Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2018
«Города, где я бывал, по которым
тосковал, мне знакомы от стен и до крыш…»
Города, о которых пойдет речь, не
знакомы мне от стен и до крыш. Но бывал в них часто и люблю туда возвращаться.
Алма-Ата и Бишкек.
Несколько последних «барометров» получились
как-то с креном в политику, в российские реалии. Решил взять небольшой тайм-аут
— нырнуть в родную среднеазиатскую тематику.
Итак, две книги. Первая — сборник
«Бишкек утопический»1 — вышла два с половиной года назад, была
получена в подарок от одного из авторов, привезена в Ташкент, прочитана и
поставлена на полку. Хотелось откликнуться, но ждал, когда она с чем-нибудь «срифмуется». И дождался: в самом конце прошлого года в
Алма-Ате вышел другой сборник: «Иллюстрированный путеводитель по смыслам Алматы»2 . Оба сборника — результаты
коллективных проектов: алмаатинский — литературного, бишкекский — исследовательского3 . Оба
снабжены картами города.
Между Бишкеком и Алма-Атой всего
несколько часов езды, если не застрянешь в алмаатинских
пробках, а потом на границе. Города близки не только территориально. Оба
расположились в предгорьях, горы видны прямо из центра, огромны, впечатляют.
Оба строились по прямоугольной схеме (в отличие от радиального Ташкента): всё
под прямыми углами. В обоих городах в центре сохранился «жилой», не задавленный
помпезностью, городской дух. В Алма-Ате — поскольку полигоном градостроительных
амбиций стала Астана, в Бишкеке — в силу нехватки средств и скромности самих
амбиций…
Ну и заметная
невооруженным глазом и ухом «русскость» этих городов
— по сравнению с другими соседними столицами.
Города, конечно, меняются. «За ночь
ровно на этаж подрастает город наш…» Приехав после двух-трех лет отсутствия,
утыкаешься в центре в какой-нибудь очередной свежевозведенный
жилой комплекс. И понимаешь, что хуже типичной советской застройки может быть
только атипичная безвкусица новой. Города затопляет
машинами. Войлочный купол из смога стал уже почти фирменным знаком Алма-Аты, а
недавно соткался и над Бишкеком. И все меньше зелени. И русского языка.
В двух сборниках предпринята попытка
осмыслить и удержать исчезающий город. И понять то, что идет на смену.
Начну с «Бишкека утопического».
Сборник — как сообщается в аннотации —
«результат исследовательско-художественного проекта
“Бишкек: хроники радикального воображения” (2014–2015)». Проект этот
осуществлялся группой «Штаб» (Школа творческой актуализации будущего), которую
создали в Бишкеке Оксана Шаталова и Георгий Мамедов; оба, кстати, не коренные бишкекцы. «Штаб» — некий аналог питерского «Транслита» (как группы): «левая» политическая теория и
риторика, разве что с большим уклоном в гендерные
проблемы. Отсюда — из «левой» ориентации «Штаба» — и интерес к советским
утопическим проектам.
«Бишкек, — рассказывает в одном интервью
Оксана Шаталова, — это уютный город с прекрасной советской модернистской
архитектурой, город “с человеческим лицом” (а не державным, властным или
имперским). И очень зеленый… хотя деревья вырубают, и вообще в городе
гигантская масса проблем. Я думаю, что Бишкек вполне может ассоциироваться с
экспериментом; мы посвятили… проект именно этому (экспериментальному, амбициозному) аспекту Бишкека… о советских утопиях,
определявших облик города»4 .
В сборник вошли исследования по истории
советского Бишкека (Фрунзе), увиденной как «испытательный стенд» различных
советских утопических проектов. Причем, не только официальных — вроде типового
жилищного строительства, индустриализации, создания киргизской Академии наук…
Еще интереснее примеры «неофициальных» утопий. Например, чешского промыслового
кооператива «Интергельпо», существовавшего во Фрунзе
в двадцатые-тридцатые. Или загадочной диссидентской «коммуны имени Коллонтай»,
о которой еще скажу.
Возможно, термин «утопия» звучит здесь
несколько непривычно — например, в отношении истории трикотажной фабрики «Илбирс» или сооружения телевышки. «Утопия», по определению,
то, что присутствует лишь в воображении.
Авторы сборника понимают это понятие
шире.
«Город и утопия неразрывно связаны, —
пишет в вводной статье Георгий Мамедов. — Идеальному
общественному устройству, описываемому утопией, должна соответствовать столь же
идеальная организация жизненного пространства». В советском Бишкеке, считает
Мамедов, реализовались и утопия «Города-солнца» Кампанеллы и созданная Э.Говардом в начале прошлого века утопия «города-сада».
Сами жители городов эту «утопичность»
могут и не замечать.
«Для большинства горожан круглый жилмассив “Рабочий городок”, построенный в начале 1930-х
годов, и многочисленные советские мозаики — ничем не примечательные, обыденные
элементы привычной городской среды. Еще более обыденными и непримечательными
кажутся советские микрорайоны Бишкека. Среднестатистический обитатель панельной
пятиэтажки не задумывается о том, что его типовая квартира и рационально
организованная среда микрорайона — прямое наследие революционного жизнестроительного утопизма 20—30-х годов».
Все эти черты «утопизма», правда, можно
найти и в других городах, чей бурный рост пришелся на советские годы. Это
признают и авторы сборника. «Бишкек утопичен ровно в той же мере, что и
Саратов, Кишинев или Алматы». В чем же тогда,
возникает вопрос, специфика бишкекской утопии? В том,
что она реализовывалась на бывшей «национальной окраине»? В чем-то еще? Вопрос
остается открытым.
Особняком в сборнике стоит раздел
«Радикальная эмансипация». Это публикация анонимных материалов некой загадочной
«коммуны им. Колонтай», найденных в архиве бишкекского философа и психолога Арона Брудного5 .
Материалы очень
любопытны — сочетанием радикальных архитектурных фантазий (на тему горного
города, возводимого с помощью «стратостатов-домовозов»), радикального развития
марксистских взглядов на пол и семью и достаточно авангардных — для того
времени — поэтических опытов. Последние представляют собой восемь
текстов, написанных на обратной стороне почтовых открыток с видами Фрунзе. То
есть на открытке — прогуливающиеся возле кинотеатра «Ала-Тоо»
гражданами или пляшущие под дойру фольклорными девицами, а на обратной стороне
читаешь: «Космос — подлинная революция. / В космосе нет правящего класса. / В
космосе — только / трудящаяся масса, / Но нет нетрудового веса. / Масса безвесна. / Бестелесна. / Свободна
от дыхания / и метаболизма. / Пролетарий, природа — / последний предел. /
Коммунизм есть / советская власть / плюс десоматизация
тел. / Земли анатомический / театр забыт. / Даешь новый быт! / Вакуумический».
Эти материалы, относящиеся к началу
70-х, публикаторы (Мамедов и Шаталова) связывают с архитектурным факультетом
Фрунзенского политехнического института, где в эти годы разрабатывались проекты
по строительству на горном рельефе. Саму «коммуну» публикаторы называют «квир-коммуной» — на том основании, что некоторые ее тексты
обнаруживают «конгруэнтность современной квир-теории».
Тут, похоже, натяжка. И теории такой тогда еще не было, и не факт, что такая
коммуна вообще существовала (впрочем, это допускают и публикаторы)… Больше
похоже на какой-то домашний семинар по «творческому развитию марксизма», вроде существовавших в 60-х в Москве и Питере. А тексты на
открытках — интригующая страница в истории поэтического концептуализма; узнать
бы имя автора…
Авторы сборника стремились (снова
цитирую из аннотации) «найти в утопиях прошлого материал
как для критического осмысления настоящего, так и для радикального воображения
будущего».
«Радикального воображения будущего»
Бишкека я в сборнике не нашел, а осмысление настоящего — скорее, не
критическое, а ностальгическое. Утопия уходит все дальше в прошлое. Фасадная
мозаика с космическими мотивами бывшего «Дома науки и техники», превращенного в
караоке-клуб «Запой», замазывается новыми владельцами коричневой краской… В
планетарии какое-то время помещается ночной клуб, потом здание превращается в
руины… Что-то, разумеется, сохраняется (в Бишкеке, к счастью, никому в голову
не приходит сносить «хрущевки»), но все больше
становится объектом ностальгии…
Тут самое время закрыть зеленоватый бишкекский сборник и перейти к черному,
алмаатинскому. В котором
ностальгическая тема пронизывает большинство текстов.
я живу на улице
Гагарина
в городе
переименованных улиц
где у
Дзержинского и Калинина подпольные клички батыров Наурызбая
и Кабанбая
но Гоголь с
Шевченко все еще держатся паспортных данных
и Фурманов ждет
смерти того чье честь и достоинство
охраняется государством
на территории которого все еще есть космодром
и падают
отработанные ступени
(будущее
страны после того как кончится нефть иногда представляется мне свалкой
радиоактивных
отходов китая и прочих японий)
Мария
Вильковиская. «День космонавтики»
Различение того, что «все еще» остается,
и того, что уже исчезло.
«Город быстро менялся. Он повзрослел
сразу на несколько сотен лет, и от прежнего облика некогда уютного города-сада
не осталось и следа» (Анастасия Кириенко, «Лавка древностей»).
Даже то, что остается, — усыхает,
сжимается, как шагреневая кожа. Меняются дома, меняются до неузнаваемости
привычные места.
«Сейчас там асфальт, мосты, развязки,
парковки… Наш маленький дом уже совсем не зеленый — тусклый и обветшалый, он
жалобно приклеился к основанию многоэтажного урбанистического монстра…»
Подзаголовок рассказа Натальи Слудской, из которой
взята эта цитата, так и звучит: «Исчезнувший город». Меняется одноэтажная
деревянная застройка — резные ставни соседствуют с пластиковыми панелями (Дэнис Кин, «Одноэтажная
Алма-Ата»)… Даже городское водохранилище — меняется до неузнаваемости (Сергей
Алексеёнок, «О бедном Сайране…»).
Впрочем, это беды почти всех
постсоветских мегаполисов: слоноподобные жилые комплексы, автомобильные пробки;
и в воздухе — вся таблица Менделеева; кроме, пожалуй, кислорода.
«Моя Алма-Ата была другой — тихой,
патриархальной, с запахом дорожной пыли и кислым вкусом незрелой алычи» (Максим
Гринкевич, «Мехпоселок»).
Меняется город — меняются запахи.
«Потом я иду вниз по улице Желтоксан. В воздухе зависли капли дождя,
пар, запах ужасного одеколона впереди идущего метросексуала,
удушающий дым сигары из открытой двери, и еще что-то жареное и одновременно
сладкое из десятка встречных ресторанов» (Лиля Калаус.
«Если долго сидеть на берегу…»).
И конечно же,
смог. «Любимый мордор укрывает смогом / как мягким
пледом волглым покрывалом…» — пишет Павел Банников, подставляя вместо «город»
— название толкиновской горной страны.
Ловлю себя на том, что начинаю немного
перебарщивать с именами и цитатами… Но как иначе дать представление о
сборнике, в который вошли тексты двадцати пяти авторов, и очень разных? Не
упомянуть, хотя бы назывным порядком, стихи Юрия Серебрянского и Ивана
Бекетова? Или замечательную графику Зои Фальковой,
которой иллюстрирован сборник, — Фалькова, кстати, и
автор самого этого проекта. Собственно, вошедшие в «Путеводитель» тексты были
отобраны на основе конкурса, проводимого в рамках этого проекта. То, что
сборник — не антология, а публикация конкурсных работ, является плюсом —
возникло несколько новых имен. С другой стороны, немного жаль, что в сборнике
нет прозы Михаила Земскова, Ильи Одегова, Николая Верёвочкина… Видимо, в конкурсе они не участвовали.
Не все тексты, разумеется, подсвечены
ностальгией. Младшее поколение авторов вполне встраивается в приходящий на
смену городу-саду мегаполис. Возможно, когда-нибудь и нынешняя Алма-Ата, с ее
новостройки, гипермаркетами и заторами, станет объектом элегических
воспоминаний.
«Архитектура города постоянно
изменяется, — пишут создатели сборника, — и то, что вчера определяло его лицо,
завтра может быть попросту снесено, многие артефакты остаются лишь на
фотографиях и в памяти горожан. Что же в такой ситуации может рассказать нам о
городе? Что может проявить его смыслы, рассказать о том, чем город важен и
дорог его обитателям?.. “Иллюстрированный путеводитель по смыслам Алматы” — попытка создания новейшей истории города,
его новых мифов и легенд»1 .
И это, безусловно, удалось.
Недавно сайт «TheNational»
опубликовал список из 10 самых литературных городов мира и небольшие статьи о
них. Это Париж (разумеется), Эдинбург, Барселона, Гонконг (благодаря самому
высокому количеству книжных магазинов на душу населения), Каир, Таллин (вот так), Дублин, Танжер, Токио и Петербург2 .
Алма-Аты и Бишкека в этом списке нет. И дело, думаю, не в количестве книжных и не в литературных музеях;
хотя и в этом, наверное, тоже. И не в количестве и качестве
писательского сообщества. Дело в создании мифа города, его (города) гуманитарного
освоения, создании городского текста.
Еще пару лет назад в разговоре о
казахстанской литературе я посетовал на невысокий интерес у алмаатинских
авторов к литературному осмыслению города. На то, что в Алма-Ате не возникало
аналогии «крымскому», «уральскому», «одесскому», «ташкентскому» и прочим
текстам. Хотя, казалось бы, необходимый для этого материал — «воспоминательный», фольклорный, исторический —
присутствует… 3
Не было заметных попыток и в Бишкеке.
Два вышедших сборника — первые шаги в этом
направлении. И по результатом — очень обнадеживающие.
Кто следующий на очереди? Астана? Душанбе? Самарканд?.. Будем ждать.
__________________________
1 Бишкек утопический: сборник текстов / Сост. и ред. Г.Мамедов, О.Шаталова. — Бишкек: «Штаб»,
2015. — 206 с. (Доступен для скачивания:
http://www.art-initiatives.org/ru/content/bishkek-utopicheskiy-sbornik-tekstov).
2 Иллюстрированный путеводитель по
смыслам Алматы: Сборник. — Алматы:
Книголюб, 2017. — 132 с. Название «Алматы», в
официальном порядке введенное в казахстанский русский (вплоть до судебных
процессов против тех, кто использовал «Алма-Ата»), естественно, используется и
авторами и издателями этой книги. Но поскольку за пределами
Казахстана традиционное название города пока никто не отменял (и не
переименовывал, по тому же принципу, «Ташкент» в «Тошкент»,
«Баку» в «Бакы», «Киев» в «Кыив»,
«Рим» в «Рому»…), пользуюсь им.
3 Кроме текстов
о самом Бишкеке, в книге есть еще пара текстов общетеоретического характера по
проблемам утопии (Дэвида Харви и Нины Багдасаровой), которые заслуживают отдельного разговора.
4 «Политическое действие практически
невозможно, но на воображение ограничений пока нет». Беседа Арсения Жиляева с Георгием Мамедовым и Оксаной Шаталовой // Сайт «Colta», 10 ноября 2016 г. http://www.colta.ru/articles/art/13040?page=2.
5 Арон Абрамович Брудный
(1932—2011) — незаурядный мыслитель, разрабатывавший в 70—80-е теорию
понимания, создавший во Фрунзе философскую школу. Фигура, как бы сказали в те
времена, всесоюзного научного уровня. (До сих пор сожалею, что наше общение в
конце 90-х было таким коротким…)
6 Информация с сайта проекта «Alaguide» (http://alaguide.kz/).
7 Skirka H. The world’s most inspiring literary cities // Сайт «TheNational». 26 февраля 2018 г.
https://www.thenational.ae/lifestyle/travel/the-world-s-most-inspiring-literary-cities-1.708295
8 Абдуллаев Е. Алмаатинская
аномалия. О новой русской литературе Казахстана // Новый мир. 2015. № 12. С.
193. (http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2015/12/almatinskaya-anomaliya.html).