о тряпках и о барахле думала? Если что-то можно было изменить? В тот вечер. Я же на смене была. Он зачем к ним пошел? Что у них за дела? Ты знала? Скажи, ты знала?
СЕМЁНОВНА. Знала.
ЛАРИСА. Ты бы костьми легла бы. Зачем? Что было? Почему он ничего не сказал? Сказал, что спать ляжет. Позвонил. Оказывается, в последний раз. Что случилось? Он тебе говорил?
СЕМЁНОВНА. Я видела.
ЛАРИСА. Что?
СЕМЁНОВНА. Тогда, когда продуктовый на перекрестке открыли. Киреевы праздновали.
ЛАРИСА. Что ты видела?
СЕМЁНОВНА. Там, в беседке. У оврага.
ЛАРИСА. Что ты видела?
СЕМЁНОВНА. Вы целовались.
ЛАРИСА. Кто?
СЕМЁНОВНА. Ты.
ЛАРИСА. С кем?
СЕМЁНОВНА. С Киреевым. Их сыном.
ЛАРИСА. С Киреевым?
СЕМЁНОВНА. Да.
ЛАРИСА. Что ты говоришь? Я с Киреевым?
СЕМЁНОВНА. Я видела.
ЛАРИСА. Не было этого!
СЕМЁНОВНА. Обжимались вы.
ЛАРИСА. Погоди, ты видела, как мы с Киреевым целовались, и Виктор потому к ним пошел?
СЕМЁНОВНА. Я ничего ему не говорила. Видать, кто другой. Его же, знаешь, не остановишь. Как втемяшит себе что-то в голову, так и не остановится.
ЛАРИСА. Так это из-за меня? Думаешь, из-за меня? Не было этого! Не могла ты меня видеть! Я только его любила. И люблю! (Плачет.)
СЕМЁНОВНА. Кто ж знал? Я потом всю ночь ходила, его звала. (Плачет.)
ЛАРИСА. Если ты ему рассказала, что тебе в потьме померещилось, значит, ты сама виновата! Что за наказание такое?! Он-то знает теперь, что все не так. Ты сама-то себе веришь?
СЕМЁНОВНА. Не хотела бы верить, да видела.
ЛАРИСА. Не могла ты видеть, понимаешь? Не могла! Не я это была. Другие. Темно, наверное, было. Обозналась. Киреев же ведь женатый.
СЕМЁНОВНА. Женатый, да всяко сказывают.
ЛАРИСА. Ты не веришь мне? Скажи. Не веришь?
Семёновна молчит. Не дождавшись ответа, Лариса убегает в свою комнату и хлопает дверью.
Картина 8
Семёновна встает из-за стола и замирает посреди кухни. Виктор подходит к своей фотографии и роняет ее на пол. Она разбивается. Семёновна бросается собирать осколки.
СЕМЁНОВНА. Витенька, прости! (Плачет.) Любил ты ее. А я тебя. Так у каждой матери бывает. Рано или поздно отдавать нужно. Не надо было мне говорить. Зря терзать и ее, и себя. Что теперь изменить? Ей дальше жить, парней растить. Не она это была, не она проказничала. Зря я понапрасну зло держала. Злая мысль в душу засела и к беде привела. Сама беду накликала. Прости меня, сыночек. Прости. (Плачет.)
Картина 9
Заходит Лариса. Видит разбитую фотографию и склоняется над ней.
ЛАРИСА. Разбилась. Дверью сильно хлопнула. Что разбилось, уже не соберешь.
СЕМЁНОВНА. Прости меня, доченька. Наговорила всякого. (Плачет.)
ЛАРИСА. Семёновна? Ты меня дочкой еще никогда не называла.
СЕМЁНОВНА. Хотела, но язык как-то не поворачивался.
ЛАРИСА. Я ж свое платье с цветами Таньке Беловой одолжила тогда. Она на свое парадное пятно посадила. И волосы она ж как раз обесцветила.
СЕМЁНОВНА. А сама где была?
ЛАРИСА. Да с девчонками посидели после смены. У Катьки день рождения что ли был.
СЕМЁНОВНА. Терзало меня это, Лариса. (Плачет.) Не верила, но терзалась. Его глаза как увидела, так боялась еще взглянуть. Думала, все. На погибель пошел.
ЛАРИСА. Ты что-то ему сказала тогда? В ту ночь.
СЕМЁНОВНА. Нет. Веришь? В себе все держала. Извелась, но никому ни слова. Не было бы мне прощения. Все думала, сплетни поползут, люди ж все видят. Бог уберег. Сердце не верило, но как глазам не верить? Всегда вам добра хотела, а тут такой обман. Надо было сразу тебе сказать, не таить обиду. (Плачет.) Ты знаешь, радовалась, что вы с Ромкой сошлись. Не с этим бандитом. Перед сном Богу молилась.
ЛАРИСА. Ну, полно. Не плачь. (Обнимаются.) Разобрались. Я резкой иногда бываю? Да? Ты тоже меня прости.
Поднимаются с пола. Складывают осколки на стол.
ЛАРИСА. Завтра в другую рамку вставлю. Я к нему сегодня утром до смены ходила. Ты, наверное, не знаешь, всегда утром хожу. Не могу я как-то со всеми. Не хочу, чтобы пацаны видели.
СЕМЁНОВНА. Памятник сегодня поставили. Костик с ребятами сделали. Все как полагается. Гранит. Как-будто дальше он стал. Пока гранита не было, как будто по земле ходил.
ЛАРИСА. Закрываешь глаза, и хочется, чтобы все снова было так, как было.
СЕМЁНОВНА. Помнишь, как его пацаны с рейса ждали?
ЛАРИСА. Услышат «Камаз» и бегут.
СЕМЁНОВНА. Если зима, валенки на босу ногу и в одних труселях.
ЛАРИСА. У самой сердце замирает.
СЕМЁНОВНА. Приехал.
ЛАРИСА. Приехал.
СЕМЁНОВНА. Заходит, а пацаны на нем висят.
ЛАРИСА. Орут как черти.
СЕМЁНОВНА. В руках охапка цветов.
ЛАРИСА. Лилии.
СЕМЁНОВНА. Твои любимые.
ЛАРИСА. Он, как думаешь, в рай пошел?
СЕМЁНОВНА. Он с нами еще. Но дойдет. Обязательно дойдет.
ЛАРИСА. Дай Бог. Ну, иди спи уже.
СЕМЁНОВНА. Год как сон. Ну что уже. Внуки есть, есть зачем жить.
Семёновна снимает фартук, вешает его на спинку стула и уходит.
Картина 10
ЛАРИСА. Помнишь, как ты всегда мне говорил: не кипятись, а то пар из ушей валит, прическу портит. Никто мне больше так не скажет. Ты один меня насквозь видел. Мне нужно чувствовать себя слабой. Хоть иногда.
Я, ты знаешь, уже никогда не смогу полюбить. Я уже любила один раз. Это тяжело. Тебе даже в каком-то смысле легче. Ты не знаешь, каково это просыпаться и каждый раз осознавать, что тебя больше нет. И все время думать о тебе. Почему? Зачем? За что так рано?
Родные люди держаться вместе должны. Ты знаешь, мы даже больше стали ладить. Ну, маму свою ты знаешь. Тоже не сахар. Мы, бывало, помнишь, по полдня спорили, куда шкаф поставить.
Сдала она совсем. Подкосило ее. Сама с собой разговаривает. Недавно захожу в аптеку, а она там стоит, набрала ворох таблеток. Раньше ведь только мед, да травы пила. Серёжка один раз позвонил: бабе плохо стало. У меня чуть сердце не выскочило. Сразу проклинать себя начала, что ругались до этого. Обошлось.
И как я ее брошу? Своя кровь. Я обязательно у нее попрошу прощения. За все. Потом. Не сегодня.
Виктор направляется к входной двери и, на мгновение обернувшись, уходит прочь.
Картина 11
ЛАРИСА. Душно как. Мухи еще летают. Вроде осень, а березы даже не пожелтели.
ЗАНАВЕС