Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2018
Кузнецов Игорь Робертович родился в 1959 году. Окончил Литературный
институт им.А.М.Горького в 1987 г.
Печатался в журналах «Новый мир», «Знамя», «Иностранная
литература», автор нескольких книг, в том числе «Бестиарий» с иллюстрациями
Татьяны Морозовой (М., 2010) и др. Составитель нескольких изданий И.А.Гончарова
(биография, комментарии). Живет в
Москве. Последняя публикация в «ДН» — 2017, № 10.
Скрежетало не железом о причал, а у
Крысина в голове, словно голова его была составлена из плохо подогнанных,
внахлест, кусков жести.
Но катер они подали вовремя.
Бывший рыболовецкий мотобот, резиново поскрипывая,
терся левым бортом об автомобильные покрышки. Рыбой он всерьез давно не
промышлял, а был свежевыкрашен и пристойно ухожен для прогулочных нужд.
Пахло соляром, железом и синей краской.
Под сходнями сумрачно и смачно хлюпала вода.
— Рыбин, Рыбин, Рыбин, — представлялся
входящим на борт капитан в военно-морском застегнутом черном бушлате и лихой
капитанской фуражке, натянутой по самые уши — ветер с севера, от истока Ангары,
дул резвый.
Пуговицы бушлата были начищены, лицо
Рыбина источало преувеличенное радушие, которое, впрочем, не помогало скрыть
следов вчерашних злоупотреблений. Глаза его, стесняясь, предательски бегали.
Крысин с Рыбиным
приняли на борт пятерых пассажиров: полноватую женщину и двух мужчин средних
лет, приезжих, и пару очень похожих на сестер местных девушек.
Рыбин, будучи капитаном, мотористом и
матросом в одном лице, сам отдал концы и чинно проследовал в рубку. Тут же и
отчалили, набирая скорость против набегающих волн.
Пассажиры, как обычно в начале пути,
выстроились полукругом на носу и пристально всматривались в туманную пока даль,
скрывавшую противоположный высокий и скалистый байкальский берег.
— А вот когда тебе будет страшно? Что ты
будешь делать? — продолжая начатый еще на берегу разговор, сказала-спросила
Елена Павловна, улыбаясь всем своим круглым добрым лицом.
Симпатичные сестренки Крафт переглянулись и посмотрели на Степана Аркадьевича.
Поправив круглые очки и огладив короткую
бороду, Степан Аркадьевич в ответ поинтересовался:
— Только мне?
— Ну… — задумалась Елена Павловна.
— Один — спрячусь…
— Кругобайкальская железная дорога, — воспользовавшись
паузой, встрял в разговор Андрей Валентинович, лысоватый и явно самый умный, с
печалью интеллекта во взгляде, и продолжил с интонацией электронного навигатора
зачитывать с экрана айпада, — на самом сложном
участке в восемьдесят пять километров от порта Байкал до Култука насчитывает
тридцать девять туннелей, общей протяженностью восемь тысяч девятьсот девяносто
четыре метра, и шестнадцать отдельно стоящих галерей, около четырехсот
семидесяти водопропускных сооружений и виадуков, мостов, труб, порядка двухсот
восьмидесяти комплексов подпорных стенок различного назначения…
— Допустим! — Елена Павловна смело
вскинула глаза с длинными ресницами. — А если не один?
— На каждый километр дороги было
истрачено около вагона взрывчатки, — завершил свой познавательный экскурс
Андрей Валентинович, улыбнулся и недобро посмотрел на Степана Аркадьевича.
— Не один — спрячу, — Степан Аркадьевич
чувствовал, что случайный разговор
начинает приобретать оттенок двусмысленности. — Главное — чтоб глаза светились,
— добавил он примирительно.
Сестры Крафт
вновь переглянулись — уже не так коротко, а со вниманием и задержали взгляды
друг на друге.
Вдалеке сквозь светлеющий туман впервые
проявились каменные очертания другого берега.
Все замолчали.
Низкий ветер вскоре загнал их вниз, в
каюту, освещенную двумя рядами иллюминаторов по бортам и одинокой лампочкой под
потолком.
Величественный в тесноте каюты Крысин
колдовал над кастрюлей с закипающей водой.
Его крупную голову, едва не упиравшуюся
в потолок, венчал немыслимый темно-вишневый берет,
всем откуда-то смутно знакомый.
— У Рембрандта была огромная коллекция
одежды. Он любил в нее наряжаться сам и наряжать гостей, — сообщил Крысин,
бросая в воду лавровый лист, горошки черного и белого перца и посыпая в
кастрюлю одну за одной, неравными щепотками, разные
травки. Запах по каюте витал влажно-пряный и немного наркотический.
Под столом стоял ящик водки.
В углу дерматинового дивана,
застеленного поверх поролоновым ковриком, грудой лежала разноцветная одежда
вперемешку с разнообразными головными уборами,
впрочем, менее экзотическими, чем рембрандтовский
берет Крысина.
— О! — сказал Андрей Валентинович и
выбрал себе капитанскую фуражку с золотистым якорем.
Елена Павловна предпочла цветастую шаль
с бахромой и тут же накинула себе на плечи.
Сестренки Крафт
и так оказались в тельняшках — они просто скинули куртки и повязали друг другу
шейные платки — красный и желтый. Что их теперь друг от друга хоть немного
отличало, так как обе они были еще и в одинаковых джинсовых юбках и белых
кроссовках на босу ногу.
Степан Аркадьевич, посмеиваясь, водрузил
на голову кожаную ковбойскую шляпу, неравнодушным взглядом оценив приятные
формы сестренок.
— Вуаля! —
удовлетворенно произнес Крысин, оглядев команду. И тут же забросил в кастрюлю
первую сотню пельменей из запаса, вылепленного собственноручно накануне.
— Помочь? — поинтересовалась Елена
Павловна.
— Сейчас, — ответил Крысин, помешав
пельмени шумовкой. — И сдвинем их разом, — добавил он, имея в виду граненые с
ободком стаканы, кружком стоявшие в центре стола. —
Сюда, сюда!
Степан Аркадьевич его понял и принялся
переставлять стаканы, остальные ему помогли. Семь стаканов ровно выстроились по
краю стола, словно перед началом неизвестной настольной игры. В первые три
Крысин налил по четверти, в следующие три — по половине, а седьмой, достав
вторую бутылку, наполнил до краев.
Пельмени быстро, справедливо и щедро
были разложены по разновеликим эмалированным тарелкам.
— Соль-перец, кетчуп-майонез — на столе,
— Крысин поднял стакан. Остальные разобрали свои: по верному ранжиру — женщинам
по четверти, мужчинам — по половине. И лишь полный
остался ближе к углу стола. — За Байкал-батюшку!
Но прежде чем чокнуться, Крысин открыл
иллюминатор и, опуская безымянный палец в стакан, четырежды, крестообразно
стряхнул капли водки наружу — в сторону воды, неба и двух берегов.
Крысин выпил легко и залпом, женщины
пригубили, Андрей Валентинович осилил половину своей половины, и лишь Степан
Аркадьевич, хоть и поперхнувшись, последовал примеру
Крысина.
Устойчивые шаги по трапу не заставили
себя ждать.
Капитан Рыбин, оглядев закусывающих,
кивнул, поднял полный стакан и просто вылил его содержимое в себя. Даже не
хмыкнув, он снова кивнул и, не закусывая, развернулся — и лишь пятки кирзовых
сапог со стоптанными каблуками еще мгновение напоминали о его недавнем
присутствии.
— Н-да,
сибирский характер, — проговорил Андрей Валентинович, но все, кроме Крысина,
почему-то посмотрели на него с осуждением.
«Сибирский характер» был местной фигурой
речи, употребляемой излишне часто — по поводу и без,
над которой заезжие гости беззлобно, а иногда и ернически подсмеивались.
Крысин же, освежив стаканы, усмехнулся:
— Вы, Андрей Валентинович, зря в
очередной раз иронизируете… Это ж веками
цементировалось. Крови и кровей тут понамешано. Я тут
давеча Степану Аркадьевичу уже рассказывал. Про Слюдянку,
— Степан согласно кивнул. — Первопроходцы — казаки, голь всякая перекатная сюда
поначалу перла, за ними государство подтягивалось. Остроги строили, все как-то
обустраивалось. Кто только сюда не добредал… Ссыльные поляки
и армяне держали тут торговлю, евреи — почтовый тракт, китайцы были лучшими
горными рабочими, немцы — инженерами. Где они теперь все? — Крысин бросил
быстрый добрый взгляд на сестренок Крафт. — Кроме
потомков немцев и китайцев, но уже на других ролях? Ну, армяне по-прежнему
торгуют. А остальные? Перемешались… Вот вам и
«сибирский характер» — та самая гремучая смесь!
— А вы сами из
каких будете? — дабы снизить пафос, поинтересовался Андрей Валентинович.
— Из ссыльнокаторжных…
Выпили еще, кто
сколько смог, и Степан Аркадьевич отправился наверх, на палубу, — подышать и
покурить.
Солнце, поднявшись с востока, со стороны
недалекой Японии, уже съело туман.
Дверца рубки была приоткрыта, и Степан
Аркадьевич туда непроизвольно заглянул.
Капитан Рыбин мирно спал на коротком
топчане.
Никем не управляемый катер шел наискосок
Байкала сам по себе.
На палубу вышел Крысин в вишневом берете, похожий одновременно на Фауста и
Мефистофеля.
— У нас все в порядке? — осторожно
спросил Степан Аркадьевич.
Крысин мельком поинтересовался
внутренностью рубки и состоянием Рыбина.
— Доверьтесь мне, как поет Елецкий в
«Пиковой даме», — склонившись к уху Степана, заверил Крысин. И не отстраняясь
от уха, поинтересовался: — Вам сестренки Крафт
нравятся?
— Ну да, миленькие, — не без удивления
от столь резкой смены темы легко признался Степан Аркадьевич.
— Вы с ними поосторожнее…
— В смысле?
Рыбин в рубке надсадно закашлялся,
перевернулся на другой бок и снова затих.
Исток Ангары уже раздвинул все еще
далекий берег, обозначив слева мелкие строения порта Байкал, а справа —
взбирающиеся по зеленому склону белые домики Листвянки.
— Вот там, — указуя
перстом на сиренево-синие байкальские волны, бегущие к порту Байкал, — прямо
напротив мыса Малый Баранчик, потонул драматург Вампилов.
— Стремное
место?
— Стремнина там сильна. Ангара берет
начало… — едва ли не пропел густым басом Крысин и поправил
двумя пальцами вишневый берет.
Вдоль подошвы ровных скальных гряд, на границе
воды и камня начали кое-где извилисто обозначаться в прохладной утренней синеве
выемка и обволакивающие туннели Кругобайкальской
железной дороги, уходя, заворачивая к невидимому западу. Солнце золотисто
подсвечивало скалы и несколько раз остро сверкнуло рельсами.
— Там, за поворотом, — вновь указал
Крысин, — в районе восемнадцатого туннеля у ручья Киркерей
мой прадед, уже освобожденный из Александровской каторжной тюрьмы, забивал
последний костыль на стыке Великого Сибирского пути. То есть, формально и
натурально его забивал министр путей сообщения князь Хилков, а прадед, тоже
Михаил Иванович, ему костыль подносил и кувалду, а тот в три удара его и вогнал
в шпалу! Наш был человек Михаил Иванович!
— Князь или прадед?
— Оба, — чуть уязвленный иронией выдал
Крысин, словно печать поставил. — И родом были из одной Тверской губернии, Бежецкого уезда. Хилков был еще тот князь, не из простых!
— Да ну?
— Как водится, окончил Пажеский корпус.
Служил в лейб-гвардии егерском полку. В отставку вышел штабс-капитаном. Недолго
пробыл чиновником МИДа, и уехал с товарищем на два
года путешествовать по Европе и Америке. Вернувшись, был мировым посредником Бежецкого уезда. Но долго не усидел — снова отправился за
океан. Там поступил в англо-американскую компанию по сооружению
Трансатлантической железной дороги. Простым рабочим. А спустя четыре года стал
там заведовать службой подвижного состава и тяги. После Америки около года был
слесарем на паровозном заводе. В Ливерпуле. А вы говорите — князь!
Степан Аркадьевич ничего не говорил и со
вниманием слушал все более увлекающегося собственным рассказом Крысина — у того
аж щеки покраснели, несмотря на пронзительный сильный ветер от носа к корме.
Движок катера усердно и размеренно стучал в такт его словам, лишь изредка меняя
тон, когда катер рассекал особо буйную и крепкую волну.
— В России князь
служил на Курско-Киевской и Московско-Рязанской железных дорогах. Во время
русско-турецкой войны был уполномоченным Красного Креста при санитарном поезде.
Ему благоволила будущая императрица Мария Федоровна, под чьим покровительством
сей поезд находился. Потом строил и возглавлял разные железные дороги. Даже в
Болгарии побыл главным инспектором тамошних. И стал,
наконец, министром путей сообщения Российской Империи.
Крысин торжественно обвел взглядом
пространство от востока до запада:
— Граф Витте,
правда, обозначив его как человека высшего света, прекрасно знавшего
железнодорожное дело, — Крысин своей замысловатой фразе помогал правой
дирижерской рукой, — чрезвычайно воспитанного и по существу хорошего, не
преминул заметить, — Крысин поднял к небу указательный палец, — что при всем
том князь всю свою жизнь оставался скорее обер-машинистом,
нежели министром, и отказывал ему в звании человека государственного…
— Вижу, вы бы с графом поспорили?
— Ну это уж как
там государство понимать, — не стал вдаваться в тонкости Крысин. — А кто
организовал работы по строительству КВЖД? И Транссиба? Да той же Кругобайкалки нашей? Один английский корреспондент во время
русско-японской войны признал князя Хилкова более опасным противником для
японцев, нежели военный министр Куропаткин. Грузы-то военные и войска шли как
надо и куда надо! А доконала его первая революция и
забастовки, с которыми он не справился и уж окончательно ушел в отставку. Ну
да, расстреливать он своих точно не умел! Зато у нас
на вокзале в Слюдянке ему бюст стоит. А прадеда
моего, когда костыль забил, пожаловал… — подвел Крысин вновь к своему, родному,
былинному.
— Как зовут тебя, добрый молодец? —
отдавая кувалду прадеду-Крысину и вытирая пот со лба, добродушно и ласково
спросил князь Хилков.
— Михаил Иванович мы, ваше сиятельство,
— солидно отвечал прадед.
— Тезка, значит… — улыбнулся князь и
огладил свою седую бороду-метелку. — Тогда держи на память о последнем нашем
костыле, — и он протянул прадеду-Крысину золотую десятирублевку.
— Благодарствуем, ваше сиятельство, —
принял тот с поклоном подарок.
— Сохранилась? — полюбопытствовал Степан
Аркадьевич.
— Не… — развел могучими руками Крысин. —
Прадед тогда денег поднакопил, червонец этот золотой присовокупил и открыл
москательную лавку. Краски, олифа там, керосин — в Маритуе.
А вот кувалду ту я недавно в музей отдал при станции Слюдянка.
Вот как.
Между тем, на палубу как раз поднимались
сестренки Крафт в тельняшках и с платками — красным и
желтым — на тонких красивых шеях. Их не слишком длинные
темно-русые волосы были забраны на затылках: у красной сестры — простой синей
резинкой, у желтой — зеленым губчатым валиком. А потому как волосы у
обеих в нижнем течении были замысловато тронуты красным, синим и желтым,
торчащие вверх хвостики разлетались трогательно и совсем уж многоцветно. Вслед
за ними показалась светлая голова Елены Павловны, кутавшейся в цветастую шаль,
и чуть загоревшая лысина Андрея Валентиновича. Он капитанскую свою фуражку держал
в руках, но ступив на палубу, вновь водрузил на голову.
Степан
Аркадьевич встал так, чтобы заслонить проходящим от кормы к носу вид на спящего
в рубке Рыбина, а сам бросил два быстрых внимательных взгляда на шейки
сестренок, покрытые одинаковым чудным светлым пушком.
Пропустив их мимо, Степан Аркадьевич
быстро склонился безо всякого сарказма к Крысину:
— А почто прадед-то в каторжные работы
попал?
— В пьяной деревенской драке, по
молодости, троих убил…
— Угу, — чуть о
другом задумался Степан Аркадьевич.
— А то ж? — понял его Крысин.
Берег казался уже столь близким, что,
наверное, можно было бы разглядеть лица людей в окнах домов, если б оттуда кто
выглядывал. Но даже на улицах и пристани никого там не наблюдалось.
Сестренки Крафт
обернулись к окну рубки, над нижним обрезом которого торчали
ручки штурвала и где должна была бы возвышаться уверенная фигура
капитана. Но и тут никого не было.
— Ох, не пора ли? — Степан Аркадьевич
вложил в голос всю имевшуюся строгость, но получилось отчасти даже жалобно.
Недоумение, если не сказать страх, неуправляемый, колкий и неотвратимый,
заставили его судорожно потереть вспотевшие ладони.
— Попробуйте, — мрачно, но спокойно
ответил Крысин, скосив глаза в сторону рубки, а сам отправился на нос — не
иначе как поддержать товарищей.
Степан Аркадьевич вошел в рубку и даже
прикрыл за собой дверь. Рыбин лежал на топчане лицом к стене и не подавал
видимых признаков жизни.
Степан Аркадьевич сначала осторожно,
потом и крепко потряс Рыбина за плечи —
в ответ не раздалось даже сонного бормотания.
«Без паники», — сказал он себе и, сделав
шаг к штурвалу, положил ладони на его вытертые до блеска деревянные ручки.
С высоты капитанского места хорошо
просматривался нос катера, где стояли пассажиры. Их возможные взгляды в сторону
рубки перекрывала широкая спина Крысина, обеих же сестер Крафт
он приобнял за плечи, не давая им возможности даже
случайно обернуться.
Отсюда же было отчетливо видно и
прямо-таки чувствовалось всем нутром, что катер идет прямо на стремнину Ангары.
Попробовав подать
штурвал вправо — а по фильмам Степан Аркадьевич хорошо помнил, что штурвал надо
крутить ровно в противоположную сторону от чаемого поворота — он понял, что тот
закреплен намертво. Обнаружились и две едва оструганные доски, похоже, от
фруктового ящика, стоявшие враспор между нижними ручками штурвала и полом
рубки.
«Экий
находчивый», — мелькнуло по поводу Рыбина.
Степан Аркадьевич обернулся на него —
тот оставался недвижим.
Он опустил ладонь на ручку газа.
— Не трожь, —
раздалось позади. И его не грубо, но беспрекословно отстранили.
Рыбин, даже не помятый,
спокойно занял свое капитанское место.
По молчаливому соглашению с ним Степан
Аркадьевич позволил себе остаться в рубке.
Ангара осталась правее, но берег и
причал порта Байкал надвигались с угрожающей быстротой.
Двигатель заработал тише, и катер
заметно сбавил ход.
Спина Крысина выражала полное и
расслабленное удовлетворение. И — Степан Аркадьевич почувствовал это вполне
въяве — гордость за капитана, видимо, очередную. Похоже, подобный аттракцион с
неуправляемым катером они с Рыбиным устраивали не в
первый раз.
Проход к береговому причалу был довольно
узким. Но Рыбин, еще лишь чуть сбавив обороты, вписался в него с нагловатым
изяществом. Совсем застопорив машину, так, что катер остановился буквально в
метре от бетонного волнореза, он дал задний ход и боком начал швартоваться.
Двигатель чихнул и затих.
Катер сам, неторопливо и послушно, как
хорошо обученный пес, аккуратно придвинулся правым бортом к причалу.
Рыбин спрыгнул на берег. Крысин бросил
ему носовой конец. Рыбин тут же восьмерками накрутил его на причальный кнехт.
Столь же ловко они разобрались и с кормовым. И тут же
подали сходни.
Вокруг не было людей, даже собак. Только
справа от причала возвышалось новенькое здание из гофрированного металла,
откуда раздавались размеренные ухающие звуки.
— Это заводик по розливу байкальской
воды, — пояснил Крысин. — С глубины четыреста метров качают.
— А народ-то где? — вальяжно
поинтересовался Андрей Валентинович.
— Да там — автоматика, — закидывая за
спину армейский рюкзак, отмахнулся в сторону заводика Крысин.
Степан хотел оставить свою ковбойскую
шляпу на катере, но в последний момент его остановил Крысин:
— А шляпу-то лучше наденьте, Степан
Аркадьевич!
Чем выше они поднимались на взгорок к
поселку, тем становилось тише и тревожнее.
— И куда это впрямь все подевались? —
простодушно изумилась Елена Павловна, кутаясь в шаль, хотя уже подступала
полуденная жара.
— Занавеска, — сказала желтенькая
сестренка Крафт.
— Что, занавеска? — излишне резко
обернулся на нее Андрей Валентинович.
— Шевелится, — добавила красненькая Крафт.
— Это — ветер, — негромко улыбнулся
Степан Аркадьевич, но и ему стало не по себе. И впрямь, откуда в доме с
закрытыми окнами ветер?
Все посмотрели на Крысина.
— Ничего-ничего, — ответил Крысин. — Тут
и не такое бывает.
— Наверное, от жары все попрятались, —
пробурчал Андрей Валентинович.
— Точно, у них сиеста, — язвительно
согласился Степан Аркадьевич. И с размаху хлопнул себя по левому плечу: — Вот
же гады!
Слепни атаковали внезапно и очень
больно. Степану Аркадьевичу, в красной и уже пропотевшей на спине футболке,
досталось особенно. Но едва они поднялись еще выше и оказались на центральной
улице поселка, как исчезли и слепни.
Обычного деревенского вида дома по обе
стороны улицы совсем не подавали признаков жизни, хотя и выглядели вполне
ухоженными, а кое-где наличники, калитки и крыши были явно недавно покрашены:
цвета преобладали голубые и зеленые.
Зато появились запахи. Щекотно-горький и густой
пепельный, словно от растертых в ладонях еловых иголок пополам с банным чуть
подсохшим веником.
Середина улицы, там, где обычно бывает
бульвар, заросла изумрудно-серебристой полынью в человеческий рост и столь же
высокими, но более раскидистыми и наглыми, с зазубренными семипалыми листьями
кустами конопли.
Запахи раздували ноздри и заставляли
ускорить шаги.
Молча прогулявшись по улице вверх,
развернулись: внизу холодно пламенел под солнцем Байкал, левее у причала стоял
их катер, справа громоздились каменные бело-желтые кряжи, ближе к берегу
оставляя узкое и плоское свободное пространство, откуда теперь брала начало
железная дорога, совсем недалеко исчезая в темном зеве первого туннеля. Туда и
направились, далеко друг от друга не разбредаясь.
В одном из домов по правую руку, с
роскошным ухоженным палисадником, в крайнем левом из трех окон сидела пегая
кошка с пронзительными подозрительными глазами. Все остановились, даже
коллективным разумом не в силах понять, неподвижная кошка — настоящая или
создана искусными руками таксидермиста? Но мелькнувшая на мгновение женская
рука настолько быстро смахнула ту с подоконника, что тайна так и осталась
неразгаданной. Продолжительные стуки в калитку ответа тоже не принесли,
пришлось двинуться дальше.
Магазин и почта, попавшиеся на пути вниз
по извилистой и ухабистой улочке, были сломаны пополам. Они располагались на
уклоне, в длинном деревянном доме на краснокирпичном фундаменте, расколовшемся
по центру, отчего магазин заваливался влево, а почта — вправо. Стена по центру
змеилась опасными трещинами, и лишь крытая серым шифером крыша осталась целой,
хотя и напряглась под тяжестью клонившихся половинок здания: еще чуть-чуть — и
хрустнет с треском, и тогда магазин с почтой уж точно расползутся в разные
стороны, словно немолодая семейная пара, утратившая смысл совместного существования.
Двустворчатые двери обоих общественно значимых заведений, выкрашенные в бледный
небесный цвет, наискосок перечеркивались железными коваными запорами, запертыми
на какие-то совсем несерьезные мелкие замки, годные скорее для привлечения,
нежели для острастки случайных воров, если б те сюда неведомым образом забрели.
Воспользовавшись заминкой настороженного
созерцания, Андрей Валентинович нейтрально-механическим голосом воспроизвел с
экрана айпада:
— Участок Кругобайкальской
железной дороги от станции Иркутск-Сортировочный до
поселка Байкал, проходивший по левому берегу Ангары, был в пятьдесят
шестом году разобран. И полностью затоплен
в пятьдесят восьмом после строительства Иркутской ГЭС в процессе
заполнения Иркутского водохра-нилища. Линия
от поселка Байкал до Слюдянки стала тупиковой.
— Последовательность — неверна, — не
слишком весело заметил Степан Аркадьевич.
— Какая еще последовательность? — То,
что Андрей Валентинович стал раздражаться по каждому мелкому поводу, ничего
хорошего не предвещало.
Но Степан Аркадьевич не поддался на
откровенный намек обстоятельств и не стал обращать внимания на умоляющий взгляд
Елены Павловны.
— Тупик — не там, — махнул он рукой в
сторону противоположного берега, примерно в сторону Слюдянки,
— а здесь! — Вслед за ним все перевели взгляды на хорошо видимый отсюда
бело-черный, в наклонную полосочку, тупиковый упор,
обозначавший то ли и впрямь конец, то ли все-таки начало железнодорожного пути.
Правее от него, прижимаясь к скалистому склону, стоял вагончик со ржаво-зеленой крышей, к нему по воздуху тянулись провода.
Ветер со стороны Байкала принес аромат
нагретого железа и шпал. Шпалы тут были настоящие, пропахшие креозотом.
Крысин и сестры Крафт
благополучно промолчали, но Андрей Валентинович все равно взорвался:
— Ну что ты обстановку напрягаешь, умник
херов?!
— Па-азвольте!
— Спокойно, господа, все под контролем!
— успокоил их Крысин, но глаза у него были явно не на месте: со стороны причала
в тишине зарокотал мотор.
Катер вырулил из причальных теснин,
резво вышел на открытую воду и вскоре скрылся из виду.
— И куда это он? — вспышку ярости в
Андрее Валентиновиче погасило ледяное изумление.
— Да, поди, в
Листвянку решил сбегать. Там у него — кума, — расплывшись улыбкой, пояснил
Крысин.
— Ну, к куме, так к куме, — сохраняя на
лице мрачность, развеселился Андрей Валентинович. — Что дальше-то у нас по
программе?
Крысин неопределенно пожал плечами, поправил берет:
— Посмотрим…
— А на хрена мы во все это вырядились? — опять начал заводиться
Андрей Валентинович.
— Не лишнее… — негромко ответил Крысин,
окончательно запутав и так истончавшуюся ясность ситуации.
Андрей Валентинович взялся за козырек
своей капитанской фуражки, снял ее, повертел в руках и, не зная, куда
пристроить, снова вернул на голову. Елена Павловна в который раз поправила на
плечах шаль. Сестренки Крафт потеребили уголки шейных
платков. Глядя на них, одну в платке красном, другую в
желтом, Степан Аркадьевич понял, что совсем в них запутался, в смысле имен,
когда-то произнесенных, и решил этим более не заморачиваться.
Улица, спускавшаяся от сломанного дома,
ближе к берегу расступилась шире, утратив по сторонам последние признаки хоть
какого-то жилья, зато украсилась раскидистыми кустами гортензии, которую японцы
именуют фиолетовым солнцем. Присутствие столь цивилизованных и капризных цветов
в неподобающем им месте тревожно щекотало ноздри горьким медовым ароматом.
Вдоль кромки берега, по дуге забирая
вновь к байкальским просторам, пролетела неправдоподобных размеров чайка с
черным клювом и розовыми лапами.
— Альбатрос, — определила сведущая в
орнитологии Елена Павловна.
— Здесь нет альбатросов, — неуверенно
проговорил Степан Аркадьевич.
— Ну да, конечно, это мы конопли
нанюхались, — привычно защитил Елену Павловну Андрей Валентинович.
Сестры Крафт и
Крысин промолчали, но проводили птицу короткими напряженными взглядами.
Между креозотными
шпалами и по бокам железная дорога была обсыпана чистым, словно свежевымытым, с
красными и синими оттенками и блестками щебнем, остальное пространство
представляло собой ровную, плоскую и будто кем-то хорошо утоптанную площадку от
края берега до основания скал.
Покрытый наискосок и внахлест выцветшими
местами до белизны синими досками вагончик без колес приглашающе
приоткрыл дверь, которая тут же скрипнула под порывом случайного ветра и
распахнулась, громко, металлически звякнув о стенку.
— Сто семьдесят три белки…
Андрей
Валентинович посмотрел на Степана Аркадьевича с откровенным недобрым
подозрением, но тот, почувствовав себя не под его, а под Елены Павловны
взглядом виноватым, пояснил:
— Скачут, скачут, безобразничают…
Молча, медленно, не сговариваясь,
приблизились к двери вагончика.
Там оказалась обыкновенная продуктовая
лавка, как и следовало ожидать, без продавца и покупателей. Остро пахло
селедкой и вкусно, ласково — свежим черным хлебом.
Внутрь первым вошел Крысин, за ним,
бочком и с опаской, мешая друг другу, просочились и остальные.
Несмотря на
яркие запахи, остальной выбор был скуден: краковская
и докторская колбаса, сыр «Российский», «Голландский» и «Сметанный», водка,
портвейн «777», газировка «Буратино» и «Ситро», печенье, чипсы и мороженое в
отдельно урчащей морозильной камере сбоку от основного прилавка. Возле
механических весов с набором разновеликих гирек Степан Аркадьевич углядел совсем тут неуместный pos-терминал для оплаты
банковскими картами.
Присутствовали и несъедобные товары, но
вовсе не приличествующие туристическому месту сакраментальные магниты для
холодильника и тарелки с видами извивов и туннелей Кругобайкальской
железной дороги. На крюках, вбитых в стену, висели хищные
устройства с зазубренными дугами, при внимательном рассмотрении оказавшиеся
медвежьими капканами, взгляд на которые заставил добрую Елену Павловну
поежиться, боевые тугие луки и стрелы в кожаных колчанах, с острыми
серебристыми наконечниками, с такими же, только более массивными остриями в
углу стояли копья с длинными, в человеческий рост, древками. Рядом с
этими всерьез устрашающими, а вовсе не бутафорскими предметами значились цены,
четырехзначные, что, хотя бы, оправдывало наличие банковского терминала.
— Тут что, практикуется экзотическая
охота? — Степан Аркадьевич не нарочно, но лихо сдвинул на затылок ковбойскую
шляпу.
Крысин поджал плечи и кивнул:
— Дамам мороженое или…
— Нет, — перебил его Андрей
Валентинович, — можно, наконец, ответить на прямо поставленный вопрос: зачем
здесь все это? На кого охотиться?
Крысин посмотрел на него как на
капризного поднадоевшего ребенка:
— На дракона…
— Какого еще дракона, что вы несете?
— Мифического,
— примирительно заулыбался Крысин. — Есть любители… — По-хозяйски сдвинув
крышку, он достал из морозильника три эскимо и протянул их Елене Павловне и
сестрам Крафт. Те покорно угощение разобрали. —
Может, кто еще чего желает? — Мужчины не откликнулись. Тогда Крысин вынул
бумажник и оставил на большой чаше весов пару сотен рублей, придавив их одной
из гирек: стрелка на весах показала примерно сто семьдесят три грамма, но это
заметил, кажется, только Степан Аркадьевич.
Ответ про дракона, как ни странно, всем
показался исчерпывающим, хотя и ровным счетом ничего не объяснял. А может, как
раз объяснял все: и тишину, и коноплю, и подозрительную кошку, и гортензии, и,
в первую очередь, полное отсутствие людей в отдельно взятом береговом поселке
Байкал.
— У Дино Буццати есть рассказ про то, как убивали дракона… — задумчиво
проговорил Степан Аркадьевич.
Андрей Валентинович недобро обернулся к
нему уже на пороге:
— И что?
— А тот оказался девочкой… То есть… Ну да неважно…
Выйдя из вагончика, они направились
вдоль железной дороги вслед за уверенно двинувшимся Крысиным в сторону
ближайшего туннеля. Рюкзак за плечами Крысина выглядел пустоватым, но
достаточно тяжелым.
Шагов через двести Крысин,
сопровождаемый по бокам и чуть сзади сестренками Крафт,
проскочил вместе с сестрами вперед, остальные же резко остановились, словно перед
ними опустили шлагбаум.
Их путь со стороны берега пересекали
незаметные на щебне, но четко видные на утоптанной земле циклопического размаха
четырехпалые следы, сворачивая к туннелю. Следы выглядели свежими и сохранили
не только глубокие впадины от когтей, но и вдавленные отпечатки всех четырех
пальцев.
— Похожи на
куриные, — рассмотрев их повнимательнее, сказал Степан Аркадьевич.
— Где ты видел курицу таких размеров? —
стараясь сохранять спокойствие, поинтересовалась Елена Павловна.
— Да еще чтоб она на передние лапы
припадала?! — подвел итог Андрей Валентинович, указывая на более мелкие, уже
трехпалые и менее заметные следы в промежутках между крупными.
Рассуждения прервал чихающий звук
мотора: катер нагонял их, двигаясь вдоль берега странной «походкой» — несколько
зигзагами и словно приседая. Похоже, Рыбин у кумы принял изрядно даже по его
несгибаемым меркам. Катер проследовал мимо них и скрылся за скалой, обтекающей
сверху туннель.
Вырвавшийся из темного туннеля пыльный
ветер донес прогорклый запах пережаренного сала и чей-то тяжкий глубокий вздох,
переходящий в сиплый свист.
Опередившие приезжих уже шагов на десять
Крысин и сестры Крафт одновременно обернулись.
— Страдает… — широко развел руками
Крысин. — С водопоя шел, — проведя быстрым взглядом вдоль цепочки следов,
добавил он с таким выражением, будто чему ж тут удивляться?
Самый страшный фильм в своей жизни
Степан Аркадьевич видел про муравьев, мириадами поселившихся под землей обычной
местности и единой шевелящейся массой вылезавших из своей преисподней, чтобы
мгновенно обволакивать и пожирать все встречное живое до белизны костей. И
сейчас у него ощущения были не из приятных.
С одной стороны, все происходящее
напоминало бред или хотя бы безумный розыгрыш. Но для бреда они были все-таки
слишком трезвы, на розыгрыш же подобного масштаба надо было потратить столь
значительные человеческие, организационные, да и финансовые, между прочим,
ресурсы и усилия, что подобный вариант опять же выворачивал к бреду. Причем, в цепочке событий, последовательно обраставших больно
царапающими воображение подробностями, часть деталей — спящий капитан,
покинутый людьми поселок, заросший коноплей, неподвижная кошка, даже открытый,
без продавца магазин — выглядели если и дико, то хотя бы правдоподобно, другие
же — залетный альбатрос, медвежьи капканы, луки, стрелы и копья, когтистые
следы, прогоркло-жареный запах ветра — на фоне
упоминания пусть о мифическом, но все же драконе шли совсем уж вразрез с
привычным доверием к повседневности. И еще все больше смущали сестренки Крафт: ведь зачем-то Крысин их позвал? Не просто же
украсить собой компанию? И его предупреждение быть с ними поосторожнее…
Андрей Валентинович размышлял примерно
так же, лишь не касаясь пока роли сестер во всей этой истории, Елена Павловна
от накатившего и заморозившего ее страха старалась вообще не думать. Какой
мусорный ветер свистел в голове у Крысина, да, поди, и
у сестренок Крафт оставалось очередной загадкой,
которую уже, впрочем, хотелось бросить, не начав разгадывать и особо не
углубляясь в чужие дебри.
Андрей Валентинович, видимо, чтоб
отвлечь и успокоить Елену Павловну, вновь уткнулся в
свой айпад и забубнил:
— Серьезной проблемой для КБЖД являются
до сих пор частые обвалы и селевые потоки. Массовая подрезка крутых склонов,
спускавшихся к озеру, во время строительства дороги спровоцировала
катастрофическую активизацию геодинамических процессов. Мало того, выполнение
работ, связанных с применением взрывчатых веществ, привело к образованию
многочисленных трещин в толще скал. Были сделаны выводы о необходимости
расширения строительства подпорных стенок, срезки косогоров и других мер. В
ряде мест пришлось обходить опасные участки новыми туннелями. Тем не менее,
несмотря на высокую активность по предотвращению опасных природных явлений,
обвалы являлись крайне частым и опасным явлением на КБЖД, зачастую приводя к
крушениям и многодневным перерывам в работе дороги. Срезка склонов и уборка
одиночных глыб проходили на протяжении многих лет, но интенсивное разрушение
склонов шло и продолжается и по сей день. По
воспоминаниям старых машинистов, поездки по Кругобайкальской
железной дороге всегда были какими-то особенными — и важными, и тревожными.
— Но мы-то никуда не едем, — жалобно
растягивая губы, улыбнулась Елена Павловна, но первая и сделала шаг вперед, словно
стоять на месте ей было совсем уж невмоготу.
«Шлагбаум» поднялся, а дракон, похоже,
задремал.
Без происшествий они добрели до туннеля
и углубились под его сумрачные своды, где было прохладно, влажно и совсем не
пахло пережаренным салом.
Шли медленно, сбоку от дороги, по
острому скользкому щебню, гуськом: Крысин, сестренки Крафт,
Степан Аркадьевич, Елена Павловна, Андрей Валентинович замыкающим.
Степан Аркадьевич уткнулся взглядом в
спину ближней сестренки, обтянутую тельняшкой, чуть сползшей к правому плечу.
Тонкая ее шейка, едва прикрытая алой полоской платка, волновала и вновь
настораживала.
Туннель, снаружи казавшийся совсем
недлинным, все продолжался: свет в его конце с каждым шагом вовсе не
приближался, а лишь маячил наподобие случайной оптической иллюзии на туманной
границе зрения.
Уха Степана Аркадьевича коснулось близкое дыхание Елены Павловны:
— А вот теперь-то тебе страшно?
Степан Аркадьевич обернулся, но Елена
Павловна двигалась за ним, сосредоточенно глядя себе под ноги и, похоже, не
ожидая ответа. А может даже ничего и не спрашивала.
Взгляд Степана Аркадьевича
сосредоточился на тощем тяжелом рюкзаке Красина, и он стал думать: что же в
нем? Но мысль перебилась другой. Он вдруг отчетливо понял, чего ему так не
хватало в этом пустом от людей поселке на берегу великого озера и что всегда
присутствовало в любом, самом затрапезном, новом месте, а именно — острого хорошего любопытства к иной
жизни, ее деталям. Здесь же все облеклось, причем сразу, еще по пути, на
катере, в прозрачную, но все же непроницаемую оболочку недоумения — будто ты
попал не в реальное место, а в некую декорацию, построенную непонятно для чего
— то ли для съемок кино, то ли для развлечения пресытившихся иным туристов. И
все эти первобытно-изощренные предметы охоты лишь усиливали подозрение. Даже
сама немного игрушечная железная дорога, на которую он так стремился попасть,
со всеми ее туннелями, откосами и виадуками, запахами и опасностью обрушений,
пока оставляла его вполне равнодушным. Разве что дракон, мифический… Да и эта байка была, похоже, придумана лишь для того,
чтобы отчасти преждевременное недоумение довести до осознанного и колючего. Или
же вся эта защитная концепция-подпорочка выстроилась
в сознании лишь для того, чтобы и впрямь не стало страшно?
В полумраке туннеля мысли развивались
ступенчато. Совсем как в тот не столь давний момент, когда Степана Аркадьевича
бросила вроде бы любимая сибирская женщина, с которой они прожили почти год:
вместе спали, ели, даже выпивали на равных. Ушла она как-то тихо и некрасиво:
просто в его отсутствие собрала вещи, ключ от его дома бросила в почтовый ящик
и прислала эсэмэску. Степан Аркадьевич погоревал,
побесился, попытался что-то с ней выяснить, потом плюнул и подумал: хер с ней… Еще немного подумал:
фиг с ней… И еще: бог с ней… Здесь же все шло по ступенькам в обратной
последовательности. Сначала это муторное недоумение с
первым уколом страха, потом, сквозь спасительную иронию, вновь проблески и
всполохи страха уже обволакивающего, за который тут же стало стыдно, теперь
страх забрался куда-то в глубину, зато уже совсем не отпускал. Светлеющий
полукруг с обрывком неба впереди все-таки увеличивался, но не сулил, похоже,
ничего хорошего. И тем не менее надо было идти, иного
выхода не было. Как тогда, уже давно, в юности. Город, где он жил, был местами
небезопасен. И как назло, его тогдашняя девушка жила в одном из худших районов,
рядом с женскими рабочими общежитиями, вокруг которых клубилась суровая,
нетрезвая и злобная мужская жизнь. От центрального мирного проспекта дорога
туда шла через мост над тихой городской речкой, заставленной по берегам
пустынями гаражей. Степан и всегда-то туда ходил с опаской, преодолевая себя, а
тут как-то, спускаясь к мосту, невзначай задумался. И когда уже вступил на
мост, с холодным ужасом увидел, что с той стороны в его узкое пространство,
занимая даже часть проезжей части, вливается толпа подростков и молодых
мужиков. Вооружены они были кольями, цепями и ремнями с пряжками и, видимо, шли
сражаться с «центровыми». Подлинное отчаяние только и остановило попытку
бегства: тогда точно погонятся и покалечат, если не убьют. Оставалось идти
навстречу, опустив глаза и надеясь неизвестно на что. Суровая злобная толпа шла
по мосту Степану в противоход, и вроде как не
обращала на него внимания, видимо, дичью он был слишком мелкой. И все же он
услышал напряженным ухом: «Во, может, этого замочим?»
Похолодело сильно. «Да ну его нах…» — отозвался
чей-то презрительный спасительный голос. Так он и прошел мимо своей возможной
смерти, самым ее краешком. Сейчас смертью столь явно не пахло, но страх
почему-то нарастал с каждым шагом, и в то же время не терпелось дойти до конца
туннеля: будь что будет. Степан Аркадьевич даже ускорил шаги, но тут же
наткнулся на спину ближайшей сестренки, она от неожиданности недоуменно
обернулась.
— Извини, оступился, — пробормотал он и
тут же убрал руки, хотя ладони успели запомнить тонкий, угловатый узор ее
напряженных лопаток.
Но уже выбирались из туннеля на простор.
На солнце ознобно блеснула вода. Рельсы уходили в
правый поворот к следующему, совсем близкому туннелю. Звездными кварцевыми
точками сверкали нависшие над дорогой шершавые каменные утесы. И откуда-то из-за них, хотя, казалось, именно сквозь, через зияющие щели и
трещины, порыв ветра донес все тот же прогоркло-жареный
запах: так и впрямь могло бы вонять из пасти дракона.
Крысин, тем не менее, жизнерадостно
обернулся и дождался всех:
— Поправим… Это
традиция такая… — Он ловко сбросил со спины армейский рюкзак, расшнуровал его и
достал обыкновенную, не самую мощную кувалду. — Видите, кое-где торчат, —
кивнул он на пути.
— Из музея позаимствовали? — усмехнулся
Андрей Валентинович.
— Нет, копия, — ласково улыбнулся Крысин
и поправил свой совсем уж тут неуместный вишневый берет.
— Кто?.. Я и начну.
Костыли, крепившие рельсы к шпалам, и впрямь
кое-где немного торчали, как недобитые или вылезшие от старости гвозди в стене
древнего дачного сарая.
Крысин сосредоточился на одном таком,
широко расставил ноги, замахнулся, ухнул и забил костыль под самую головку.
Выдохнув, пояснил:
— В среднем расход костылей на один
километр путей составляет порядка тысячи шестисот, у
нас на Кругобайкалке чуть больше. Сами понимаете… Ну? Кто следующий? —
Андрей Валентинович тупо посмотрел на
кувалду и все же вяло взял ее в руки:
— До самой Слюдянки
будем чинить? Или в Култуке остановимся? — пошутил он. Вышло не смешно.
— Нет-нет, по одному, чисто
символически, — едва ли не кокетливо успокоил его Крысин.
Андрей Валентинович выбрал костыль,
принял недавнюю позу Крысина, резво размахнулся и едва не саданул
себе по ноге, еще и задев утробно, колокольно
зазвучавший рельс.
— Батенька, вы поосторожнее,
— как-то уж слишком фамильярно попенял ему Крысин. — Не приведи бог, и впрямь
его разбудите… Раньше времени…
— Да идите вы, — огрызнулся Андрей
Валентинович и даже хотел бросить кувалду, но не бросил, а следующим и еще
одним ударом вбил свой костыль.
Степан Аркадьевич, в очередь, со своим
костылем тоже справился. Дамам кувалду Крысин предлагать не стал, спрятал ее
вновь в рюкзак:
— Вот и приобщились… И
замечательно… Можно сказать, с самим князем Хилковым побратались… — он был
очень доволен.
— А дамам как приобщаться… К традиции? — ревниво поинтересовался Андрей Валентинович,
которому все происходящее не нравилось до едва сдерживаемого отвращения и
злости.
— Дамам? Ну, им посложнее
будет… — как-то уж очень спокойно проговорил Крысин.
Елена Павловна замерла, глядя на Крысина
широко открытыми, прямо-таки округлившимися, часто моргающими глазами. Сестры
же Крафт, о которых в суете забивания костылей чуть
не забыли, в сторонке переглянулись между собой и с Крысиным и прыснули в
кулачки.
Прогоркло-паленый запах, теперь
это стало ясно, когда боковой ветер исчез, шел из следующего туннеля, до
которого было метров сто.
И вдруг сестренки Крафт
принялись молча и деловито раздеваться. Как оказалось,
и снимать-то им было особо нечего.
Они синхронно стянули через головы
тельняшки, расстегнули джинсовые юбки —
те упали к ногам. А под тельняшками и юбками, собственно, ничего больше и не
было. Сестренки остались совершенно голыми, только в разных — красном и желтом
— шейных платках и одинаковых белых кроссовках.
Совсем не стесняясь посторонних, они
взялись за руки, переступили через рельс и целенаправленно, спокойно, покачивая
бедрами, пошли по шпалам в сторону дурно пахнувшего туннеля.
— Эт-то что
такое?! — потрясая руками, взвился Андрей Аркадьевич.
— Жертва, — спокойно и обреченно ответил
Крысин. — Как и каждый год в этот день. Тоже традиция, — без тени улыбки
добавил он, снял свой вишневый берет и с размаху
приложил его к сердцу.
— М-мне
т-тоже? — заикаясь, но очень серьезно спросила Елена
Павловна, поднося крест-накрест руки к груди.
Крысин обернулся и смерил ее взглядом:
— Вам — необязательно…
Сестры Крафт,
голые, свежие, с каждым шагом все более красивые, уже приближались к темному
полукругу туннеля.
— Теперь можете излагать свои заветные
просьбы и желания, — буднично и устало проговорил Крысин.
— Кому? — огрызнулся Андрей
Валентинович.
— Дракону.
— Как? — опешил Степан Аркадьевич.
— Громко! — пояснил Крысин вслед
удаляющимся сестрам. — Пока их видно. Еще успеете…
— Зачем? — недоуменно поинтересовался
Степан Аркадьевич.
— А вы разве не за этим сюда шли? —
изумился Крысин.
Степан Аркадьевич почувствовал
настоящую, все более неуемную дрожь в коленях.
Спрятать или спрятаться?
Никакого дракона не было.
Но он молчал.