Почти из дневника: записки о детской поэзии
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2018
Липатова Елена
Владимировна родилась
в Арзамасе. Окончила Горьковский институт иностранных языков. Несколько лет
работала учителем на Алтае, потом — преподавателем в техническом вузе. Автор
десяти книг для детей и подростков. Стихи печатались в детских журналах «Мурзилка», «Весёлые картинки», «Костёр», «Пионер» и др., а
так же во взрослых «День и ночь», «Арион», «Урал». Живет в США. В «Дружбе народов» публикуется
впервые.
Звуки и
отзвуки…
Шорох… шаги…
Эхо зелёного
цвета…
Чтобы из звуков
рождались стихи,
Нужно родиться
поэтом.
Мяч вверх ногами
Летит в
листопад,
Спелые яблоки
вкусно хрустят,
Месяц крадётся
сторонкой…
Чтобы стихи
сочинять для ребят,
Нужно родиться
ребёнком.
Начало
Первое стихотворение может быть
случайностью. Второе — тоже… И даже десятое может оказаться последним.
А
если не последним? Если стихи переполняют, и один образ тянет за собой
другой?..
У
детского поэта Вадима Левина есть стихотворение про поезд:
На стрелке: —
СТУК! На стыке: — СТУК!..
Сначала медленно, потом все
быстрее-быстрее-быстрее…
— СТО ДЕСЯТЬ
ШТУК!
СТО ДВАДЦАТЬ
ШТУК!
Сто тридцать
штук!
Сто сорок штук!
Сто тысяч штук!
Тук-тук!
Тук-тук,
тук-тук!
Тук-тук,
тук-тук!
ТУ-ТУ-У-У-У-УУУУ-уууу!..
Вот так же, сначала неуверенно и робко, а потом разгоняясь и захлестывая, появляются первые стихи. Они
приходят ниоткуда — из всей прежней, достиховой
жизни. (На стрелке: — СТУК!.. Тук-тук, тук-тук!..) Всё
быстрее-быстрее-быстрее!..
И
вот уже невозможно остановиться, потому что остановка на такой скорости может
привести к катастрофе!
Нарисованный
человечек
Нарисованный
человечек
нарисовал
воздушный
шар.
Потом
нарисовал
окно,
открыл
его
и
вылетел
в
настоящее
небо.
Арзамас — провинция в квадрате
Наверное, сейчас всё изменилось, но когда в
восьмидесятых годах я начала писать стихи, на человека «не из Москвы» смотрели
как на пустое место. Провинциалы никого не интересовали вообще! Я очень хорошо
запомнила слова тогдашнего лидера Горьковского литературного объединения
молодых поэтов — тридцатилетнего поэта-авангардиста с «кудрями чёрными до
плеч». «Лена, — сказал он, — пойми одну вещь: ты по сравнению с нами,
горьковчанами, — провинция в квадрате. Мы — провинция по сравнению с
Москвой, а ты — провинция даже по отношению к нам. Тебе нужно писать не “просто
хорошо”, а в десять раз лучше!»
Я
это запомнила… И не прощала себе ничего: безжалостно браковала всё, что
вызывало малейшее сомнение.
Осенние листья
Листья
с дерева падают прямо в лес — в самую чащу.
Наверное,
им очень страшно…
* * *
Стихи не сочиняются хором, и одиночество
— нормальное состояние пишущего. И всё-таки наступает
момент, когда в собственном мире становится тесно. Конечно, сейчас найти
единомышленников легко. А вот в доИнтернетовскую
(доисторическую!) пору ситуация была иной…
Осень 1986 года
Триклиний
О
том, что в Горьком существуют литературные объединения, я узнала случайно. В
газете «Ленинская смена» раз в две недели печатали стихи молодых поэтов, и хотя
«детских» среди них не было, я все равно радовалась, встречая ставшие знакомыми
имена. Но как их всех найти?..
И
вот однажды осенью я получила вызов на областной литературный семинар. Письмо
было отпечатано на бланке со штампом «Горьковская писательская организация», и
одно это привело меня в восторг! А еще я очень надеялась познакомиться с теми,
чьи стихи печатались в «Ленинской смене».
Мне повезло! В последний день работы
поэтической секции кто-то сказал, что вечером весь местный авангард собирается
в «Триклинии». Я не знала, что это такое, но слово звучало так экзотично!.. А
была я новичком, стихи на семинар привезла «детские» и потому и чувствовала
себя ребёнком в окружении серьезных бородатых взрослых.
—
А мне можно с вами? — несмело спросила я поэта по имени Игорь, который вел себя
как лидер.
—
Постойте… Это вас обсуждали утром? — вспомнил Игорь. — Вас ведь Лена зовут?
Так я попала в «Триклиний», придуманный и
созданный в восьмидесятые годы горьковскими молодыми поэтами и художниками.
* * *
Триклиний
(лат. triclinium), в древнеримской архитектуре —
помещение для трапезы, а также ложа, которые в Древнем Риме в подковообразном
порядке устанавливались вокруг обеденного стола.
Большая
Советская Энциклопедия
…Деревянный дом с расписанными стенами,
длинный низкий стол и лавки вокруг. Полумрак. Над столом на длинном шнуре висит
лампа с самодельным абажуром. А вокруг стола, как в древне-римском обществе патрициев, расположились
«избранные»!
Стихи читали по кругу. В комнате было душно.
Рядом со мной сидели два молодых поэта, которые непрерывно курили на протяжении
трех часов. Дым «стоял» над столом и казался плотным, как стена.
Но всё это — и духота, и дым — было частью
нового мира, в который я случайно, как мне тогда казалось, попала.
Стихи я не запомнила. Поэты читали их
монотонными голосами, а остальные слушали с каменными лицами. А потом началось
обсуждение, после которого я бы, наверное, вообще перестала писать! Но в
Триклинии привыкли к подобным разборкам, и никто не расстроился сверх меры.
Разошлись после двенадцати. Шел дождь, и было
приятно и радостно идти по мокрым тротуарам, в которых отражались фонари.
Начиналась новая жизнь!..
* * *
—
Ты знаешь, сколько сейчас времени?! — с ужасом спросила тетя Рима, открывая мне
дверь. До ее квартиры на улице Белинского я добиралась пешком часа полтора,
потому что дежурные автобусы ходили редко. Я посмотрела на часы: половина
второго. Ничего себе!
—
А почему от тебя куревом пахнет? Где ты была?!
Кажется, тетя Рима всерьез решила, что ее
«провинциальная племянница» ударилась в разгул!
…А у меня еще дней пять побаливал желудок —
последствие пассивного курения.
Ну, что ж… Искусство требует жертв.
И тут раздался страшный крик!..
…В тот день в почтовом ящике оказалось
несколько толстых журналов и поэтический выпуск «Ленинской смены». Я достала
газету и сразу напоролась на знакомое название, набранное крупным шрифтом.
Надо же!.. Как у меня…
И
первая строчка — как у меня…
И
вторая… И…
И
ТУТ РАЗДАЛСЯ СТРАШНЫЙ КРИК!!!
Мама с чайником в руке вбежала в комнату,
думая, что обвалился потолок!
Потолок был на месте, а я в полном восторге
размахивала газетой, как флагом, и испускала дикие вопли.
…Никогда в жизни мне больше не довелось
пережить момент такого чистейшего графоманского ликования и счастья! Даже когда
я держала в руках свою первую книгу!.. Даже когда рассматривала чудесные
иллюстрации в «Мурзилке»!..
…потому что стихи, опубликованные в
«Ленинской смене», были моими самыми первыми стихами, написанными всего за
месяц. И вот их прочитали, оценили и — ура-ура! — опубликовали в настоящей
газете!
Прорастать сквозь асфальт
Всё начинается с обещания чуда! Вдруг — вихрь
и выплеск, радостное осознание неограниченных возможностей и море энергии!
Стихи пишутся потоком, идеи приходят в голову сами — и в это время могут
появиться потрясающие стихи, которые и станут визитной карточкой поэта. И все
будут ждать — что же он еще напишет, раз начало было таким мощным…
А
это — всё. И нужны ОГРОМНЫЕ усилия, чтобы перерасти себя молодого. Пробовать
разные жанры… Искать и не зацикливаться на прежних
удачах… Прорастать сквозь асфальт.
Пусть небо
апельсинами!..
Пусть
небо апельсинами
Волшебно
расцветёт,
Все
птицы станут СИНИМИ,
И
лето круглый год!
Из
разноцветных облаков
Прольёт
цветочный дождик —
И
это всё,
И
это всё
Придумает
художник!
Смешались
краски на холсте —
Зелёный!
Синий!
Красный!
Мы
нарисуем целый мир —
Огромный
и прекрасный!
Над
нами — неба синева,
А
вся земля — в ромашках!
И
проплывают облака
С
фиалками в кармашках.
Из
разноцветных облаков
Прольёт
цветочный дождик!..
И
ЭТО ВСЁ,
И
ЭТО ВСЁ
ПРИДУМАЕТ
ХУДОЖНИК!
А вот в наше время!..
Оказывается, время бывает «наше» и «не
наше»…
В
наше время не было компьютеров и мобильников. Зато были толстые журналы,
которые можно было читать темными осенними вечерами — обязательно сидя в кресле
и обязательно при свете торшера. А еще вспоминается плед или бабушкина шаль, и
почему-то пахнет свежемолотым кофе.
А
еще в наше время были письма в толстых и тонких конвертах. В толстых возвращали непринятые рукописи, а вот в тонких могло
быть все, что угодно. Разрываешь такой конверт с забавной фигуркой Мурзилки — и надеешься на чудо!
Даже ради этого стоит вспомнить наше время с
благодарностью и нежностью.
Осень 1986 года
Королевские
рыцари
Осенью 1986 года я получила вызов на
свой первый в жизни областной семинар для молодых литераторов. В институте, где
я преподавала английский, меня как-то удивительно легко отпустили на три дня —
может быть, из-за того, что ректор был в отпуске. Со словами «Летите, голуби!»
ответственная за расписание заклеила мои занятия, и я действительно
почувствовала, как у меня вырастают крылья!
…С трепетом открыла дверь старинного
особняка с вывеской «Горьковская писательская организация» и поднялась на
второй этаж. Зал — нет, скорее, очень большая комната с рядами стульев, как в
сельском клубе, — был забит до отказа. Я не опоздала, но все места оказались
заняты: сидели даже на подоконниках, а кое-кто и на полу, прислонившись к
стене. Мне тоже хотелось на подоконник, но сидевшая в первом ряду девушка
подвинулась, и я примостилась на краешке стула. Я впервые оказалась в обществе
настоящих поэтов — пусть даже и так называемых «молодых» — и мне было интересно
все! Правда, я не ожидала, что «настоящих поэтов» окажется так много… В
основном мужчины, почти все — серьезные, бородатые, с умными лицами и
негромкими голосами. Кажется, все они друг друга знают, и только я одна тут посторонняяя. Да и стихи у меня совсем «детские», как я их
буду читать? Я то и дело оборачивалась и рассматривала участников еще и потому,
что надеялась встретить одного человека — для меня почти легенду… Ее стихи
повторяли наизусть, как пароль. «Когда бы не юность…»
— так называлась первая тоненькая книжка Марины Кулаковой. Я храню эту брошюру
на книжной полке среди самых моих любимых, самых значимых! Почему-то не взяла
её с собой в Америку… Может быть, потому что эти стихи стали частью прошлой, доамериканской жизни, слились со мной, с моей литературной
юностью, и не вписываются в ритм «новой» жизни. Нет, стихи ничего не потеряли
бы и за океаном, но на книжной полке в Арзамасе они — дома, и когда я летом
прилетаю в Россию и открываю эту книжку, я как будто открываю ящик, в котором
хранится Время.
…А семинар уже шел полным ходом!
Ну да, все тут между собой знакомы,
обращаются друг к другу по именам и аплодируют, услышав строчки знакомых
стихов. За некоторых семинаристов пришли «болеть» целые литературные
объединения. А Марины Кулаковой, кажется, нет… Я ее никогда не встречала, но
все равно узнала бы — интуитивно!
Во время перерыва все отправились в соседний
кафетерий. Сдвинули столики, заказали кофе с эклерами. Я все еще чувствовала
себя чужаком в этой компании «бородатых гениев», но эклеры меня как-то
приободрили.
И тут в комнату вошла высокая тоненькая
девушка с длинными светлыми волосами.
— Марина! — позвали сразу несколько
человек.
Свободных мест за столиками не было, и
Марина остановилась на пороге.
…Они вскочили одновременно — десять,
нет, двадцать «бородатых гениев»! — и все, не сговариваясь, предложили ей свои
стулья.
«Как королевские рыцари…» — подумала я
и почему-то очень обрадовалась тому, что хоть краешком, хоть понарошку
прикоснулась к этому странному миру, в котором королевой становится самая
талантливая, а «королевские рыцари» повторяют наизусть, как пароль,
стихотворную строчку «Когда бы не юность — мы жили бы
вечно!..»
Когда бы не юность — мы жили бы
вечно.
Смертельную дозу любви и печали
Мы жадно, с восторгом,
Глотаем вначале.
Блаженствуем, плачем, смеёмся,
хмелеем,
Хмелеем… хмелеем… трезвеем…
Но поздно!
И долгие-долгие годы болеем.
Болеем… Потом умираем…
Но только об этом глотке
вспоминаем,
И в памяти вкус воскрешаем забытый —
Медовый и пряный,
И винный, и млечный!..
Когда бы не юность —
Мы жили бы вечно!1
* * *
…Cтихи,
которые мне очень нравятся, тем и хороши, что непонятно, на чем они держатся.
Им нельзя подражать, потому что в их основе — не прием, не техника, а
волшебство.
* * *
…НАШЕ ВРЕМЯ — понятие неопределенное, с
размытыми границами и неустановленной протяженностью. Точно знаю, что детство к
нему не относится. Потому что детство — это жизнь вне времени!
Нет, конечно, в моем детстве тоже существовали
часы и минуты, но как-то… в стороне: они сами по себе, а я — сама по себе.
Наверное, «наше время» начинается с юности,
лет с шестнадцати, а заканчивается в тот момент, когда мы говорим: «А вот в
наше время!..»
Весна 1987 года
Такое время
…И вдруг в Горьковскую писательскую
организацию пришло письмо о том, что в Пицунде будет проходить Всесоюзный
семинар молодых литераторов, пишущих для детей и подростков! В то время, в
восьмидесятые, творческие мастерские были редкостью, а уж «детские» и совсем не
проводились. А тут — месяц общения с единомышленниками!.. Знакомство с
настоящими детскими писателями!.. На берегу моря в доме творчества в Пицунде!
Я
перепечатала на машинке все свои стихи, склеила из картона самодельный большой
конверт, отнесла его на почту — и стала ждать ответа. Месяц пролетел быстро, до
встречи в Пицунде оставалось четыре дня, а в почтовом ящике, кроме газет и
толстых журналов, ничего не было.
«Наверное, мои стихи просто не заметили…
Наверное, ничего в них нет, и я напрасно надеялась…»
В
таком подавленном настроении я шла по институтскому коридору с кипой газет на
английском языке — и вдруг у расписания увидела маму. У нее было ТАКОЕ лицо,
что я сразу все поняла.
—
Лена, тебя приглашают на семинар в Пицунде. Вот письмо, — торжественно сказала
она.
А
дальше… я бросила газеты, зажмурилась, замахала руками и, кажется, даже
подпрыгнула! Вокруг толпились студенты, для которых я была вовсе не «молодым
детским поэтом», а серьезным преподавателем, но в тот момент я никого не
видела. Хотелось летать и кричать «ура!!!».
—
А тебя отпустят? — вернула меня на землю мама. — На целый месяц…
…Притихшие студенты сидели в аудитории, а я
рыдала в приемной у ректора. Секретарша смотрела на меня с сочувствием и время
от времени под разными предлогами заходила в кабинет, отгороженный от приемной
двумя дверями.
—
Звонит в Москву в головной вуз, — заговорщически сообщила она после третьего
захода. — Уже и то хорошо, что сразу не отказал.
Я
подумала о том, что «все — там, а я — тут», и зарыдала с новой силой.
—
Да ты напрасно-то не плачь, — посоветовала секретарша. — Он все равно на обед
ушёл. Вот вернется — тогда и рыдай!
Анатолия Ивановича Менькова
в нашем институте боялись все. Даже кандидаты наук нервничали, когда их
приглашали в кабинет ректора. А тут я — младший преподаватель второстепенного
предмета, проработавшая в институте без года неделю…
Ректорский кабинет с перепугу показался мне огромным, как тронный зал. Пока я,
собрав остатки самообладания, шла вдоль длиннющего стола, Анатолий Иванович
смотрел на меня с недоумением, как птеродактиль на комара.
«Наверное, он думает, что из-за такой мелюзги столько шума… Даже из обкома комсомола звонили…
А отказать сразу нельзя — кто их знает, этих “писателей”!..» Так думала я, сидя
на краешке стула. А вот Анатолий Иванович думал совсем о
другом.
—
Скажите, Елена… ммм… Владимировна, почему это
ваши руководители решили проводить свой семинар …именно в Пицунде и именно
в мае?
Так я и знала! Ни за что не отпустит!..
Не дождавшись ответа, Анатолий Иванович
раздраженно нажал на кнопку переговорного устройства:
—
Сколько у Липатовой осталось непроведенных часов?.. А
кто знает?.. Срочно найдите и сосчитайте!
(Мог бы и у меня спросить… Хотя чего спрашивать? Я и сама
знаю, что много! До сессии целый месяц, по двадцать пять
часов в неделю, это получается…)
—
Около ста часов аудиторных плюс консультации и экзамены, — доложили по телефону
из бюро расписаний.
—
Ну, и кто все это проведет?
Вопрос был чисто риторический. На кафедре
иностранных языков работало шесть преподавателей, но все были страшно
перегружены, и я понимала, что заменить меня они не смогут.
—
Ну, вот что, Елена… Владимировна, — закончил беседу ректор. — Вы можете
отправляться на ваш семинар (да-да, талантам надо помогать!), но при одном
условии: ни один учебный час не должен пропасть. Вы меня поняли?
После разговора с ректором я сразу пошла домой
и уселась за машинку.
—
Отпустил? — спросила мама, видя, с каким усердием я стучу по клавишам.
—
Угу… Вроде того… Но я все равно уеду!
—
То есть как это — уедешь?
—
Тут написано, что руководителем семинара будет Берестов!
—
Но тебя же уволят!..
—
Зато Берестов!..
…А в это время в кабинете иностранных языков
преподаватели распределяли между собой лишние часы. Все понимали, что работать
будут бесплатно, хотя меня отпустили без зарплаты. Между нами не было особо
теплых отношений — просто сослуживцы, просто коллеги!..
Наверное, время было такое…
Наедине с собой
…А я вот за всю жизнь побывала только на
трех семинарах «для молодых». Такие литературные развлечения вдохновляют,
воодушевляют и наполняют энергией! Жаль, что после тридцати пяти мы все
остаемся «за бортом» — в одиночном плавании. Хотя… Наверное, в этом есть своя
мудрость, потому что нельзя быть вечным студентом. Вот когда остаешься без
учителя, без взрослого с указкой — наедине с собой… Вот тогда и начинается
настоящее творчество.
* * *
Неодинаковые всегда одиноки…
Новое стихотворение на старую тему
Вечные темы поэзии для детей — «дождь»,
«снег», «осень»… Тысячи строк уже написаны про новогоднюю елку и Деда
Мороза… Казалось бы, ну что нового можно сказать про тучу, луну или снежную
бабу!..
—
Есть в детских стихах три запретные темы, — предупредил нас, тогдашних
«молодых», руководитель поэтического семинара Валентин Дмитриевич Берестов. —
Никогда не пишите про сосульку, снежинку и снежную бабу! Все равно ничего нового
вы не откроете.
Так сказал Валентин Берестов — а через минуту
опроверг сам себя, прочитав «НОЧНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ» Юрия Кушака, главным героем
которого была… снежная баба!
Сейчас этот маленький шедевр считается
классикой. Я его помню наизусть:
Мы снежную бабу
слепили вчера,
И шляпа у бабы
была из ведра…
А
тогда я услышала его впервые, пришла в восторг и с нахальностью
начинающего решила тут же, на берегу моря в доме творчества в Пицунде, еще раз
опровергнуть утверждение Валентина Дмитриевича и написать НОВОЕ стихотворение
на СТАРУЮ тему.
…Южное майское солнце зайчиками прыгало по
комнате, море светилось и пенилось, и хотелось нырнуть в эти волны и плыть,
плыть, плыть!.. И совсем не хотелось думать про унылые, наводящие тоску
затрепанные рифмы к затрёпанным словам.
А
через полтора (!) года стихотворение написалось само — во сне.
Приснившееся стихотворение
В ту осень 1988 года мне часто снились
строчки и рифмы, которые во сне казались гениальными. Иногда я их даже
записывала на обоях, а утром или не могла ничего разобрать, или с удивлением
обнаруживала набор случайных слов.
И только один раз мне приснилось
настоящее стихотворение!
Вернее, не стихотвоение,
а его «образ» — почему-то в форме схемы…
Уже засыпая, я вдруг чётко «увидела»
фигурку нарисованной снежной бабы и обведенные рамкой слова: «СНЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК».
Между рисунком и словами стоял знак равенства!
С закрытыми глазами я почеркала
карандашом по обоям — и окончательно заснула.
Утром рисунок не «полинял», как это
обычно случалось с приснившимися строчками, и смысл его был мне понятен.
Оставалось только «перевести» ночное послание на привычный язык и придумать
название:
Жалобы снежной
бабы
Ищут,
ищут целый век,
Снова
лезут в горы —
На
Эльбрус и на Казбек…
И
не видят,
Что
я тоже
СНЕЖНЫЙ
ЧЕЛОВЕК!!!
Тик-так
Тик-так…
Тик-так…
Мерно, неторопливо…
Ну-ка, посмотрим, сколько там натикало? Полчаса?
Отлично — у нас ещё очень много времени!
Тик-так, тик-так, тик-так…
Как медленно движутся стрелки!.. Ну,
сколько можно ждать?!!
Тик — так-так-так-так-тактактак…
Всё быстрее, быстрее, быстрее…
Три часа!
Десять часов!
Двадцать лет!…
Стойте, куда же вы?.. Я ещё даже не…
Секрет литературного долгожительства
Или
популярность, или дальнейшее творчество. Творчество требует постоянного
внутреннего обновления, публика от своих любимцев ждёт штампов и перепевов…
М.Кузмин
Наверное, секрет литературного долгожительства
— в постоянном изменении. Когда я неожиданно забросила стихи и погрузилась с
головой в повесть «Девочки», я почувствовала себя начинающей, не обремененной
ни знаниями «как надо», ни уже написанными стихами, на которые невольно
оглядываешься. Когда пишешь впервые, радуешься каждой мелочи, даже тому, что
получается «как у больших», как настоящее!
…Так радуются дети, когда случайные слова
рифмуются и превращаются в стихотворную строчку…
«Послушай! Я придумала стих!!!»
И
— полный восторг!!!
* * *
Огонь убегал светляками
Из огненных печек,
По тонкому лунному лучику
Шёл человечек.
Всё выше и выше…
Скользит по лучу, как по нитке.
Циркач или клоун?
В зелёной, как поле, накидке.
Всё выше и выше…
Над крышами смело шагает!
Наверно, ему на земле
ВЫСОТЫ
не хватает!
Он с неба на землю посмотрит —
И сразу
вернётся!
Всё тоньше серебряный лучик…
А вдруг оборвётся?
Любовь с первого слуха
В
это стихотворение я влюбилась сразу и навсегда. А услышала я его впервые в…
1989 году, осенью, на семинаре детских поэтов при редакции «Костёр». Автора —
Алексея Старикова — я помню смутно. Он приехал на семинар как гость, а не как
участник — а я была переполнена собственными стихами и не успела со всеми познакомиться
по-настоящему. Но ЭТО стихотворение, которое Алексей прочитал на одном из
семинаров, повторялось в перерывах между занятиями, а название — «Ну, почему же
он такой?» — звучало как пароль!
Позже, когда появился Интернет, я все пыталась
найти текст стихотворения, хотя и помнила его
наизусть. Но попадались другие стихи Алексея Старикова, тоже замечательные, но
— другие…
И
вдруг!.. Вдруг «Гугл» выдал то, что я искала! И —
надо же! Оказалось, что строчки, которые я запомнила много
лет назад, совпадают до запятой с настоящим текстом. Вот это
стихотворение — мое любимое!
Ну, почему же он такой?
Медведь в лесу нашёл
транзистор,
потом — рюкзак,
потом — сапог,
потом — на дереве туриста…
И всё понять никак не мог,
идя по следу за туристом:
зачем,
придя на отдых в лес,
турист всё побросали быстро
босой на дерево
полез?
И почему он шепчет:
«Мама!»,
прижавшись к дереву щекой,
и всё стремится вверх упрямо?
Ну, почему же он такой?
Лирически-ностальгическое
…Я что-то сейчас заскучала по осени… Брат
каждый день по телефону рассказывает про подберезовики-подосиновики, про то,
какие желтые в Арзамасе листья…
У
нас под Бостоном они тоже желтые, но нет разлитой в воздухе осенней грусти…
Запах осени
Пахнет
сыростью
Пахнет
плесенью
Запах
осени!
Пахнет
горечью
…гнилью
гарью
грибами
банями
Пахнет
прелыми…
Пахнет
пряными…
пожелтевшими
облетевшими
Потерянное стихотворение
(Получудесная история)
У меня на столе рядом с компьютером
стоит коробка, на которой фломастером написано: «Если нигде нет — ищи тут!» В
коробку сваливаются случайные рецепты, номера телефонов, вырезки из журналов —
все то, что не поддается классификации, а потому в любом другом месте было бы
безнадежно потеряно. Сколько раз, перевернув весь дом в поисках важного
документа, я открывала коробку и находила всё, что нужно.
К Интернету я отношусь примерно так же:
если нигде нет — ищи тут!
Стихи, пьесы, поэты, лекарства, фильмы,
даты… Не знаю, как пишется слово — в Интернет! Не помню, кто автор песни — в
Интернет! За какое-то десятилетие Интернет стал повседневным, как мыло, и
бездонным, как космос! Могущество Интернета не вызывает сомнений, и когда мне
нужно было разыскать собственное забытое и нигде не опубликованное (я в том
была уверена!) стихотворение, я по привычке, вопреки здравому смыслу, набрала в
поисковике первые строчки и свою фамилию.
И вдруг Интернет отреагировал! Откуда-то
из закромов памяти он извлек потерянное стихотворение — со всеми запятыми и
многоточиями, которые когда-то я очень любила!
Чудо оказалось чудом, но только
наполовину, потому что полное чудо необъяснимо: оно случается — и всё! А у этой
истории объяснение есть.
Когда-то давно, в восьмидесятые годы, жила
в городе Горьком девочка Марина, и эта девочка очень любила стихи. Как многие
старшеклассницы, она переписывала понравившиеся ей строчки в альбом, а когда
выросла и уехала из Горького, увезла альбом в Азербайджан. Стихотворение «Пусть
будет все таким, как… будет!» Марина нашла в газете «Ленинская смена». В то
время я писала стихи потоком и относила их в редакцию
областной «молодежки». Почему-то факт публикации именно этого стихотворения не
запомнился… Может быть, потому, что оно казалось мне «взрослым» и случайным?
Вот такая получудесная
история.
Детский поэт
Наверное, он сам
почти ребёнок,
Раз пишет про
мальчишек и девчонок?
Весёлый,
непоседливый —
Как дети…
А дети пишут обо
всём на свете,
Вот только про
детей не пишут дети
В двенадцать лет,
А пишут о
любви…
Я детскостью уже
переболела.
Пишу о детстве.
Значит —
повзрослела.
Двадцать шесть мышей
Как странно держать в руках свою книжку…
Даже в компьютерной верстке все выглядело иначе. Немного удивило огромное
количество мышей почти на каждой странице. Вообще-то я к грызунам отношусь без особой любви и стихов про них у меня нет — ни
одного! Зато в книжке2 мышей было так много, что я расстроилась.
—
Ну почему? Почему вот тут мышь и вот тут… Ой, а вот еще одна!.. — недоумевала
я, перелистывая книгу. — Ясно, что Юля их очень любит, но при
чем тут я?!!
—
Да… Художница явно переборщила, — соглашались со мной знакомые. — И дети,
наверное, не поймут, что к чему…
А
вот семилетнему Вадику понравились именно мыши!!! Он их долго рассматривал,
вертел книжку и с восторгом находил мышей в самых неожиданных местах: под
стульями, на люстре и даже в ботинках! Вместе с Вадиком и его младшей сестрой
мы пересчитали мышей и обнаружили, что их больше, чем я думала: не
восемнадцать, а двадцать шесть!
В
тот же вечер, вдохновленная и окрыленная, я написала новое — «мышиное» —
стихотворение и посвятила его замечательной детской художнице Юле Сдобновой, которая лучше меня понимает детей и очень любит
мышей!
Вкусная песенка
о грустном доме
Посвящается
Юлии Сдобновой
Построили
мыши из сыра дом
С
полом и потолком,
Но
не было лампы в доме том,
И
окон не было в нём.
Всю
ночь лил дождь, как из ведра,
На
черепицы крыш…
«Без
лампы дом — не дом, а нора», —
Сказала
старая мышь.
Услышал
старой мыши слова
Художник
по имени Том,
Он
солнце на фантике нарисовал —
И
стало светло, как днём.
«Повесим
рисунок на потолок,
Гостей
на пир позовём», —
Сказал,
за ручку взяв молоток,
Художник
по имени Том.
Сказали
мыши хором: «УРА!
У
нас есть лампа теперь.
Без
лампы дом — не дом, а нора,
Даже
если есть дверь.
У
нас есть пол, и есть потолок,
И
кнопки — три штуки! — есть,
И
гвозди есть, и есть молоток…
Но
очень хочется есть».
И
съели мыши из сыра дом,
Съели
— кусок за куском!
…А
солнце к небу прибил молотком
Художник
по имени Том.
Телефонная будка
Я
увидела ее в переулке рядом с гастрономом. Даже не телефон-автомат, а именно допотопную будку с полкой внутри и телефоном на стене.
Провод был цел, трубка тоже… Раньше трубки обрывали, и приходилось бегать от
одного автомата к другому в поисках исправного телефона.
А
еще автоматы глотали двушки…
И
охотно принимали десятикопеечные монетки, такие же маленькие, как двушки…
В
будках договаривались о встречах, плакали, молчали и объяснялись в любви. Если
влюбленные слишком долго молчали, очередь возмущалась, и по стеклу стучали
монетками.
…В этой будке давно никого не было. Как в
оставленном доме, в котором забытые вещи только подчеркивают запустение,
давнишние надписи на стенах казались царапинами, а не живыми голосами.
Я
сняла трубку. Она была холодной… Телефон был мертвым. Я постучала по аппарату
— просто так, по старой привычке…
И
вдруг раздался гудок. Далекий, едва слышный, как из «двадцать
лет назад»… Двушек, конечно, у меня не было
— какие сейчас двушки?! Просто накатила ностальгия…
Просто на секунду забыла, в каком я веке…
Длинные далекие гудки. (Кому
я звоню?! Зачем?! Там же никого нет!..)
Пауза. Кто-то снял трубку… Или это мне
послышалось?
—
Алло… Алло…
Молчание. Только треск и щелчки. Все тише и
глуше… А по стеклу уже нетерпеливо барабанит дождь!..
*
* *
Там,
где весело и звонко
Дождь
стучит по горизонту,
Машет
ветер рукавами
И
качелями скрипит —
Там
у леса на опушке,
В
Петушиной деревушке,
Я
себе построю домик
Из
цветных карандашей.
В
этом доме без заборов
В
окруженье мухоморов
Я
стихами разрисую
Стены,
пол и потолок.
Хорошо
сидеть у печки,
Из
трубы пускать колечки
И
весёлые словечки
На
дощечке вырезать:
«…Где-то
весело и звонко
Дождь
стучит по горизонту,
Машет
ветер рукавами
И
качелями скрипит…
Там
печали — не печали,
Всё
хорошее — вначале,
А
плохого не встречали
Ни
в начале, ни в конце».
________________
1 Стихотворение Марины Кулаковой из книги «Когда бы не юность». Я привожу его по памяти, поэтому
расположение строк в оригинале может быть иным.
2 Елена Липатова. «Выворот-нашиворот».
— М.: «Октопус», 2004.