(А.Грицман. «Спецхран»)
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2018
Андрей Грицман. Спецхран. — М.: Воймега,
2018.
Андрей Грицман хорошо известен в литературном сообществе как
издатель и главный редактор международного журнала «Интерпоэзия»,
а также как самостоятельный поэт и эссеист, пишущий на двух языках. Можно сказать,
что Грицман успешно сидит сразу на трех стульях: он,
несомненно, московский лирик с крепкой традицией за плечами, во-вторых, поэт
российской диаспоры в Нью-Йорке и, наконец, в-третьих, стихотворец, пишущий
по-английски и занимающий достойное место на англоязычной литературной карте. В
издательстве «Воймега» только что вышла его новая
книга. Со времени выхода предыдущего сборника, «Кошка», прошло уже четыре года.
Интересно сравнить, как трансформировался поэтический мир Андрея Грицмана за это время. И изменился ли он вообще?
Книга разделена
на три объемные части: «Прогулка по родному городу», «Спецхран» и «Место для
курения». Первый раздел сразу заставляет задуматься: а
какой город является для автора родным? Грицман родился в Москве, но живет в США — уже очень давно,
с 1981 года. Стихотворение, открывающее книгу, а значит, важное для автора,
похоже на ретроспективу, которая проносится в сознании перед сном. Набор
разрозненных картин из школьной и студенческой жизни, отнюдь не элегических,
как можно подумать, но объединенных ностальгией по юности.
Здесь уместно вспомнить, что автор — еще и практикующий врач-диагност. Отсюда и
медицинская лексика — сумерек астма, сукровица ночного разговора,
безжизненный анабиозный сад.
Тема первого
стихотворения развивается и в последующих. Это
прощание с Москвой 70-х, с молодостью, с тем советским бытием, которого уже
нет. И совсем не потому, что автор поменял место жительства. Это родной город,
прогулку по которому можно совершить уже только во сне:
Но свободна моя
по бульварам
бредущая память.
Только следом
летит
не замеченный в
сумерках ворон.
Конечно, тот
самый ворон, который каркает свое неутешительное «Nevermore».
А поиски себя сегодняшнего, попытка самоидентификации происходит уже среди
нью-йоркских пейзажей. Отдельно хочу остановиться на стихотворении «Катер». Оно
выстроено вокруг двух персонажей, одиноко выпивающих и — каждый из своего, так
сказать, хронотопа — смотрящих на одно и то же судно,
которое плывет по Гудзону. Друг, сидящий в старой московской хинкальной, — не альтер эго ли
это лирического героя? Двойник, оставшийся в России и проживший
отринутый героем сценарий?
Да, родного
города поэта не обнаружить на Yandex.maps, он
существует только во внутреннем пространстве. Оно вбирает в себя и
ностальгическую Москву времен юности, и современную Америку XXI века, впитанную
и освоенную. Прошлое и настоящее, Россия и США не разделены в поэтическом
сознании, они перетекают друг в друга, вот и получается, что «Манхэттен
плывет в пионерское лето». Так что и со временем, и с пространством
отношения у автора сложные.
Второй раздел,
«Спецхран», давший название всей книге, помещен в ее середину не просто так —
это ее сердце, ее смысловой центр. Он находится еще глубже, чем метафизический
родной город, — там, где границы стран и времен стерты, где главное — поиск
вечной истины. Недаром эта часть книги открывается стихами на библейские
мотивы. Это пространство поисков Абсолюта, эгоистически личное здесь уже не
имеет особого веса. Для авторского сознания Абсолют ближе всего в инкарнации Голоса, постоянно звучащего и зовущего.
Только он не теряет ценности:
Голос останется
за пределом ткани,
За пределом
горечи, речи, ночи.
Дорога,
зал ожидания, поезд — образы, знакомые читателю еще по «Кошке», продолжают
развиваться и под обложкой новой книги, особенно сгущаясь в третьем разделе,
озаглавленном «железнодорожной» метафорой «Место для курения». Сверхтема поэта Грицмана,
переходящая из стихотворения в стихотворение, —
путешествие души по времени и пространству. Вагон, купе — излюбленная авторская
локация, где могут зримо воплотиться мотивы одиночества, неприкаянности,
бесприютности, самоощущение вечного транзитного пассажира, преследующее
лирического героя.
Еще в «Кошке» было заметно, как сильно на Грицмана влияет поэтика современной англоязычной лирики. В
«Спецхране» эта тенденция еще более ощутима: автор все чаще не ищет точных
рифм, уходит от силлаботоники, тяготеет к
прозаической интонации. Можно сказать, что живая речь, тон задушевного
разговора для Грицмана имеет
куда больший вес, чем жесткая структура классической формы.
Что ж, мы-то с
тобой уроды,
пьем настойку на
травах,
нам только известных,
на бессловесном
бреде,
на падежах,
корнях бесполезных.
Потому что даже в
дружеских беседах, в обычных кухонных разговорах, в диалоге с самим собой
чувствительное ухо порой может распознать тот самый голос.
Мужчина стареет
как волк в диком поле,
ища реку родную.
Потом на пределе
—
видит душу свою,
как маяк в тумане,
плывущий,
зримый, недостижимый.
Поэтика Андрея Грицмана не претерпела коренных изменений за четыре
прошедших года. Автор додумывает свои мысли, развивает свои темы так, как
привык это делать: без крика, экзальтации, резких движений. Просто продолжает
свой путь.