(Л.Йоонас. «Кодумаа»)
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2018
Лариса Йоонас. «Кодумаа». — М.:
«Русский Гулливер», 2017.
Лариса Йоонас — русская поэтесса, живущая в Эстонии, выпустила в
Москве сборник стихов под интригующим названием «Кодумаа».
Казалось бы,
всего-навсего сухая инфор-мация,
но здесь и история, и литература, и география. В конце концов, здесь и судьба.
Проще всего расшифровать название сборника: кодумаа —
это по-эстонски родина. Собст-венно, звучание этого слова, его протяжное
окончание и светящееся сквозь экзотическое для русского слуха слово его
значение и являются камертоном книги, ее нервом и лейтмотивом.
«Я люблю любимую
страну…» — пишет Лариса Йоонас, не уточняя названия
этой страны. Да, пожалуй, это и невозможно сделать, ведь вся книга посвящена
поиску родины, своей родной страны, той самой, которую всегда ищешь и которая всегда ускользает. Вспоминается Николай
Клюев: «Мы любим только то, чему названья нет…»
«Где страна моя,
родина, где ты? « — этот вопрос, эти поиски исподволь подсвечивают и другие
строки, напрямую не связанные с этой темой.
Тут уместно,
наверное, сказать, что подобные поиски — неизбежный удел людей, вольно или
невольно оказавшихся вне родимых пределов, пересаженных, словно дерево, в
другую почву, под порывы незнакомого ветра.
И это, конечно,
верное замечание.
Но мы говорим о
стихах, речь идет о поэзии. Ведь это она всегда мятется, тоскует, взыскует невидимого града. Она говорит посредством
поэта-медиума о том, что мучает ее. Ей снится, как и любому поэту, та идеальная
страна, где жизнь и стихи обретают истинную гармонию с миром. Задача явно
неразрешимая, недаром у поэта вырываются горькие строки: «Где родину возьмешь
такую, ведь родины на свете нет…» Вроде бы она когда-то была и, возможно,
даже где-то и есть, но она протекает сквозь пальцы, струится, как песок, и
никогда не становится твоей:
Фотографии моей
страны
здесь мы ещё
неразделимы
помню это лето в
обнимку
можжевеловые
пустоши и время движется
будто ждет
пока мы
завершаем совместный вдох
Ни трещины ни разрыва
фотографии почти
выцвели
но как всегда с
фотографиями
они лгут
настолько
насколько ты
себе позволяешь
не верить ни
единому слову
Такая чудесная
страна
не помню как она называлась.
Поиски родины,
раздумья о том, что есть родина и что она для тебя, а ты для нее, — это давняя
и «долгая» мысль поэтессы.
Вчитываясь в ее
стихи, понимаешь, что это не тот случай, когда родину уносят с собой на
подошвах сапог. Подобное, как известно, невозможно. Но искать ее, взывать к ней,
мечтать об ее обретении — это поистине удел поэзии, одно из ее предназначений.
И это отнюдь не
воспевание березок или песчаных приморских дюн и прочих географических примет
того или иного края. Скорее — поиски еще и самого себя, очерчивание контуров своего
«я», разговор, как говорил Маяковский, «с мирозданьем». Тут уместно вспомнить и
слова Ахматовой о «величии замысла». Величие величием, но Лариса Йоонас берется за нешуточные темы. И здесь не обойдешься
одним лирическим распевом, элегическими воздыханиями. Это именно тот случай,
когда предпринимается попытка высечь из «тяжести недоброй» искры поэзии.
я человек из
белого ручья
из сна
древесного из жерла земляного
из родины,
которая ничья
и исчезает воскресая снова
Да, именно так:
родина исчезает и воскресает, вечно манящая и вечно недостижимая.
В связи с этим очень важным понятием в стихах
Ларисы Йоонас является понятие рубежа, границы,
контура — «…ночью граница проходит по коже».
Поиски родины,
страны, очерчивание ее границ неизбежно приводят к поиску самого себя. Родина
становится твоей, насколько ты становишься ее частью и насколько она часть
тебя. Тот случай, когда часть целого больше самого целого.
Ощущаю себя
страной.
Или менее, чем страной.
Или более —
например,
человеком.
Но и это еще не
долгожданный итог, не окончательный и умиротворяющий вывод. Да и есть ли такой
в нашем вечно становящемся, текучем, неуловимом, как мгновенье, мире?
«Пусть я буду
остров человечий, не укоренившийся пока…» В желании стать «островом» с четко
очерченными границами скрыто убеждение, что «укорениться» вообще-то невозможно,
что удел человека в нескончаемом процессе становления, а творчество — это
бесконечная погоня за ускользающим идеалом.
Как уже было
сказано, поиски родины — одна из ведущих, магистральных тем книги Ларисы Йоонас. Та основа, та творческая установка, философская
подкладка, без которой, по-моему, не обходятся настоящие стихи.
А рядом с
глубокими раздумьями о, так сказать, экзистенциальных вопросах бытия:
длинные облака
вертят монету
луны
меж
пальцев,
— в книге
соседствуют стихи с явным ироническим звучанием:
приходил
господин сантехник
с ценовыми
предложениями на вощеной
бумаге
рисовал тонкие
линии
вытягивал язычок
рулетки
с нежным звуком
будто играл на бандонеоне…
Бросается в
глаза убедительная живописная изобразительность этих строк, и совершенно
неважно, какую форму на этот раз избрала поэтесса.
Краткое ли хокку, в котором так и видишь посверкивание
бледной монеты луны, так же как видишь «вощеную бумагу» в стихах о визите
«господина сантехника», слышишь звук вытягиваемого язычка рулетки и
аккомпанемент совершенно неведомого, например, мне, но
несомненно замечательного бандонеона.
«Я смотрю не
отрываясь в жизни острые зрачки…» — пишет Лариса Йоонас.
Тут вполне резонно стоит отметить, что и у героини этих стихов, мужественно
глядящей в глаза жизни, зрачки не менее острые. Более того, они остро видят не
только какой-либо предмет или явление, но и невидимую суть вещей, тонко
улавливают скрытые за ними ассоциации. Слово обретает цвет, вкус, а вещи —
такие качества, что на поверхностный взгляд совершенно им несвойственны. Об
этом стихотворение «Синестезия»:
…Тот, кто
родился не таким, как все,
ощущает биение
поверхностей,
осязает
пространство,
заполненное полярным заревом,
мчащимися
кометами и
белыми густыми снегами.
В домашней
обстановке это выглядит
намного проще:
шелковый чай,
клубки лаванды,
желтое сияние,
бесконечное
объятие.
Верлибр до сих пор
в русской поэзии «вещь в себе» — спорная и неоднозначная. Часто невозможно
отделаться от ощущения, что перед тобой «проза в столбик», как скромно называет
свои стихи поэтесса Светлана Василенко, являющаяся «по совместительству» еще и
прекрасным прозаиком. Возможно, неоднозначность эта существует потому, что
пока, как мне кажется, нет канона русского верлибра, того эталона, который
задает масштаб и координаты этому «понаехавшему» явлению. И действительно,
вроде бы ни ритма, ни рифмы, непонятно, на чем держится стихотворение. Увы,
читая иные верлибры, понимаешь, что довольно часто слова так и не могут
уцепиться за что-либо, а просто безвольно и вяло нанизываются на произвольную
строфику. Все это оставляет тягостное впечатление нереализованного, не нашедшего
адекватной формы замысла.
Лариса Йоонас смело и даже несколько демонстративно прибегает к
верлибру. И, надо сказать, верлибры ей удаются. Каким-то непостижимым образом
ей удается ставить перед словами невидимую преграду, в которую они упираются, с
которой борются, а в итоге стихотворение обретает упругость, держится на
завораживающей интонации, на тончайшей, но прочной словесной паутине.
…Кинематографическое
отражение
непогоды-
в неживом свете
на мокром асфальте
в луже
пустой
пластиковый стакан
с леденящим
скрежетом
описывает
полукруг —
и возвращается к
прежнему положению.
Никого на улице.
только фонари,
только дождь,
который почти бесшумен.
Живого —
только этот
резкий звук, вызывающий содрогание.
Невероятное
одиночество
и
неприкаянность, хочется подойти и —
Но что будет
делать исправленный мир,
лишенный единственного
смысла?
Тут и звукопись, и резкий контраст между
живой, бесшумной поступью дождя и неживым скрежетом. И загадочная точка после
так и не произнесенного слова, и вопрос, повисающий в этой ночной
метафизической тьме и чудесным образом становящийся ответом.
Сложно перечислить все тематическое,
изобразительное, жанровое содержание этой книги. Просто хочется вернуться к
теме поиска родины, столь императивно звучащей в стихах Ларисы Йоонас.
И, словно школьнику с первой парты, хочется
подсказать ей, что русский язык — это и есть та самая желанная и осязаемая
родина, которую так страстно и бескомпромиссно ищет поэтесса. Но если
задуматься, то это, конечно, правильно, однако правильно только отчасти, здесь
далеко не вся истина. Ибо найдя ответ, мы как бы поставим унылую точку в напря-женном творческом поиске, а
это невозможно.
Когда в древнем Китае строили дворец
императору, то одну комнату навсегда оставляли недостроенной, ибо становление,
созидание — бесконечно. Так и в стихах что-то должно быть недосказано, они
должны стремиться к неведомому и недостижимому свету, который тоже их родина.