Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2018
У нас, похоже, сезон белых флагов. Куда
ни глянь, из каждого критического окопа лезет палка с мотающейся белой тканью.
Ну да, дела последний год идут не блестяще. Материальная база сдувается, как проткнутая
шина. Одна за другой закрываются премии — «Дебют», «Русская премия», «Поэт»…
«Букер» снова бродит в поисках спонсора. В толстых
журналах перестают платить гонорары — даже те символические, какие платили
прежде. В издательствах не лучше: роялти — если начисляются — все больше из
серии «детишкам на молочишко». Сама литература пока
еще цветет и плодоносит, но долго на одних волонтерских и полуволонтерских
усилиях ничего плодоносить не может.
Сам иногда загрущу и напишу что-то вроде
«Как убить литературу»…
Но одно дело — попечалиться, побурчать
немного на времена (понимая, что идеальных времен никогда для русской
литературы не было и не будет). И другое — торопливо,
чуть ли ни радостной скороговоркой объявлять капитуляцию. Капитуляцию
писательства как профессии, как цеха с его гамбурскими
счетами. Кому, действительно, нужен этот гамбургский счет, если он не
подкреплен счетом в банке — или хотя бы счетом лайков?
Почти год назад, в августовском
«Барометре», я писал о литературных курсах.
О том, что они стали одной из главных
примет литературных 2010-х. Что дело это полезное, если не превращать в коммерческую «замануху». Что вряд
ли большинство завтрашних прозаиков выйдут из литературных курсов, но что-то
эти курсы безусловно изменят.
Сергей Оробий
откликнулся на это в мартовском «знаменском»
«Переучете».
«Дело ведь в том, — пишет Оробий, — что писательские курсы — только верхушка
айсберга. Автор обзора (то есть я. — Е.А.) похож на человека, который,
выйдя на крыльцо своего дома, озабоченно хмурится на столбик термометра — тогда
как за его спиной с ближайшей горы несется снежная лавина. Мы переживаем даже
не писательский бум, а настоящую революцию — притом
что меняется само понятие “писатель”» 1 .
Далее Оробий
ссылается на Кирилла Мартынова, который предлагает ввести термин «повседневный
писатель» для писателей-любителей, которые ежедневно пишут что-то в сетях и
«получают свою порцию славы в виде лайков
и немедленно становятся известными» среди таких же «повседневных писателей»2 .
Что сказать? С Кирилла Мартынова спрос в
данном случае не велик: он не в литературе. Желает ввести термин
«повседневный писатель» — let it,
как говорится, be. Больше терминов хороших и разных.
Но вот когда Сергей Оробий — коллега и собрат по
литературному цеху — уверен, что любительское писательство, получившее сетевую
«трибуну», меняет само понятие «писатель», это уже симптом тревожный.
Казалось бы, что — первый раз литература
переживает подобный наплыв любителей? И в двадцатые прошлого века это было —
вспомним «Армию поэтов» Мандельштама. И в шестидесятые-восьмидесятые: «В этот
час сто тыщ графоманов
садятся писать стихи…», Самойлов, в «Дружбе народов», кстати, впервые
опубликовано. И никому в голову не приходило утверждать, что эти периодически
сходящие лавины и поднятая ими снежная пыль как-то меняют понятие «писатель» или
«поэт», как пишет Оробий.
Но это еще не беда, это еще не белый
флаг — так, краешек; некоторые идут дальше.
Вот зарисовка «Футбол и поэзия», которой
делится поэт и редактор «Детей Ра» Евгений Степанов3. Привожу
полностью.
«В молодости, когда я жил два года во
Франции, каждый выходной ходил на футбол, на любительский футбол. На парижском
стадионе Georges Carpentier
тогда, более двадцати лет назад, играли любительские команды — и взрослые, и
детские. И вот этот любительский футбол мне очень нравился, даже больше, чем
профессиональный. В любительском футболе — больше порыва, страсти, в нем нет
никакой корысти.
…А как быть с поэтами-любителями?
Во-первых, не называть их (нас) графоманами. Все люди имеют право на
поэтическое высказывание, более того, иные дилетанты мне интереснее многих так
называемых профессионалов — своей непосредственностью, чистотой, искренностью,
даже милой несуразностью. Такие стихи — всегда от сердца, от души.
Все имеют право на существование».
С последним согласен.
Имеют. И выполняют важную для литературы роль — того хора, на фоне которого
существование профессиональной литературы только и является возможным. И
некоторые дилетанты, опять же соглашусь, могут быть интереснее
профессионалов…
Но вот умиления от «непосредственности и
чистоты» любительской поэзии не испытываю. Да и Степанов, думаю, не испытывает.
Просматриваю номер «Детей Ра», где помещена эта заметка: может, будут теперь
печатать стихотворные излияния «от сердца, от души» (хорошее, кстати, было бы
название рубрики для такой продукции). Нет, тексты все вполне профессиональные.
Литвак, Кальпиди… К чему тогда эти заявления?
Год назад мне уже приходилось в
«Знамени» откликаться на похожие сентенции другого главного редактора,
Владимира Козлова («Prosоdia»).
Напомню тезис Козлова: «В постсоветское время в русской поэзии произошла демократическая
революция… Право писать, выражать себя, никого не спрашивая, входить в
литературу стало всеобщим достоянием. Можно только радоваться тому, что всё
большее количество людей пытаются подобрать слова к своим мыслям и чувствам,
осваивая при этом литературные формы»4 .
Разделять эту радость в своем отклике я
не стал. Впрочем, не буду повторять то, что писал тогда, это есть в сети5 .
И, опять же, непонятен смысл этого расшаркивания перед любительской
литературой. В своем журнале Козлов как печатал, так и печатает профессионалов,
а отнюдь не деятелей этой «демократической революции».
Приведу еще один случай — еще более диагностичный.
Кирилл Анкудинов на своей страничке в ФБ
(23 апреля).
«Для того чтобы восстановить “культурную
модель XIX века” (“высокая культура” против “низкого маргиналитета”),
надо восстановить сословную систему XIX века с “публикой” и “народом”. Или,
хотя бы, советскую систему начиная с 30-х годов ХХ века (когда ВСЕХ тянули за
уши в “дворянский канон”; какими “невидимым миру слезами” это было оплачиваемо,
мы можем лишь догадываться). Ни то, ни другое ныне невозможно. Сейчас “высокая
культура” не конвертирована никакой социальной стоимостью, это девальвированная
валюта…»
Представить, что иерархия в культуре
обладает определенной автономией и совсем не обязательно должна коррелировать с сословной иерархией, Анкудинову, видимо,
сложно. И что кроме социальной или экономической стоимости (которые тоже,
разумеется, важны) в культуре — и литературе — может быть в хождении своя
собственная «валюта», отражающая уровень таланта и мастерства.
Впрочем, Анкудинов все эти годы как раз
занят тем, что отрицает любую иерархичность в литературе. Десять лет назад он
утверждал, что самодеятельные поэты-«толкиенисты» будут покруче Анатолия Наймана
и «наше завтра будут делать “толкиенисты”»6 .
Недавно сходным же образом поставил рядом Олега Чухонцева
и очередную звезду любительской поэзии (там тоже есть свои «звезды») Ах
Астахову.
Тут уже не просто «Кутейкин и Христос —
два равные лица»; первый оказывается «равнее».
Анкудинов берет на себя роль рупора «кутейкиных»,
«творцов-любителей», как бы недоумевая от их лица, почему «какие-то» Чухонцев
или Найман занимают высокие места в литературной
иерархии, откуда вообще эти иерархии взялись… И Анкудинов кивает: да-да, нет
сегодня никаких иерархий (для доказательства в ход идет довольно примитивная —
и оттого «убедительная» — социология). И вообще нет профессиональной литературы
и непрофессиональной, а есть лишь разные субкультуры; просто Чухонцев в одной,
а ты, Вася Пупкин, в другой.
Роль эта неблагодарная; для чего
Анкудинов взял ее на себя, не знаю.
Литераторы-любители, за которых он
печалуется, как Некрасов за крестьян, его, похоже, не читают; да и не очень
нуждаются в том, чтобы кто-то от их имени выступал. Живут в своем внутренне
насыщенном сетевом и тусовочном мире, а если что — могут и сами за себя
постоять (сталкивался). Да и не на них все эти заявления о конце «высокой
культуры» или «высокой литературы» рассчитаны — а на коллег по литературному
цеху, подразнить, пофраппировать немного…
Попытаюсь все же понять логику всех этих
заявлений.
Видимо, что-то есть такое в воздухе
времени, что заставляет профессиональных литераторов с интересом и чуть ли ни с
симпатией глядеть в ту сторону, куда прежде они либо вовсе не смотрели, либо
поглядывали с сочувствием и легкой усмешкой.
Одну предположительную причину я уже
назвал в начале — критическое состояние с матобеспечением.
Есть и другая — которую,
слегка переиначив название известного романа, можно назвать пришествием
дилетантов.
Об этом — как о новом тренде современной
европейской цивилизации — хорошо и точно написал еще в конце нулевых
философ Михаил Маяцкий.
«В целых секторах хозяйства
профессионализм вымывается, уходит, как вода сквозь пальцы. <…> Целые
институты — школа, почта — за считанные десятилетия разбазарили
вековой опыт профессионализма. <…> Некомпетентность госчиновников,
архитекторов, библиотекарей… стала банальностью, жаловаться на которую
неприлично. <…>
На противоположном полюсе процесса массы
творцов-любителей захватили арены, некогда безраздельно принадлежавшие
профессионалам — от макетирования книг до пения и прочих искусств»1 .
В современной русской литературе
некомпетентность, к счастью, не стала банальностью и
накопленный опыт профессионализма пока не растрачен. Слишком значительные
инвестиции — и материальные, и символические — были сделаны с пушкинской эпохи
и вплоть до начала 90-х прошлого века.
И пока будут
активны поколения хорошо помнящих и респект, который вызывали литературные
профессии, и очереди в книжных, и многое другое, казавшееся тогда таким
естественным… — до тех пор профессиональная литература будет держаться. Вопрос только, на сколько этого «векового опыта профессионализма»
литературе еще хватит.
А снаружи накатывают те самые «массы
творцов-любителей». И благо, если они стремятся к профессионализации. Пройти
хотя бы уже упомянутые литературные курсы, например. Кстати, прозаики-любители
гораздо более готовы учиться — что лишний раз говорит
о том, что современная русская проза лучше «обустроена», чем поэзия. Помню,
как начав два с половиной года назад вести онлайн-курс
по прозе в школе Майи Кучерской, я спросил у нее, почему бы не создать нечто
подобное для стихотворцев. Ответ был, что дело это безнадежное: слушатели не
набираются; стихотворцы-любители уверены, что они и так все умеют.
И здесь — самое важное отличие
профессиональной литературы от любительской.
Любой профессиональный литератор тоже
когда-то начинал как любитель; но достаточно быстро эту стадию проходил,
вступая на жесткий путь профессионализации. Что же касается тех любителей, для
которых литература так и остается увлечением, хобби, «для души»…
Впрочем, лучше снова процитирую Маяцкого. «Редко у кого хобби сочетается с безжалостной
требовательностью к себе, со стремлением к виртуозности, к абсолютному
мастерству, с утомительными упражнениями и упорным преследованием ускользающего
идеала. Не-е-е. Так ведь и удовольствие может
пропасть, а ведь в нем цель»7 .
Так что — да, основания для уныния есть.
Вопрос в том, что дальше с этой печалью делать.
Можно — и это представляется наиболее
разумным — осмыслить этот феномен как очередной «вызов» для литературной
профессии — каким в советские годы была, скажем, партийная цензура или все то
же массовое любительское стихо— и прозописание, только имевшее
другие формы. И что понятие профессионализма, «цеховых» критериев оценки и
иерархий (как бы все это не варьировалось внутри «цеха» в зависимости от вкусов
и «политик») остается неизменным, какие бы лавины рядом ни сходили и
«демократические революции» близлежащий воздух ни сотрясали. «Сим победиши».
Если же сами начнем распевать, как в
одном фильме перестроечных времен: «Ура! Мы побеждены!» — тогда, конечно, дело дрянь. Тогда ничего уже не
остается как «хором всем совокупиться» — с авторами-любителями, с авторами-песенниками,
авторами-рэперами, «повседневными писателями» и прочая, и прочая… и сотворить
один большой «бобок» на месте, где некогда стояла русская литература.
_______________________
1 Оробий С.
Повседневные писатели, анонимные поэты, прозаики с бородой и без. Критика в
литературных журналах второго полугодия 2017 года // «Знамя», 2017, № 3.
(http://magazines.russ.ru/znamia/2018/3/povsednevnye-pisateli-anonimnye-poety-prozaiki-s-borodoj-i-bez.html)
2 Мартынов К.
Почему из-за соцсетей все стали
писателями и плохо ли это? // theoryandpractice.ru
(18 июля 2017).
3 Степанов Е. Октябрь-ноябрь // Дети Ра/
2017/ № 11. (http://magazines.russ.ru/ra/2017/11/oktyabr-noyabr-2017.html)
4 [Козлов В.] Поэтический снобизм —
высокого и низкого разлива // Prosоdia.
2017. Вып. 6. (http://magazines.russ.ru/prosodia/2017/6/poeticheskij-snobizm-vysokogo-i-nizkogo-razliva.html).
5 Абдуллаев Е. Взламывая нейтральность.
Поэтическая критика в текущих журнальных публикациях (http://magazines.russ.ru/znamia/2017/7/vzlamyvaya-nejtralnost.html).
6 Анкудинов К. Критик — это
практик-социолог // «Литературная Россия», № 4, 25 января 2008 г.
(https://litrossia.ru/archive/item/2458-oldarchive). На что я тогда же
откликнулся в статье: Автор умер. Да здравствует… // «Арион»,
2008, № 3 (http://magazines.russ.ru/arion/2008/3/ab20.html)
7 Маяцкий М.
Курорт Европа: эссе. М.: ООО «Ад Маргинем Пресс»,
2009. С. 154, 157.
8 Там же. С.
157.