Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2019
Бог, очевидно, живет на облаках. Потому что кроме облаков на небе ничего нет, а там надо на что-то опираться. В облаках тепло и мягко, это не рай, но просторный, мобильный офис. Из тел мертвых людей получается земля, из душ образуются облака. Души необходимы людям для понимания друг друга, для коммуникации, а собранные из душ облака оказываются отличными доставлятелями речи. Жители древней Средней Америки догадывались о чем-то подобном и проводили на рисунках линию ото рта говорящего. Карикатуристы XVIII века дорисовали для речи облако. Из газет оно переместилось в комиксы к началу XX-го. Круглые с острым хвостом — прямая речь, круглые с тремя кругляшками один другого меньше — мысли, колючий, наэлектризованный будто от удара молнии — крик. Оттуда облако пришло в телефоны и компьютеры в XXI-й. Там облако — знак души — окончательно сделалось символом the message — сообщения.
В первой половине 90-х было по-настоящему облачно, возможно, облачней, чем сейчас, но про сейчас узнаем гораздо позже. Много-много наэлектризованных, колючих облаков-криков. Шла война (тут же, но где-то далеко), где-то близко убивали журналистов, просто людей на улицах, в подъездах, в машинах, просто грабили людей, просто квартиры, где находилось больше одного телевизора. В первой половине 90-х много было от чего спасаться. Люди искали спасения, спасителей, спасителя, уходили в религию, в религиозные секты, в финансовые пирамиды, в косметические сети-секты и сети-секты здорового питания. Жителей страны перестали заставлять собираться в коллектив буквально пару лет назад, им сделалось страшно оставаться одним на свете, и они хотели объединяться всеми возможными образами.
Мне не было страшно. И я ничему не удивлялась. Это не всегда правда, что дети постоянно удивляются. Они, да, видят многое впервые, но воспринимают это новое как норму. Сильно темно-облачно? — Норма. Где-то далеко, но тут, идет война? — Норма. Все ищут спасения? — Норма. Мне лично не от чего было спасаться, кроме учебы. В остальном всё было ОК. От голода мы спасались выращиванием собственной картошки на самозахваченных полевых участках, я носила свои первые настоящие джинсы из американской гуманитарной помощи. Они были мужские и мне неудобные.
После школы я не шла домой, а шла к бабушке с дедушкой. Бабушка кормила меня обедом, а потом ужином. Я делала уроки, смотрела телевизор. Бабушка и дедушка никогда не читали художественной литературы, не смотрели кино и сериалов, не развлекались чужими придуманными историями. У них всегда было мало книг. Одна лежала в стороне от трех старособранных советских полок. Внутри неё находилось много облаков с речью. Между облаками ходили люди и произносили речи. Ходил чаще всех один человек, из города в город, из дома в дом, разговаривал речами. У меня не было цели прочесть эту книгу, но я её читала и изучала каждый раз, когда приходила к бабушке с дедушкой, почти каждый день. Эта книга сделалось моей повседневностью. Мне нравилось, что книгу можно было рассматривать и читать одновременно. Мне нравилось, что вся она заполнена яркими цветами, не психоделическими, а восточными, околотропическими. Мне нравилось, что этот человек перемещался в заданном ему пространстве гор, пустынь, морей, рек, домов и совершал чудеса. Чудо с хлебами и рыбами меня восхищало даже больше, чем с воскрешением других людей и его собственным. Я не то чтобы голодала, но почти всегда хотела есть. Это потом я узнала, что изучала каждый день один из главных сюжетов на свете. Вторая половина книги была сиквелом и рассказывала уже об учениках главного героя. Но больше историй мне нравились визуальные детали. Выражения лиц: распахнутые глаза удивления, гримасы гнева, испуга, улыбки радости, благостные улыбки, ухмылки. Позы и жесты: танцующая походка исцеленного человека, наклон головы женщины, которую обвиняют в том, что она зря расходует дорогой миро, протянутые за спасением руки, раскинутые в стороны, убитого на месте человека. Но особенно интересными были мелкие детали: деревянный треугольник в мастерской плотника, серьга-монисто в ухе самаритянки, веревка, перевязывающая камень на гробнице, прозрачность ангела, приснившегося Павлу, цветы на занавесках в комнате Корнилия. Достоверность истории придавали верная пластика и детали. Люди были нарисованы реалистично, всюду брались точные для конкретной ситуации планы — крупные, средние, общие, камера за затылками с расположением главного героя в центре кадра. Книга походила на раскадровку авторского фильма. Она ею и являлась.
Я почти не читала в детстве, а с этой книгой я понимала, что читаю религиозную литературу и поэтому что-то серьёзное, но формат комикса понижал уровень ответственности и позволял мне не оставить книгу. Она была интересной. На обложке главный герой говорил с детьми разного возраста, без облаков. Роль облака выполнял овал в углу — с надписью «Иисус Христос жив!» Так книга коммуницировала напрямую с читателями, сообщала им благую весть. Адаптируя книгу на русский, переводчик нашел то самое сообщение, которое было родным всем ходящим по постсоветской земле, говорящей им прежде двух других, считаемых разными людьми тоже пророками. Один из них на момент издания книги (1991) погиб совсем недавно, и переводчик, таская потерю в сердце, вложил её в уста книги.
Книга была переводная, американская, тоже пришедшая к нам искренней гуманитарной помощью. Вроде детская по оформлению, а вроде взрослая по содержанию. Я думаю, что по причине её неокончательного, неустановленного статуса она жила у бабушки и дедушки, а не отправлялась со мной домой, но вместе с тем мне позволялось её читать. Не знаю, как она оказалась у них, вряд ли она была их осознанной покупкой, скорее розданным гуманитарным, миссионерским подарком на работе (бабушка была медсестрой, дедушка работал в КБ на заводе).
Взрослая уже, вспоминая эту свою первую Библию, которая оказалась одновременно моим первым комиксом, я была уверена во взрослости этой книги, привыкшая сейчас к тому, что графические романы — это выросшая литература. Я не помнила её названия, только отдельные визуальные вспышки: текстовые блоки в облаках, яркие одежды героев, армию ангелов небесных, спускавшуюся с неба, человека, закутанного в тонкие белоснежные бинты и в изумленную толпу. Мне понадобилось 7 минут, чтобы найти в интернете название этой книги и скачать её русскую версию. И вспомнить свои детские ощущения от неё.
«Жизнь Иисуса Христа и история первой церкви» была опубликована в 1991 году издательством Slavic Gospel Association в Мытищах. В 90-е в России многое было возможно, тогда не существовало оскорбления чувств верующих, религия и пути прихода к ней оказались свободными, в первую очередь от государства. Ещё 10 минут мне понадобилось от гугла, чтобы найти информацию об оригинале: книгу впервые опубликовали в Америке в 1978-м для детей. Я прочла англоязычные отзывы на Амазоне, часто сердечные воспоминания людей о том, что они читали эту самую книгу, как и я, в начальной школе и что это хорошее знакомство с Библией в детстве, и с этим, я, наверное, соглашусь.
Текст для графического романа адаптировала американская писательница, специализирующаяся на подобных проектах, иллюстрации нарисовал тоже обычно работающий над религиозными комиксами художник из Гаити — что меня удивило, потому что книга вся источала белизну: часто светловолосость, часто голубоглазость, часто белозубость, часто белокожесть, поджарость, худобу — подобными образами были забиты тогдашние американские сериалы, фильмы и реклама. Общие, свойственные американским 80-м и 90-м: 1) белизна, 2) идеальность и 3) обязательная успешность, непонятные сейчас даже на постсоветском пространстве. Но в 90-е в России мало кто думал-понимал про расизм, разнообразие и толерантность, а успешностью, идеальностью мыслили очень многие — и не могли себе её позволить. Необходимость успешности понимала даже я в начальном классе. Книга, которую я читала-смотрела, и была историей успеха. Успеха человека, который начал своё дело, пострадал через него, и оно успешно продолжилось его учениками. Успех был очевидным сообщением этой конкретной книги. Успех был очевидным спасением, успех правильной коммуникации, правильно подобранной формы облака, например, прямоугольной, вытянутой, с острыми лучистыми краями, сообщающего: «Не бойтесь: возвещаю вам великую радость, которая да будет известна всем людям…»