Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2019
Эли Смолха родился в 1998 году в Новороссийске. Учится в МГПУ. Живет в Москве.
Это первая публикация автора.
06.03.19
Если приходится возвращаться домой, нужно войти в дом молча и посмотреться в зеркало.
(Записано в с. Хлебное Новоусманского р-на
Воронежской обл. от Фоминовой А.С., 1946 г. р.
Запись Фарберовой О., Лучниковой Е. 1992 г. АКТЛФ)
Полчаса вертелся на стуле, дожидаясь, пока страница во «Вконтакте» не исчезнет окончательно, без всякой возможности восстановления — сколько куда ни тыкай, всё, капут, до свидания, социальная сеть, сеточка, веточка в окно бьется, потому что на улице ветерок, но погода все равно хорошая, да
любая погода хорошая, хорошая.
погода разрывается дождем
воевода разрывается
вдвоем
мы
смотрим ты я зеркало снова я и потом ты уже очень далеко
Сжигаю паспорт в кадке с фикусом, случайно поджигаю фикус, бедный, высохший, никому не нужный, стандартный фикус, который предназначен для того, чтобы кто-то (мать) сказал, мол, есть у меня фикус. У муракамьских у всех есть забытый фикус, у нас тоже есть забытый фикус, и даже забитый, а теперь еще и горящий — куда там японцам с их созерцанием. Пытаюсь потушить чаем — получается не очень. Выбрасываю фикус в окно с криком «банзай!», тайно надеясь, что тот упадет на чью-то машину, но увы, увы, не упал, просто разбился на дорожке и лежит весь такой распластанный и невинный. Дожигаю паспорт и кое-какие документы в сковороде.
фикус несчастный
горел ты недолго
аминь (или банзай)
Школьный портфель набиваю разнообразными вещами личного характера, всем, над чем витает незримо ярлычок «львовино»: бритвы, подарочки, часы, кое-какие дневники, тетради, учебники, — остальное сую в спортивную сумку — собираю вещи, всё, все, вся. Кручусь-верчусь на стуле и думаю, что я мог забыть, прихожу к выводу, что ничего, потом вспоминаю про пепел в сковороде, иду вытряхивать в унитаз, резко меняю решение, вытряхиваю в окно. Лети-лети, Лёвушка, Простолёвушка, а фамилии даже не буду называть, потому что она вон там тоже летит среди этого всего, уже и не видно, как летит, уже, может, и не летит.
Смотрю вниз, фикус все еще валяется на дорожке, мне его жаль до слез почему-то, он-то ни в чем не виноват был. Может, кто подберет, вылечит, обеспечит достойную старость или хотя бы засушит на балконе.
достойная старость
шепчет мой фикус
аригато
Проверяю, все ли на месте, быстро ворую деньги и украшения, все, что смог найти, выхожу, запираю дверь, ключи по пути выбрасываю в мусорную дырку (в мусоропровод, еле вспомнил).
Зеркало я разбил еще вчера.
09.03.19
Умерший младенец должен тащить с собой на тот свет свою люльку — в ней он и отдыхает по дороге в загробный мир.
В.Петрухин Мифы финно-угров
Кожа сидений отколупывается, коричневая и черствая, под ней — белая ткань, я колупаю пальцем и не могу остановиться, выбрасываю кусочки кожи в окно, на поле, через которое мы едем. Под ноготь попадает — больно. Помогите, люди дорогие, Христа ради, дом сгорел, потом дом затопило, потом ураганом снесло, потом слезами детскими засолило, потом дымом закоптило, потом ртом большим пожрало, потом
а-а-а-а — это не я, это попрошайки профессиональным попрошайским голосом. Сзади стоят бревнами подбородистые мужики, а я всегда ненавидел мужиков, особенно подбородистых, особенно таких — все будто навыкате. Сторожат.
я мужик
я тебя вжик-вжик
я тебя хрясь
я тебя трах
один мах
страх
Бабка начинает орать на попрошайку, та визжит, все визжат, подбородистые мужики гудят-трубят басом, потом все выкатываются на какую-то-там-станцию, начинается спокойствие, благодать, поле за окном стоит-лежит, никуда не едет.
укатились
ура
Благодать кончается, продают носки, календари, тетради чего-то ради, ручки, всевозможную байду с наценкой в два раза, фонарик со встроенным ножом, нож со встроенным фонариком, зеркало походное и зеркало домашнее, фикусы в банках, фикусы в кадках и фикусы в горшках, обложки для паспортов, зажигалки с лицами всевозможных вождей, гармошки. Заботливая мама покупает ребенку жуткую свистелку цвета фуксии (ад все-таки именно такого цвета и пахнет китайским пластиком, я уверен), раздаются звуки, которые я, субъективно, конечно, характеризую как адские.
пятый всадник на пластмассовой лошадке
ставки шатки шатки пятки
фикус в кадке фикус в кадке
мальчик пой что ты живой
вой вой вой вой иди на бой
Закат.
Вносят гроб — шумно. Я хочу спать, но спать не дают, окружают плотным слоем, я как блин — но вроде бы и не Масленица, а потом вспомнил, что Масленица, еще завтра тоже будет Масленица. Сидят с двух сторон, что-то кричат наперебой, смеются и плачут, и я тоже плачу, потому что все плачут, и греют телами друг друга, и сплетаются, когда электричка скачет по особо ухабистым ухабам, и соединяются в плачущий ком, а в середине — гроб.
а в середине гроб
а в сердцевине бог
под крышкой
Мы плачем и давимся слезами, я не вижу ничего, кроме мутного скопления лиц, голубые глаза и черные брови где-то среди них, а контролер идет, а с ним два мужика в черной форме и в желтых буквах остроуглых, а у меня нет билета, а у меня по какой-то причине совсем-совсем нет билета. И я делюсь этим с ближайшим лицом и не могу вытереть наши общие слезы с наших лиц. Меня гладят, успокаивают, складывают маленьким комочком в гроб по-тихому, тесно и темно, а рядом она — холодная и совсем уже переплывшая на другую сторону, но тут меня мужики не видят, не слышат и не чуют. Мы качаемся с ней, как в колыбельке, мы качаемся, как в колыбельке, и тут калина везде разбросана — красные ягоды, такие сочные, что лопаются с хлёстким звуком и покрывают нас красной жижей, и мы в ней совсем измазались, я и Женя, болтаемся на белом, что уже красном, скользим внутри, а снаружи громко-громко, а у нас тихо-тихо, а снаружи холодно-холодно, а у нас тепло-тепло, а снаружи мужики, а тут мы болтаемся, как последние шпроты в банке, снаружи пьют и булькают, а мы молчим с закрытыми глазами.
Я засыпаю постепенно, гаснет то одна сторона, то другая, гаснет тело, и гаснет последнее, что отвечает за восприятие, чем бы оно ни было.
07.03.19
Утром на небе появился круг с тремя солнцами, вверху над кругом еще один круг, внутри которого были видны крест и корона, а внизу — нечто, «подобное радуге, и мрачное».
Сборник календарно-хронологический. XVIII в.
Q.XVII.133, л. 1л
Школьный рюкзак я выкинул в реку в другом городе, который никак ко мне не относился, но будет относиться, когда (если) рюкзак найдут.
о ветер ветер
скорь меня
10.03.19
Дочь моя, невеста моя…
Где мой зять?
…ты вышла замуж
За царского сына,
И я тебе приданое не дала.
Румынские причитания
С утра рано женят на Жене, а брат ее Женя близнец рядом идет, и одинаковые они, как две слезинки, краем глаза смотреть — не отличить, шаркает, смотрит синим шариком, а второго нет, и я поэтому не смотрю туда и только краем глаза замечаю (если скоситься), будто бы те белые звездочки, что после зимы одними из первых распускаются там внутри где-то очень далеко, шепчутся и шелестятся на ветру.
Женя рассасывается, как лакричный леденец, до настоящего ничего, и все
успокаиваются — она ушла покинула уснула умерла без мужа муженька мужика, а значит, стала бы злым духом и грызла бы коз в полночь или чем там еще эти злые духи занимаются, кому любви ни на земле, ни под землей не досталось. А Женя — теперь она как камень в земле лежать будет, березкой прорастет, фатой белой по небу рассыплется, бутоном первым распустится. Была она с материной фамилией, а стала с фамилией ничьей, так как свою я превратил в пепел и выпустил в окно, туда же, куда и фикус (прости).
женя в руках фату несет
а коза фату жует
женя женечка женёк
моё сердце уволок
а моя жена женя
вышла утром за меня
В детстве я любил рисовать на коробках окна, маленькие окошки пустых домов, и накрывать этими коробками маленькие костерки, и тогда город (пустой город, пустой) горел (и никто не страдал, потому что город был пустой, даже птичек и белочек там не было), и вообще, может и к лучшему оно всё было, что горело, потому что городов слишком много, и тайгу вырубают, и плевать всем, и страшно, и больно, и я бегу и сажусь под душную черемуху, и падаю на колени, и зажимаю глаза руками до боли, и внезапно начинаю слушать, как цикады или, может, пилы — звучат вокруг,
а может, собака дышит, а может, человек — так — дышит — хрипло — дышит — прямо над ухом.
а покойница в реке
и огнём рука в руке
женя женечка женёк
волк откусит правый бок
там в углу жестокий бог
я бегу бегу бегу
обернуться не могу
Рисую на пыли, разбираю камушки, кремешки, крошечки, рву листики и смотрю на ниточки, что из них тянутся — делаю все то, что в детстве, заново, с разбитыми вдребезги коленками, потому что солнце стоит (а сердце стучит), и я под черемухой сижу, и никаких больше камней сверху — только снизу, сверху вообще, перечисляю: черемуха, небо, всякие его составляющие: птица, космос, все эти соединения звезд, звездочек на черном фоне распускающихся и трепещущих, возможно — самолет, а внутри кому-то дают жуткий, не до конца размороженный омлет, и этот кто-то сидит там и морщится, а сказать ничего не может, потому что никому не хочет мешать, и вообще совершает некий жертвенный акт тем, что все-таки пытается откусить кусок этого замороженного омлета, через силу, через убеждения и отвращение — это всё там, куда я часто смотрю, но может, я что-то и забываю, может, я о чем-то не знаю, может, там иногда (редко-редко) бывает и что-то еще.
Как облака. Или только облака.
уголь на губах губами уголь
женя женечка женёк
я волдырь я огонёк
я снежинка я ожог
добрым молодцам урок
в сказке ложь да в ней
волк откусит левый бок
Где-то неподалеку дети играют в войну банкой кетчупа, пропуская самую неинтересную часть, где все бегают с палками-пистолетами, в общем — лежат на земле, измазавшись кетчупом, иногда нажимают с силой, и новая порция вырывается наружу, на мгновение повисает в воздухе и падает на голую мальчишечью грудь. Я лежу неподалеку, как случайная жертва сердечного приступа (на мне кетчупа нет), и дополняю военную панораму всеми своими силами, стараясь не дышать и не чихать от дорожной пыли, от пыльцы, от черемухи болит голова, и я решаю, что это все был не сердечный приступ, а коварная мозговая опухоль или, быть может, даже сифилис мозга, и вот, вокруг мертвые солдаты, а я падаю, падаю и падаю на землю в замедленной съемке, да, да, все плачут, рукоплещут и плачут, и замученная солдатская мать в первом ряду теряет сознание, и я вижу, как слеза катится по ее напомаженной щеке вниз, я раскидываю руки, ноги в разные стороны и валяюсь белой звездочкой на черноземе, а потом война кончается и мамы всех домой разгоняют есть суп, или что они там приготовили, может, кашу.
синий глаз чёрный глаз
Меня тоже ведут, несут, тащат за ногу домой (Женя — в рот набивается песок и собачья шерсть — гадко) и укладывают спать, плотно закутывая в теплое верблюжье одеяло до самого верха, и я, как гусеница в куколке, или, может, в коктейльной трубочке полупрозрачной — я не знаю и не шевелюсь, и даже не дышу толком, как полагается, ровно и размеренно, только зыркаю и зыркаю, и сердце гудит как паровоз, очень громко, громче, чем часы.
синий глаз чёрный глаз
все что выше все позачеркивал закалякал замазал не обессудь.
я от бабушки ушёл
я от дедушки ушёл
от тебя не хочу да уйду
потому что that’s what I do
потому что я that type of guy
and that’s how I
фу как глупо да и замазка уже кончилась
совсем
27.06.19
…
Я никогда больше не видел тех людей, с которыми встречался до, и я так думаю, никогда и не увижу, потому что навсегда, окончательно, бесповоротно, полностью покидаю место, где я обитал до, и наверное, никогда не вернусь, потому что я боюсь боли, а боль — это когда не знаешь, что сделать, чтобы было ХОРОШО, а я по забавному стечению обстоятельств не зна
однажды лена копалась в огромной коробке с обрезками, тридцать рублей за килограмм, это вам не хухры-мухры, это очень выгодно, особенно если ты работаешь в «Красном и белом» пробивальщицей на кассе и вокруг тебя постоянно мужики алкогольные. в общем копалась она и все ниже и ниже пробиралась через рваный бархат и десятки килограмм атласа, как правило, желтого, пока не нашла единственную великую истину в последней инстанции — по забавному стечению обстоятельств единственная великая истина в последней инстанции валялась на дне коробки с тканями по тридцать рублей/кило. что было дальше — черт знает, потому что лена убежала очень быстро и никто не успел её ни о чем спросить, а потом никто её особо не видел и предположить тоже не может, потому что лена-то знает истину, а предполагатели нет, вот такие пироги.
Я ухожу, забыв посмотреть зеркало, которого, впрочем, у меня нет. Пока.