Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2018
Сибирское раздолье
перекликается со всесоюзной бескрайностью, столичные
указания, спускаемые сверху, вязнут в перекрестном уюте элитных бараков, мечты
о ВГИКе подкрепляются воспоминаниями о шахте родного
Кузбасса… Юрий Мирошниченко издает в Москве книгу «Непридуманные
рассказы и сказки», куда уложено наше все. И обязательно — тут Пушкин… Кто это
такой, герой романа после травмы подзабыл, но все время слышит: «Если ты
чего-то не сделал, Пушкин, что ли, за тебя это сделает?» А это уже в 1957 году:
и все ждут новостей не о Пушкине, а о заговорщиках: Молотове,
Кагановиче, Маленкове и кто там к ним примкнул. И то ли их, как раньше
водилось, поставят к стенке, то ли поступят помягче: дадут сроки или просто
попрут со всесоюзных должностей. И при этом без
перерыва: «Буря мглою небо кроет…» Дался же нам всем Пушкин…
О Пушкине герой Мирошниченко повествует, как о ВГИКе,
со спокойной интонацией: все делается правильно!.. Меж тем, эта правильность
постоянно сотрясается от мелких и крупных срывов, из которых герои выходят как ни в чем не бывало. Что и побуждает меня
задуматься над такими делами.
В день выборов в
Верховный Совет СССР (!) начальство, прибывшее в район действий, пускает в дело
пачку поддельных бюллетеней. Почему? Потому что подлинные, подписанные, которые
агитаторы везли от избирателей после выпивки («Пока не выпьете, голосовать не
будем»), вывалились из телеги где-то в снежных заносах — искать некогда… Выборы
проходят триумфально.
Но тут — большая
политика. Иногда срывы происходят просто от нечего делать. Дружная компания
собирается и харкает на пол; стоят кружком и созерцают нахарканное.
Идущие мимо бездельники, видя этот кружок, присоединяются и смотрят, что же там
такое… Зачинщики хохмы потихоньку ретируются, а бездельники продолжают стоять и
гадать, что же означает эта рвотная лужа на полу… Прелесть такого рода забав в
их изначальной и окончательной бессмысленности.
Однако смыслы
обнажаются. Один из героев одержим ненавистью к бандитам: вступает с ними в
драку даже в самых проигрышных ситуациях, и удержать его невозможно. Откуда
такая ненависть? Хочет навести порядок на улицах? Или, напротив,
скомпрометировать стражей порядка в глазах народа? Ни то, ни другое! А просто
есть в характере это парня какая-то врожденная необъяснимая ненависть к
бандитам и уличным проказникам, какую и назвать-то не знаешь как. Мирошниченко
придумывает для этой одержимости словечко: «фишка».
И своя фишка — у героя
соседнего рассказа: он упоенно матерится, да так артистично, что люди приходят
слушать из дальних мест. А он-то чего хочет? Отучить односельчан от мата?
Пристрастить их к мату? Ни то, ни другое.. Мат — это
его страсть. Его фишка.
Но Пушкин-то, Пушкин
тут причем? Да при всем! Ему бы отдубасить Дантеса
обломком тяжелой мебели, а не состязаться с ним в стрельбе. Но и у Пушкина в
душе — фишка, которая не позволяет ему воздержаться от абсурдной и
гибельной дуэли!
Без этого наше все уже
не все.
Есть у нас История!
Вот такая, какая есть.