Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2018
Бохов Валерий Амурханович родился в 1941 году в Москве. В 1966 г. окончил
Московский инженерно-экономический институт им.С.Орджоникидзе, работал в
различных НИИ. С 1993 по 2013 год — в
системе ФНС России. Автор рассказов для детей, детективов и др. Печатался в
журналах «Урал», «ПРОСТОкваша» и др. Живет в Москве.
В «Дружбе народов» публикуется впервые.
Удивляйтесь,
когда есть чему удивляться
В
первые годы войны наш партизанский отряд действовал в Дедовичском районе. Базировались мы в лесу недалеко от
деревни Глотовки. Основой отряда были красноармейцы пограничной заставы и
укрепрайона, оказавшиеся в тылу врага. Фронт ушел далеко на восток.
В тот год я перешел в
последний класс и проводил летние каникулы у бабушки на Псковщине.
Там меня и застала война. Бабушку убило при бомбежке. Фронт проутюжил землю,
оставив за собой огонь, смерть и раны, боль и горечь, и покатил дальше и
дальше.
Я слышал о партизанах,
действовавших в лесах. О них много было разговоров. Пошел к ним. Три дня плутал
в лесу, пока не вынесло меня на большую поляну, где стояли шалаши, горели костры и дразняще пахло
борщом. Это была партизанская база.
В составе безоружной
команды рыл землянки, оборонительные окопы, пилил деревья, обрубал со стволов
сучья… В этой команде были те, кого еще не приняли в
отряд. Как правило, никто из этой группы не имел документов, и все они
проверялись. Тогда и у самих партизан — бывших военнослужащих — не было даже
красноармейских книжек, были лишь корешки расписок военкоматов о принятии на
хранение паспортов. А у деревенских жителей документов сроду
не было…
Довольно быстро я был
все же принят в отряд. Соседи, жившие рядом с разбомбленным домом бабушки,
подтвердили мои слова. Подтвердили, что я из Ленинграда, школьник, отдыхал у
родни, участвовал в общих полевых работах, работал на конюшне…
И вот, я был поставлен
помощником повара. Дрова, вода, посуда… Дрова, вода, посуда…
Долгое время я просился
в бой. На стрельбах я показывал отличные результаты, и спустя некоторое время
мне разрешили принимать участие в боевых действиях.
Однажды в составе
группы разведчиков я обнаружил семерых фрицев, тренировавшихся в меткости
необычно — стоя на спинах лошадей. Решили атаковать их. Всех семерых немцев
застрелили, двух из них убил я.
Благодаря нам в отряде
появились лошади.
Тогда же я завладел,
кроме большого количества патронов, оружием убитых — двумя снайперскими
винтовками. Винтовки «Mauser Gemehr
98» образца 1935 года. Прицельная дальность — 2000 м. Калибр — 7,92 мм. После
того успешного боя я стал проситься в снайперы.
В отряде уже был один
снайпер — чукча Макар Оюн. На глаза он не
показывался. Но все в отряде знали о нем, знали, что он природный снайпер, снайпер
от бога. Попадает в любую цель. Попадает в цель из любого положения: лежа,
сидя, стоя. Метко стреляет, держа винтовку у живота.
Знали, что не
возвращается он на базу, пока не «снимет» очередного вражеского офицера, а то и
нескольких. У Макара было прозвище в отряде — «Железный чукча». Железный —
потому что он мог ждать сколь угодно долго появления нужной цели; дождь ли,
снег ли, солнце — ему было все равно. Мог обходиться без пищи столько, сколько
требовали обстоятельства. Порезы, раны его нисколько не беспокоили. А мускулы у
него, как говорили, были стальными.
Я мечтал стать
напарником Макара. Мечтал, что одну из добытых мною винтовок с разрешения
командира передам Железному чукче. Меня тянуло к легендарному Макару. К Макару Оюну у меня был неподдельный интерес. Дело в том, что
школьником я занимался в кружке при историческом факультете Ленинградского
университета, увлекся историей завоевания Сибири. Согласитесь, ведь интересно
же знать, как это Московское государство вдруг стало проникать за Урал. За
Урал, где среди тайги и просторных степей жили неизвестные народы. Конечно, это
«вдруг» растянулось во времени. Много было споров между историками о роли
Ермака и Строгановых в освоении сибирских земель. Много текстов в историческом
кружке было прочитано о походах отрядов якутского казачьего головы Афанасия
Шестакова и капитана Тобольского драгунского полка
Дмитрия Павлуцкого. Оба погибли во время походов на
чукчей.
В кружке я
заинтересовался войнами между народами Севера. А побеждали в тех сражениях чаще
всего чукчи. Сломить их было невозможно.
На
фоне успешных войн в XVI — XVII веках, против шведов, немцев, турок, персов,
поляков, французов, Московское государство уступало на протяжении 150 лет
малочисленному «первобытному» народу — чукчам.
И это при наличии
пороховых ружей и сабель — против луков и копий.
Горько, но вот такие
печальные страницы есть в нашей истории.
Даже непокорные
кавказские абреки и финские налетчики после продолжительной борьбы сдались в конце концов на милость победителей, но не чукчи.
Чукчи мне казались одновременно викингами, самураями и маори. Только более
яростными.
Чукчей
называли «прирожденными убийцами», «диверсантами Заполярья», «малочисленными и
свирепыми», «непокорными и неистребимыми воинами», «воинственным народом»… Чукчи
были настоящим ужасом для живших в зоне их досягаемости коряков, эскимосов, айнов, якутов, ительменов, эвенков, канадцев, юкагиров,
казаков и русских…
Да и как победить
народ, для которого война — это честь и доблесть, а умереть в бою или в мирной
жизни — радость? Испугать чукчей было нечем. Ведь они считали, что имеют в
запасе пять жизней. Поэтому легко умирали, легко убивали чужаков, а оказавшись
в безвыходном положении, не задумываясь убивали своих стариков, детей и себя… Это одинаково применимо к мужчинам и женщинам, которые с
5—6 лет имели ножи и прекрасно ими владели. Да и как иначе, если не всегда была горячая пища и приходилось довольствоваться куском
сырой оленины или рыбы…
Если чукчам у пленных
надо было что-то выпытать, они не церемонились. Могли поджарить врага на
вертеле. Могли опустить пленного под воду. Могли зажать ему рот и нос. Пока не
заговорит.
Известно, что отряд из
50 коряков ни за что не нападал на группу из 20 чукчей.
Очень они были
выносливыми. Целый день без устали мог чукча преследовать дикого оленя. А едой
при случае, в особых обстоятельствах, мог служить лишь олений помет. Питьем же
была влага ягоды шикша. Холод, голод, прочие лишения,
схватки с хищниками — были привычным состоянием чукчи. А суровые условия, как
известно, порождают суровых людей.
В повседневной жизни
чукчи считали, что выжить в тундре им помогают свежее мясо и рыба,
приправленные теплой кровью. Охотясь, они были способны победить белого
медведя, моржа-сивуча, загарпунить кита…
Глазомер у чукчей,
обоняние, как и у других северных народов, были отменными. Считалось нормой
попадать стрелой в тонкий прутик.
Копье,
лук и стрелы, аркан, праща, палица, гарпун, алебарда — всем этим владели чукчи
безукоризненно. Существует еще ряд придумок и
приспособлений воинов полярного круга. Назову хотя бы «бола» — множество
«косичек» с грузилами или крючками на конце. В мирной жизни ими подбивали птиц.
Кидали в стаю, и одна или несколько птиц «спеленутыми»
падали перед охотником. Использование бола в бою приносило «спеленутых»
по ногам врагов.
После множества малорезультативных походов казаков на Чукотку из
основанного Семеном Дежневым Анадырского острога,
после множества боев, разорения стойбищ, после попыток обмана и подкупа вождей
и шаманов чукчей Сенат ужаснулся множественным потерям среди служилых людей.
Это случилось при Екатерине I.
В начале XVIII века
казак Пётр Попов с командой из двух тысяч лучников был послан на Чукотку для
приведения чукчей в подданство «уговором и ласкою». Не случилось у казака
успеха. Позже был отправлен в поход А.Шестаков с 800 казаками и множеством
ламутов и тунгусов. Все они были разбиты.
В конце XVIII века
ревизией подполковника Фридриха Пленискера
установлена была нерентабельность проведенных с чукчами войн. Комендант Анадырска секунд-майор И.С.Шмелёв выпустил от имени
Иркутского генерал-губернатора Вульфа инструкцию, в которой закреплялись
правила отношений с чукчами: «Идти на уступки» и «Приводить их в ясачное
подданство более лаской, нежели силой». Число столкновений уменьшилось. В 1764
году Сенат издал указ о ликвидации некоторых острогов и прекращении войны с
чукчами. Екатерина, уже Вторая, подписала этот указ
через два года.
Сынов тундры не удалось
победить военным путем. Только водка и щедрые подношения сделали их терпимыми к
пришлецам, коими они справедливо считали казаков и русских солдат.
Чукчи только на бумаге
считались российскими подданными и платили оброк «по своему разумению». То есть
ничего из пушнины, китового уса, моржового клыка, мехов, оленины они не сдавали
государству Российскому.
В 1885 году инспекцией
капитана А.А.Ресина установлено, что в сущности
крайний Северо-Восток не знает над собой никакой
власти и управляется сам собой.
Я помнил даты
проникновения в Сибирь и фамилии военоначальников,
все вехи проникновения за Урал представителей Российской Империи… А вот о
быте чукчей, их жизни, воспитании воинов не знал, и это очень интересовало
меня. Слышал, что воспитание молодых чукотских воинов не уступало спартанскому, было суровее воспитания янычар и мамлюков, и
было не мягче и не гуманнее индейских традиций.
Чукчи торговали с
Японией, Америкой, Канадой, пересекая водные пространства на суденышках,
построенных из кожи и дерева. Японцы восхищались ловкостью и мужеством чукчей,
их умением ловить на лету стрелы и дротики, уклоняться от них. Чукчи же ценили
металлические доспехи самураев.
Если в Китае, мы знаем,
были изобретены порох, колесо, компас, то чукчи придумали козырьки из китового
уса для защиты от беспощадного северного солнца; очки от сверкающего снега и
солнца — прорези в дубленой оленьей коже; памперсы из
оленьего меха и мха… Чукчи изобрели сухие доки для изготовления байдар… При помощи полых костей чукчи на морозе пили из
металлических кружек, не прикасаясь к ним губами…
В рукопашных схватках
чукчи использовали уникальный тактический прием. В момент, когда полярным воинам становилось
тяжело и казалось, что вот-вот их одолеют, из задних рядов вылетали (в
буквальном смысле) воины, они проносились над головами врагов, и теперь уже
противнику становилось туго — сражаться на две стороны. Долго бились над
разгадкой этого феномена исследователи жизни чукчей. Тайну разгадал один из североведов — Э.Гунченко.
Оказывается, воинами использовалось для прыжков пружинящее березовое древко
копья. Готовилось это чудо-копье так: березка выращивалась до двух метров
высотой, при этом ствол ее по мере роста закручивался. Далее применялась особая
технология сушки древесины — изобретение чукчей…
Приморские чукчи,
которые выходили в море добывать кита, моржей, нерпу, встретив на воде
неприятеля, могли, не считаясь с погодой, голышом бесстрашно нырнуть в ледяную
воду, подплыть под водой к вражеской байдаре и распороть ее ножом…
Военная экипировка
чукчей была тоже особой. Основой снаряжения был панцирь из костяных пластин или
из толстой моржовой кожи. Ее нарезали полосами, полосы сшивались. Спину воина
прикрывал деревянный щит, обтянутый шерстью. Щит имел «крылья», которыми чукча
мог запахнуться, и тогда лицо и грудь его были защищены от стрел. Каждый воин
имел при себе лук. Луки изготавливались из березы и лиственницы. Были и
составные луки, из дерева и кости, проклеенные рыбьим клеем. Наконечники стрел
изготавливались из клыков моржей, костей рыб, кремнистой породы. Часто
наконечники смазывались ядом. Яд готовился из корней лютика. Даже небольшое
ранение обрекало человека на медленную и мучительную смерть.
Легкие оленьи или
собачьи упряжки чукчей, на которых они мгновенно переносились в места, где их
не ждали, при желании превращались в настоящую крепость. Из упряжек
образовывали круг, ставили одну на другую, стягивали ремнями. Закрепляли сверху
сооружения толстые моржовые шкуры. А если еще облить водой подступы к этому
укреплению, расставить капканы и ловушки, то крепость невозможно было взять
долгое время.
В поход чукчи
выдвигались под грохот барабанов, обтянутых человеческой кожей. Если, конечно,
не требовалось подкрадываться в полнейшей тишине. А уж это чукчи, безусловно,
умели. Окружить тихо ярангу, выдернуть стойки, накинув на них арканы, проткнуть
всех, кто находился внутри… В это время другие воины,
поделив животных, угоняли стада оленей. Налеты производились неожиданно и
мгновенно.
Набеги, засады,
молниеносные наскоки — вот тактика воинственных чукчей.
Самые кровопролитные
войны северян велись не из-за земли, которой было сколько угодно. Ценностью и
причиной раздора были олени — и транспорт, и мясо, и одежда, и обменный фонд,
приносящий ножи, топоры, ружья, сахар, чай… Случались
и походы за женщинами. Так, из Канады и Америки чукчи привозили негритянок,
которые становились наложницами.
Самомнение и
достоинство у чукчей были высочайшими. Себя они называли «луораветланы» —
настоящие люди. Все остальные — так, второй сорт…
Отметим, что появились
предки чукчей в тундре на рубеже IV—III веков до нашей эры.
Культура и психология
чукчей были нацелены на постоянную войну за выживание. Жестокость и доблесть —
неотъемлемое качество мужчины-чукчи; побеждать и обирать соседние народы — вот
их суть. И с веками воинское мастерство чукчей постоянно оттачивалось.
*
* *
И вот как-то позвали
меня в землянку командира партизанского отряда.
Я вошел. Керосиновая
лампа, стоявшая на столе, не горела. Два маленьких оконца, закрываемые обычно
пластами дерна, скудно освещали помещение. Я заметил, что кроме меня в землянке
был лишь один человек. Бросилось в глаза, что плечи его были неправдоподобной
ширины. Свет падал на смуглое широкоскулое лицо, глубоко сидящие узкие глаза и
орлиный нос…
— Так ты и есть Мошкин
Лёша? — голос был приятный, бархатный…
— Да. — Я уже
догадался, что говорю с Макаром Оюном.
— И ты хочешь снайперским
делом заняться?
— Да.
— А я Макар Оюн.
— А как ваше отчество,
Макар?
— Я Макар Глебович. Но
зови меня, как и все, — Макаром.
— Хорошо. Макар, мы
добыли в бою два карабина «Mauser Gemehr
98». Не возьмете один себе?
— Я слышал про тот бой.
Нет, Алексей. Не возьму. У меня отличная винтовка Мосина.
Пятизарядка. Я привык к ней. Надежная и точная. Она
не уступает немцу ни в чем. Ну если только в оптике.
— А вы поменяйте
оптический прицел.
— Я подумаю. Вообще-то
я стараюсь поражать цели за километр, за полтора. Их я отлично вижу. У меня
даже бинокля нет, не нужен. Ну да хорошо, теперь по
делу. Давай-ка так поступим. Я согласен взять тебя вторым номером, если ты
готов выполнять все условия подготовки. А условия подготовки — это тяжелые
испытания, это физические нагрузки, это лишения и боль… Буду учить тебя
всему, чему меня учили еще в стойбище. Кроме, конечно, тех упражнений, которые
не диктуются целесообразностью.
— Я давно мечтаю об
этом, Макар. Готов к тяжелым нагрузкам. А как те упражнения, что не целесообразно
выполнять, повлияют на набор приемов и навыков снайпера? Не сократят их?
— Ну, ты слышал
что-нибудь о том, как чукчей учат реагировать на малейший шорох?
— Нет, не знаю.
— Юные воины с 5 лет не
спят. Вернее, спят в полглаза. Спят, опираясь на полог
яранги. При этом внимательно слушают. Ведь в любой момент кто-нибудь из
взрослых может ожечь тебя или раскаленным металлическим прутом, или горящей
головешкой. Мы этот метод применять не будем. Незачем. Это для тебя лишнее. Нет
смысла применять такой прием в наших условиях.
После окончания «курса
молодого бойца» ребенок отправляется на выполнение задания. За ним обычно
крадется его отец. Чукче нельзя расслабляться. Надо быть собранным. Надо быть
начеку. Потому что в любой момент отец может послать в тебя стрелу. Слава богу,
не отравленную. Если молодой воин погибает, то никто о
нем не жалеет — «кому нужен такой неуклюжий неумеха?» Если парень вылечивается
— «ну и слава богу!» А если парень среагирует: сможет
уклониться от стрелы или поймать ее на лету, тогда — «это воин». Такие
испытания нам с тобой тоже не подходят. Очень уж жестоки. Зачем мне тебя
убивать? Правда ведь?
Умение бороться и
побеждать вырабатывается тем, что чукчи соревнуются на моржовой шкуре,
смазанной жиром. Неустойчивая основа, да? Кроме того, вокруг борцовского
«настила» в землю вкапываются колья заостренными концами вверх. Тебя победят —
тебе будет больно падать. Ты победишь — боли не почувствуешь. Поэтому борются
чукчи всегда как в последний раз. Изо всех сил. Напрягая все мышцы, до малого
мизинца. Не щадя себя. Самоотверженно. Нам с тобой, Лёша, такие соревнования не
нужны. У нас все проще. С противником мы разделены расстоянием. Порой значительным. Потом, тактика наша такая: выстрел или
несколько выстрелов и отход. Рукопашные бои крайне редки.
— Да, согласен, — меня
даже пот прошиб. — Такие испытания для меня — это
слишком. Макар, а шаманов вы видели?
— Я, парень, в стойбище
рос до 12 лет. До того, как родители мои погибли на охоте. После чего меня и
братьев в детский дом определили. Окончил школу. Потом поехал
в Питер, поступать в Горный институт. Тогда шел призыв моего года
рождения. Военком посоветовал мне отправляться в армию, отложив пока учебу.
Такая моя нехитрая
история. А шаманов я целый род знал — Перефилимоновых.
Особенно хорошо знал Зою Перефилимонову. Любого на
ноги могла поставить, врач — от бога.
Она только врачеванием и занималась. Камлания там, предсказания, ниспослание
прибытка олешек или мольба о прекращении дождя — все это не ее.
Алексей! Мы с тобой
жить будем отдельно от отряда. Не нужно, чтобы кто-то видел, когда мы уходим,
когда приходим… Тренироваться будем… Повара, хлебопеки
знают, что у нас режим особый. Или сухие пайки будем получать или приходить не
в урочный час, а исходя из обстоятельств. У дальних постов, на склоне оврага
наша палатка-шалаш поставлена. В ней спать будешь. Я снаружи обитаю, когда на
дереве, когда на земле. Вот зима наступит, тогда и я в палатке спать буду,
наверное. Не замерзнем — палатку снежными кирпичами обложим… Благодать! Сейчас
мы отправимся туда. Командиру только напишу, что к зиме нам лыжи понадобятся. И
нам с тобой, да и всему отряду. Не достанет — сами сделаем. Материала в лесу —
полно. Про маскхалаты белые напишу. Пора думать о зиме.
С Макаром мы вышли из
землянки и направились в сторону брусничного болотца.
— А вот и наш овраг.
Бывал здесь, Лёша?
— Нет, Макар. Я как-то
раньше не замечал этот овражек.
— Палатку видишь?
— Если бы не сказали, я
бы ее не заметил.
— Да, спрятана хорошо.
Ветви переплел над нею. Ветви с лишайником. А вот собачью конуру при всем
желании не увидишь. — Макар свистнул, а потом позвал: — Хаски,
Хаски.
И тотчас к нему из
зарослей молоденьких елей молча бросилась большая
собака.
— Вот, Хаски, познакомься. Это Мошкин Лёша, или просто Лёша,
Алексей. Он будет с нами жить.
Собака внимательно
обнюхала меня. Обошла. И села сзади.
— Она уже взрослая. Не
лает — голоса у нее нет. Думаю, что из-за простуды. Обучена
всему. «Сидеть», «лежать», «ко мне», «можно», «апорт»,
«возьми», «к палатке» — все понимает и выполняет. «К палатке» — это все
равно что «домой». Эту команду отдаю, когда Хаски
увлекается и хочет бежать со мной. А мне на задании она не нужна. Вдруг белку
увидит, помчится. Или среагирует, когда вдруг стрелять по нам будут. Как она
грохот выстрелов переносит? Не знаю. Пришла ко мне сама. Я не стал ее
прогонять, не смог — уж больно она на сибирскую хаски похожа. Живет здесь. Ты, Лёша, ее не корми. Это мое
дело. У псины должен быть один хозяин.
— Хорошо. Макар, а
погладить Хаски можно?
— Подойдет к тебе
сегодня или завтра, ткнется мордой — так она здоровается, — тогда погладь. Теперь по поводу
завтрашнего дня. Времени у нас мало на подготовку. Поэтому занятия будут
интенсивными. Винтовку твою надо перебинтовать, сделать ее незаметной для
посторонних. Бинты, подкрашенные в зелено-синие цвета, я тебе дам. Теперь
запомни: снайперов часто выдает блеск линз оптики. Особенно на солнце. Чтобы
защитить прицел, его тоже перебинтуешь, но сначала наденешь резинку — это
гофрированная трубка от противогаза. Ее я тоже тебе дам. С собой, Лёша, возьми
только один патрон. Пока учишься, учись дорожить выстрелом. Для снайпера
упражнения так же нужны и важны, как для музыканта ежедневные гаммы. Но
стрельбы будем устраивать в дальнейшем, а пока учимся дорожить патроном.
— Макар! А если нас
окружат, а у нас мало патронов?
— Окружить не должны.
Но на этот случай у меня есть два парабеллума. Цели наши, Алексей, мы будем
всегда выискивать вдали от базы, километрах в пятнадцати-двадцати отсюда. Не
меньше. Можно и в сорока километрах. Это чтобы не навести фрицев на отряд. Наша
задача — произвести несколько опустошительных выстрелов и… раствориться в
пространстве.
— Разве несколько
выстрелов могут быть опустошительными, Макар?
— Ну, раз урон врагу
наносишь, значит, сеешь опустошение в его рядах. А выстрел в бензобак машины с
последующим взрывом разве не опустошение? Продолжу. Так как мы будем
действовать на большом расстоянии от лагеря, то для преодоления его будем
передвигаться бегом. Бегом, и только бегом. А для выработки выносливости будем
тренироваться. Маскировочный халат тебе сошьем; добыть материал вот только
надо. Мы с тобой должны сливаться с природой. Должны незаметными быть. Какая у
тебя обувь? — Макар взглянул мне на ноги. — Кировский завод?
— Не понял, Макар. У
меня вот — сапоги.
— Я и говорю —
Кировский завод, кирзачи. Не жмут?
— Нет, все нормально.
— Портянки умело
наматываешь?
— Вполне. Научился.
— Давай-ка теперь
взглянем, Лёша, на карту. Ты читаешь карту?
— В школе учили. Умею
читать. С картой и компасом были на местности. Ориентировались. Вообще
географические карты очень люблю разглядывать.
— Хорошо! Вот смотри. Я
думаю, завтра мы с тобой «пощупаем» вот это шоссе. По нему немцы все время идут
на восток. Здесь же протекает река. В стороне от шоссе, в лесу река делает
петлю. Здесь среди сосен высокий берег, откос. Откос песчаный. Песок. Это нам и
нужно.
— Песок? А зачем нам,
Макар, песок?
— По песку тяжело
бегать. В ученье надо, чтобы бегать было тяжело. Чем тяжелее, тем на твердой
почве легче. Как лань будешь носиться, когда одолеешь эти упражнения.
Рано утром, когда птицы
стали только-только просыпаться, а трава была еще влажной от росы, я услышал:
— Алексей, подъем!
Ополоснись! Завтракать будем на месте.
Когда я расстегнул
полог палатки, то первое, что я почувствовал, — собачью морду,
которая улыбалась и дружески смотрела на меня. Не надо было тянуться к Хаски, чтобы ее погладить. Она сама хотела этого.
Ополоснувшись холодной
родниковой водой, я окончательно проснулся. Взял винтовку, застегнул палатку.
— Готов, Лёша? А ну-ка
подпрыгни несколько раз. Так. Перекатись через спину. Хорошо, ничего не гремит,
не стучит. Это очень хорошо. Готов к походу. Побежали.
Дальше был бег по лесу.
Для меня это был тяжелый изнурительный бег. Передо мной все время маячила
квадратная фигура Макара. Одет он был в бесформенный балахон неопределенного
цвета. На ногах короткие сапожки. Бежал он в раскачку, легко и, я только теперь
понял это слово, пластично. Все у него было ладно — движения, фигура…
— Хаски!
Домой, живность! К палатке! Охранять дом!
Обиженная собака
поплелась обратно. А ведь только что она весело бежала. Бежала, перепрыгивая с
одного солнечного пятна на другое. Бежала с Макаром и с этим новым, с Лёшей. И
было так хорошо на тропе прохладного лиственного леса!
— Не отставать,
Алексей!
И я старался не
отставать. Очень старался. А Макар, казалось, совсем не спешил. Так мне
казалось. Для того чтобы держаться в трех-четырех метрах от него, надо было
прилагать много усилий.
— Знаешь, когда бежишь
в лесу, надо чувствовать себя охотником. Бежишь, но все видишь и все слышишь.
Ноги чуть сгибай. Перекатывай ступню с пятки на носок. Не торопись. Но и не
медли. Не шаркай подошвой. Просматривай тропу на два-три шага вперед. Помни,
что могут быть растяжки. Корни, камни не задевай. Да, Лёш! Захочешь чихнуть,
кашлянуть,— сбивай это желание корочкой хлеба. Очень помогает. Я забыл тебе
дать хлебца. Вот, возьми. — Макар откуда-то достал небольшой рюкзак, который
раньше я и не замечал.
Этот короткий ликбез
Макар провел на ходу, чуть сбавив темп бега.
Лиственный лес сменился
хвойным.
— Не шуметь!
Под сапогами Макара
сушняк не хрустел. Даже малая хворостинка не вызывала ни малейшего шума.
Прошло два часа,
которые здорово меня вымотали. Остановились у небольшого ручейка. Хрустальная
водица звенела на камнях и притягивала к себе. Макар выглядел абсолютно свежим.
Как будто он и не участвовал в беге.
— Привал! Лёша!
Потерпи! Не пей сразу! Я сейчас чай сделаю. Попьем, легкий перекус устроим.
Походи тут. Можешь и полежать, конечно. Помни, в дальних походах, особенно в жару,
пить лучше подсоленную воду. Тогда жажда не мучает. Но сейчас чай попьем, очень
бодрит.
Я упал на траву, как
подкошенный. Надо мной высоко шумела крона березки, забредшей в этот хвойный
лес.
Макар быстро соорудил
кострище из камней, которые были рассыпаны на дне ручейка. Из рюкзака достал
чайник. Набрал воды и подвесил чайник на толстый прут, который закрепил в
наклонном положении, используя булыжники.
Как ни тяжело мне было
вставать, я оторвался от земли и принес охапку валежника. Выложил охапку у кострища.
Макар отобрал несколько сучьев. Под ними разложил сухой мох, которого было
много на нашей поляне. Поджег. Огонек весело затрещал сухим мхом, а затем
перебежал на сучья, и вот загорелся ровным пламенем.
На пенек, застеленный
вафельным полотенцем, Макар поставил два немецких пластиковых стакана, выложил
пачку плиточного черного чая, развернул потрепанную матерчатую салфетку, в
которой была кучка кускового сахара. Достал коробок с солью. Выложил четыре
крутых яйца и полбуханки черного хлеба. Подкатил к пеньку бревно.
— Это чтобы сидеть было
на чем. Вот наш перекус, — удовлетворенно проговорил Макар. — Пока хватит. На
всякий случай у меня и банка тушенки взята. Но ее лучше оставим на потом.
Подняв полу балахона,
Макар достал из кожаных ножен нож и положил его на пенек.
— Вот бы еще лучку или
чесночку добавить, — высказался я.
— А вот этого нам никак
нельзя. Лук, чеснок — это то, что может нас выдать. Все наши передвижения
должны быть скрытные. Привыкай к этому. Запах этих овощей легко улавливается на
расстоянии. Зачем это нам? Курение также может нас выдать. Ты ведь не куришь?
— Нет.
— Ну, и ладно. Ножа
если у тебя нет, то сделаем. Мой вот выковал деревенский кузнец.
— Это дядя Ерофеев? —
спросил я. Я знал кузнеца хорошо. Он был давним знакомым моей бабушки и жил
недалеко от нас.
— Он самый. Делает
лезвия из стали. Подшипниковой или рессорной, смотря какую достанет. Я попросил
его выковать якутский нож. Лезвие его затачивается с одной стороны. Чуть
выгнутой. С другой стороны идет дол. А вот рукоять я сам сделал из березы. И
ножны сам сшил. Из ранца немецкого солдата. Сшил так, чтобы нож туго входил,
очень туго. Знаешь, зачем это?
— Зачем? Чтобы туго
входил и, значит, чтобы туго и выходил?
— Точно! Вот как его ни
крути, а нож сидит в ножнах и не выскакивает.
Макар
продемонстрировал, как крепко и надежно нож держится в ножнах.
— Носят нож впереди. На
бедре. Так, чтобы всегда был под рукой. Нож на ремешке или на веревке привязан
к поясу.
Макар снял закипевший
чайник. Разлил кипяток по стаканчикам.
— Прошу к столу.
Отламывай себе чай от плитки, заваривай. Лёша! Сахар — по вкусу. Его мы много
добыли после налета на колонну фрицев. При неспешной ходьбе, Лёша, или при
осторожном подкрадывании к цели старайся освоить шаг тундрового охотника. Это
шаг тихий. Идешь крадучись. Ходи, чуть согнув колени. Сам тоже слегка пригнись.
Не с пятки на носок перекатывай ступню, а ставить ее надо с носка на пятку. И
не всю ступню сразу ставить, а лишь внешнюю сторону ее. Соответственно
переносишь тяжесть тела. Если ощущаешь под ногой сук, валежник, листву, то,
чтобы не хрустнуло, не зашуршало, надо поворошить, чуть сдвинуть это
нагромождение.
Приятно было, попивая
чаек, чувствовать, как бодрость вливается в тебя с каждым глотком.
Над нами качались
высоченные сосны. Несколько березок и осинок трепетали, казалось, перед этими
исполинами. Лесные птицы весело щебетали, рассказывая друг другу о предстоящих
хлопотах.
— Сейчас мы отправимся,
Лёша. Пора! Вот только спичек у нас больше нет. Это была последняя. И в отряде
плохо со спичками. Обращал внимание, что днем там костер горит все время, а по
ночам тлеет длинное бревно? А нам с тобой надо будет взять огонь с собой. И в
обед чтобы был, и на вечер…
— А как же это сделать,
Макар?
— А вот смотри. Видишь
где-нибудь тут поблизости гриб на дереве?
— Вот, вижу чагу, — я
показал Макару.
— Да, это чага. Это
нарост на дереве, утолщение его. Чага имеет структуру дерева. И очень плотную
древесину. Из чаги хорошо вырезать рукоять ножа, например. Но нам нужен другой
гриб на дереве, трутовик. Вот, смотри.
Макар встал. Подошел к
березе, из ствола которой выпирал гриб. Сбил его ударом кулака. Вернулся к
костру, который уже угасал. Показал находку мне.
— Смотри, какой он
замшевый, — Макар погладил поверхность гриба. — Вот ножом мы в нем сделаем
небольшое углубление. В него положим пару угольков, — Макар, схватив угольки
пальцами, уложил их в ямку. — Видишь, сразу появился дымок? Значит, угольки
тлеют. Значит, легко их можно раздуть до искр и устроить… мировой пожар, —
Макар рассмеялся. — Но нам надо этот источник пламени нести с собой. Как это
сделать? Мы обкладываем трутовик мхом. Мох влажный, и его влага не даст
разгореться огню. Затем заворачиваем весь гриб в папоротник. И это уже
безопасно. Все вместе помещаем в карман рюкзака.
Прошло еще два часа. И
вот мы добрались до намеченной цели — излучины реки. Один берег низкий с
разнотравьем и обилием цветов — ромашек, васильков, колокольчиков, незабудок,
полевых розовых гвоздичек… Другой
берег — высоченный песчаный откос, на котором пламенели в лучах летнего солнца
стройные сосны.
— Ты, Лёша, побегай по
песчаному откосу вверх-вниз. Не щади себя. Я понаблюдаю за тобой. Винт — с
собой, или в руке, или за спиной держи. Бег без команды не прекращать!
Надо ли говорить, что пот ручьем лил с меня.
Прошло около часа, и вот я услышал заветное:
— Отставить бег!
Отдыхать! Восстановить дыхание!
Я лежал на мягкой
шелковистой траве, росшей на самом верху откоса под могучими соснами.
Успокаивал свое дыхание. Любовался окружающей природой. Внизу прямо подо мною
Макар, не снимая брюк, стоял по колено в воде, замерев с копьем в руке. На
песчаном берегу рядом с рюкзаком лежала винтовка, валялся снятый балахон,
стояли сапоги Макара. Там же я увидел несколько сухих веток, разложенных для
костра. И возле вещей Макара я увидел знакомый комок, завернутый в папоротник.
Макар долго стоял,
замерев, перед тем как метнуть копье. Вот последовал резкий бросок оружия, и
через мгновенье на его конце я увидел трепещущую рыбину. Солнце сверкало на ее
боках.
— Похоже, у нас будет
знатный обед. Эта острога, — Макар потряс копьем, — уже принесла двух щучек,
двух лещей и подлещика.
Макар снял с острия
добычу, положил ее в болтавшийся на поясе матерчатый мешок. Нижний край мешка
был темен от воды, в мешке по бойкому шевелению мокрой ткани угадывался немалый
улов.
Макар вышел на берег.
Мешок с добычей он спустил в воду, прижав край его двумя большими камнями.
— В этих краях
голодными не останенмся, — сказал Макар и пояснил: —
Скоро грибы пойдут, орехи. Здесь, знаю, зайцы водятся. Надо будет рогатку сделать
и силки… Так что не будем всухомятку есть. В отряде к
хлебопекам лишь будем обращаться.
Затем Макар побрел
вдоль берега. Острогу он держал в руках. Подошел к ивовым кустам. Какое-то
время, нагнувшись, возился возле кустов, ковыряя своим оружием.
— Это глина. Ею обмажу
рыбины. И запеку.
Я понял, что мне пора
набрать сухостоя и спуститься к реке. Через некоторое время костер был
разведен. Чайник наполнен водой и вскипячен. Из рыбин, обмазанных глиной, были
изготовлены некие подобия мумий. В углях костра эти мумии томились минут
тридцать. Потом мы обедали. Раскалывая запеченную глиняную оболочку, можно было
обнаружить приставшую к ней чешую. Мякоть рыбы легко отделялась от костей и
внутренностей.
— Макар, спасибо.
Никогда я не пробовал ничего подобного.
— Живая еда всегда
приятна. Ты отдохни минут тридцать, Алексей. После такого обильного обеда
тяжело упражняться. В программе у нас прыжки с камнями, привязанными к ногам. И
опять вверх-вниз по склону. Вот тебе две веревки и две авоськи. В авоськи
положи булыжники. Возле кустов их много. Отдохни. Потом стреножь себя и
занимайся. Не щади себя! Сейчас полдень. Часов в пять примерно мы опять
побежим. До шоссе. Там ты произведешь свой контрольный выстрел. Я — три-четыре.
Это наши учебные стрельбы. При условии, что там будет колонна гитлеровцев.
После отдыха,
стреноженный, я выполнял прыжки с утяжелениями. Меня никто не подгонял, я сам
доводил себя до изнеможения. Прыжки со связанными ногами вы пробовали
когда-нибудь? Да еще с тяжеленными камнями? Да к тому же вверх-вниз по
песчаному откосу? Ноги мои, обутые в сапоги, были избиты. Синяки на ногах я
увидел позже, когда Макар разрешил отдохнуть, снять сапоги и размотать
портянки. К побитым ногам Макар посоветовал приложить листья подорожника.
За то время, что я занимался
прыжками, мой наставник соорудил лук.
— Здесь место тихое.
Никем не посещаемое. Никаких следов пребывания людей я
не обнаружил. Оставим лук в кустах. Будем сюда прибегать — тренироваться в
меткости. Стрельба из лука очень полезна для глазомера…. А еще мы с тобой будем
учиться маскироваться. Поднимать тяжести тоже будем. Это чтобы быть сильными… Будем бросать топор в цель, метать нож. Бросать аркан тоже
будем. Это любимое мое упражнение. Напоминает детство, стойбище, братьев…
— А братья твои, Макар,
где сейчас?
— Да кто где.
По-разному. Нам с тобой еще многое предстоит освоить. Скажем, банку консервов
можно открыть, взрезая лезвием ножа. А можно вскрыть банку, имея только
булыжник. Потрешь булыжником — и тонкая жесть сотрется.
В четыре часа дня, о
чем меня известил Макар, я закончил упражнения.
— На сегодня прервемся.
Ты и так выложился хорошо. Спать будешь как убитый. Ноги сильно болят?
— Болят.
— Через силу, через
боль, нам надо двигать. Сейчас кросс, хочется тебе бежать или нет. Пересиль
себя. Нам предстоит еще сегодня устроить обстрел колонны. Посмотрим, какой ты в
деле. В снайперском деле. Это нам покажет один твой выстрел.
Мы бежали часа полтора.
Наконец-то выбежали на опушку леса.
— Переходим на шаг,
Лёша. На осторожный шаг. Восстанавливай дыхание. Осматривайся. Впереди —
стрельба.
В лесу заметно
посветлело. Ореховые кусты, как часовые, окружали лес.
— Видишь трассу, шоссе?
— Макар раздвинул ветви орешника, и я увидел ровное поле. В конце его шло
шоссе. На шоссе — скопление вражеской силы и техники. — Как тебе без бинокля,
Алексей, хорошо видно?
— Нормально. Я на
зрение не жалуюсь.
— Отлично! Нас им
трудно увидеть, позади нас лес. Знай, что за спиной снайпера всегда должен быть
бугор, вал, лес, чтобы наши очертания не выделялись на фоне неба или на
каком-либо еще контрастном фоне.
— Усвоил.
Мы расположились за
бугорком. Приятно было вытянуть уставшие ноги. Но надо быть собранным.
— Прицелься. Нет, не
стреляй! Пока наладь дыхание, успокой его, осмотри в прицел маршевую колонну.
Выбери себе цель. Скажешь мне где — в начале колонны или в конце. Я буду
щелкать с другого конца, чтобы не выцеливать одного и
того же. Помни, наша цель — офицеры.
Я прильнул к окуляру.
Дыхание не давало мне покоя — дышал я все еще громко, как паровоз. В окуляр я
увидел, что впереди пешей колонны ехали на тяжеловозах пятеро
офицеров. Пехоту нагоняли танки. В каждом танке торчал из люка фриц,
думаю, что тоже офицер. Впереди танковой колонны ехали мотоциклисты с
колясками.
— Макар! Я беру
офицера, сидящего на битюге в начале колонны.
— Идет! Только не
спеши! Дыхание сейчас — самое главное! Не спеши! Я — следом за тобой.
В том бою первый мой
выстрел был неудачным. Мне удалось лишь сбить фуражку с гитлеровца…
Но потом было много
удачных выстрелов, много боев. Много вносили мы смятения во вражеские ряды.
Вместе с Макаром Оюном мы воевали на Псковщине. Потом в составе нашей наступающей Армии пошли на
запад. Макар многому меня научил. Мне повезло, что моим наставником был он —
Железный чукча. Много хитростей я освоил благодаря ему.
Много я узнал о жизни и быте чукчей.
Трудны были дороги
войны. У Макара его война оборвалась в окрестностях Берлина.