Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2018
Глядя со стороны на безмятежно дремлющий
у кромки ласкового Черного моря силуэт скалы Таврос
на юго-западе Крыма, вы никогда не догадаетесь, что твердь ее, подобно
египетским пирамидам, испещрена бесчисленными коридорами, «норами» и тайными
залами, заботливо скрытыми от глаз постороннего. Во времена СССР лишь особо
посвященным в государственную тайну полагалось знать о существовании в городке
Балаклава сверхсекретных военных объектов под кодовыми номерами 825 и 820 —
подземной базы подводных лодок и специального ядерного арсенала к ней. В наше
время они доступны всем — с 2003 года в здешних штольнях работает
Военно-исторический музей фортификационных сооружений, неформально именуемый
иногда «музеем “холодной войны”».
«В гавань
прекрасную там мы вошли…»
Миниатюрный «дамский» «КИА Пиканто» несет нас от единственного в Крыму крупного
аэропорта в столице полуострова Симферополе — к Балаклаве: сначала узкой
полоской степи, потом через весьма крутой Ангарский перевал, мимо
монументальных гор Демерджи и Аюдаг («Медведь-гора»).
Мимо урочищ Батилиман и Ласпи,
называемых за сухость климата «крымской Африкой». Мимо мысов Сарыч и Форос —
рядом с последним «отсиживался» во время московского путча 1991 года президент
СССР Горбачёв. Мимо пастбищ и скал, мимо крымско-татарских шалманов с
чебуреками и шашлыком, мимо русских мотелей, придорожных автотехцентров,
густо натыканных заправок и частных продуктовых мини-маркетов.
Мимо — если не всемирно, то всесоюзно уж точно —
известных достопримечательностей: детского лагеря отдыха «Артек»,
императорского дворца в Ливадии, где Сталин в 1945-м договаривался с Черчиллем
и Рузвельтом. Мимо Массандры с ее винзаводом, Воронцовского дворца — черноморской реплики Альгамбры. Под канатной дорогой (самой большой в Европе из безопорных) на трезубный пик Ай-Петри, через неформальную столицу ЮБК (Южного берега
Крыма) Ялту, где кризис с электричеством наконец
преодолен и набережная горит яркими огнями фонарей, к цели нашего путешествия —
миниатюрной, но в буквальном смысле «чреватой» подземными и подводными тайнами Балаклавской бухте.
Лучший вид на эту бухту открывается, без
сомнения, с горы Кастрон, от средневековой генуэзской
крепости Чембало, к которой снизу, от прогулочной набережной, ведет скальная
лестница. Лучший — хотя бы потому, что практически единственный из доступных.
В Десятой песне
«Одиссеи» Гомер говорит:
В
гавань прекрасную там мы вошли. Её окружают
Скалы
крутые с обеих сторон непрерывной стеною.
Около
входа вздымаются друг против друга
Два
выбегающих мыса, и узок вход в эту гавань…
И
никогда не бывало в заливе
Волн
ни высоких, ни малых, и ровно блестела поверхность.
В наше время многие филологи и историки
географии полагают, что речь здесь идет именно о здешней бухте — «потайной»
вход в нее не заметен из открытого моря ни с какой точки, она замкнута, здесь
царит — на радость рыбе и дельфиньему молодняку — вечный штиль. Больше таких
«показателей» не найдешь нигде во всей средиземно-черноморской
акватории, и это автоматически делает Балаклаву идеальным местом для яхтенной
стоянки — марины. Нынче, когда завеса секретности с городка официально снята,
таковая здесь и находится. Инфраструктура у нее пока слабовата, с пресной водой
и топливом бывают перебои, но лиха беда начало — у такого места могут быть
большие курортно-спортивные перспективы.
Прежде, долгие столетия, будущая
Балаклава — по той же самой причине своей укромности — давала пристанище
морским разбойникам: татарским, греческим, итальянским — всяким. Именно против
них власти богатой торговой Генуи выстроили здесь в XIV веке сторожевую
крепость, которую мы уже упоминали.
Но все же на арену большой мировой
истории этот прибрежный поселок, к середине XIX века населенный уже в основном
русскими колонистами, вышел во время тяжелой для России Крымской войны, когда
волей оперативных судеб здесь расположился штаб генерала Реглана и его
Британского экспедиционного корпуса, осаждавшего Севастополь. Отсюда англичане
и унесли слово «балаклава», введя его в мировой
обиход. Нарицательное название шерстяной маски-балаклавы,
которую они придумали для защиты от местных зимних
холодов и продувных ветров, тоже, естественно, произошло от названия этого
места. Британцы же по ходу боевых действий начали создавать первые технические
сооружения в Балаклаве: осушив болотистый берег, оборудовали его небольшой
компактной пристанью, проложили временную железную дорогу. Но конечно, им в XIX
веке и сниться не мог размах инженерной мысли и титанического труда рабочих,
породивший в толще горы Таврос на Западной стороне Балаклавской бухты внутреннюю структуру, сравнимую с
пирамидой Хеопса или пещерой Аладдина — как вам больше нравится…
Ретроспектива
Тем временем — как раз в час рассвета —
мы прибываем к месту назначения. Из-за крепости Чембало встает солнце и, как
говорится, красит нежным светом Балаклаву праздничным утром 1 мая 2017:
удлиненный, с изящными «рыбьими» очертаниями овал синей бухты, белоснежные
борта прогулочных катеров, ветхие рыбацкие лодочки, на которых развешена к
продаже наловленная за ночь барабулька… Красит оно и
самодельную рекламно-концертную эстраду партии ЛДПР с аляповатыми лозунгами на
грани комизма: «Жириновский — верховный правитель» или «Жириновский — пророк в
своем отечестве». И шлемы «понаехавших» к празднику байкеров
из клуба «Ночные волки» (окрестности Севастополя — их любимая точка базирования
под открытым небом). И аляповатые гостинично-торговые
многоэтажки-недострои, которые по обеим сторонам
бухты пугают фланеров пустыми глазницами окон. По слухам, в последний период
украинской власти Балаклава превратилась в личную вотчину старшего сына
президента Януковича, и это он начал здесь разнообразное монументальное курортное
строительство, которое по независящим от него причинам не закончил.
Солнце красит нежным светом также
отважных девушек школьного и студенческого возраста — чернявых, изящных, бойких
— местных, скорее всего, из соседнего Севастополя (административно Балаклава
представляет собой район этого города федерального значения). Они первыми
открывают купальный сезон, пока их хмуроватые кавалеры в тельняшках или с
голыми торсами — курсанты нахимовских и прочих морских училищ — нервно
покуривают на пристани: температура воды-то еще градусов 17, не выше!
Время — около 9.00. Балаклава курортная
просыпается окончательно.
Открываются кафе, появляются на
набережной вертлявые энергичные фигуры зазывал на
морские прогулки к мысу Фиолент и Золотому пляжу,
куда добраться можно только по воде (5—7 евро в час, в зависимости от
заполнения катера, а уж если хотите прокатиться самостоятельно, то не меньше 30
— на самом утлом суденышке).
Выходят из отелей и вилл интеллигентные
«чеховские дамы» — не все с собачками, но почти все в эффектных шляпках. Пешие походники поспешают наверх,
к началу маршрута по Большой севастопольской тропе, из Балаклавы к Ласпинскому перевалу — 18 километров по живописнейшему
участку Крымских гор.
Вскоре пустит первых туристов дня в свои
недра и зияющий в скале Таврос проход в таинственную
пещеру, куда нам еще только предстоит попасть, но не будем забегать вперед.
«Забежим» пока лучше назад — лет на 35, а можно и на все 65. И увидим — в тех
же природных декорациях — совершенно иную картину.
Удивительную, казалось бы:
на дворе 1953 год, уже вторая половина ХХ века, дело происходит во «всесоюзной
здравнице» Крым. То есть там, куда стремятся на отдых все советские трудящиеся.
Но в Балаклаве — никаких отдыхающих, никаких лежаков и пивных киосков. Только
железнодорожные спецсоставы на узкоколейках и
выкрашенные в серый цвет суровые фасады без вывесок. Ревя моторами, снуют
грузовики.
На самом деле — ничего удивительного.
Ведь дело происходит в разгар «холодной войны». Балаклава была тогда тайной за
семью печатями, она не значилась ни на одной общедоступной карте СССР, даже на
местности дорожные указатели к ней отсутствовали либо нарочно (!) указывали
ложное направление. Служащие секретного объекта — а их были здесь многие сотни
— подписывали обязательства по сохранению строжайшей тайны своей работы даже от
членов собственных семей. Родственникам не полагалось сообщать даже, в какой
именно части Крыма они работают, — письма отправлялись просто по адресу «абонентский
ящик такой-то».
К чему понадобилась нагонять такого
туману? Теперь из экспозиции Музея фортификационных сооружений в Балаклаве об
этом может узнать каждый желающий. Вкратце история такова: когда СССР удалось
создать собственное ядерное оружие, Сталин, все еще впечатленный, видимо,
судьбой Хиросимы и Нагасаки, сразу отдал секретную директиву: найти место, где
смогут базироваться на Черном море подводные лодки для нанесения — «если что» —
ответного ядерного удара по силам НАТО. После нескольких лет поисков выбор пал
на тихую Балаклаву, город сразу же засекретили и принялись строить уникальный
подземный комплекс. Работа заняла 8 лет — с 1953-го по 1961-й.
Сначала ею занималось специальное строительное управление № 528 при
Министерстве обороны (примечательно, что сам секретный объект потом получил его
«перевернутый» номер — 825). Потом военные поняли, что самим им с таким сложным
бурением породы не справиться, и позвали на помощь многоопытных московских
метростроевцев. Наконец дело было сделано, и теперь
под скалой Таврос можно посетить самый крупный из
всех рассекреченных военных объектов на территории бывшего СССР. «825-ГТС»
(«ГТС» — это тоже для конспирации — фиктивное сокращение русских слов
«городская телефонная станция») способен был защитить все, что внутри него, от
прямого попадания атомной бомбы мощностью 100 килотонн (то есть семь Хиросим) и включал в себя извилистый подземный
водный канал с сухим доком, цеха для ремонта, склады горючего, мин и торпед.
Входов — как в той же пирамиде Хеопса — устроили два: со стороны бухты
субмарины в штольню входили (причем делали это в специально выверенные
промежутки времени, между пролетами над Крымом американских спутников — чтоб не
засекли!), а в открытое море при необходимости могли выйти для ответного ядерного
удара. Оба прохода перекрывались гигантскими — в 150 тонн весом — батопортами1 ,
замаскированными так, что и чайка не заметит. При угрозе ядерного удара вся эта
конструкция могла закрыться с помощью монструозных
герметических дверей, сохранившихся по сей день, и автономно
существовать 3 года, вместив при этом все население Балаклавы (в данный момент
здесь проживает 20 тысяч человек, тогда было поменьше). Общая площадь всех
здешних помещений и ходов — больше 19 000 м2.
Имелись тут и своя хлебопекарня, и госпиталь. Водный канал глубиной 8, длиной
380 и шириной до 12 метров мог вместить до 9 подводных лодок и позволял, если
нужно, производить ремонт.
Больше 30 лет под покровом тайны
функционировало грандиозное подземное хозяйство, ну а потом, как известно,
распался Советский Союз, и хозяйство это, позабыв о затраченных великих трудах
и миллиардах рублей, в одночасье забросили! Последняя российская подлодка
покинула Балаклаву в 1995 году. В 2000-м объект был официально передан
флоту Украины. В 2002-м здесь (поначалу с грехом пополам, для «самостоятельного
осмотра») открылся музейный комплекс. Ну и надо ли говорить, что за это время —
с начала 1990-х до начала 2000-х — на базе не происходило ничего, кроме
активного воровства. Создавались даже целые фирмы, подлинной целью которых было
растащить весь металл и вообще все, что можно демонтировать и продать.
В течение нескольких лет, если не
месяцев, исчезло все, чем жили секретный южный городок и его люди, словно
растворилось в теплой дымке над Черным морем.
Ушел в историю судоремонтный завод
«Металлист», чьи серые фасады до сих пор вздымаются у основания бухты, — он в
качестве ширмы (даже для «своих»!) был официально придан подземному комплексу
особого назначения.
Окончило свой боевой путь
«образцово-показательное», как говорили в советское время, соединение
Черноморского флота СССР (14-я дивизия подводных лодок), базировавшееся здесь и
насчитывавшее к 1990 году больше 40 грозных боевых субмарин.
Разбрелись из
леденящих душу (не говоря уже о теле, здесь тот еще мороз!) подземелий кто на
какую работу — по Крыму и всему СНГ — уникальные специалисты с Объекта 820
«Арсенал», настолько уж секретного, что и самым надежным, достойным доверия,
самым засекреченным сотрудникам завода «Металлист» и базы подлодок о нем не рассказывали. Да что там им —
даже многим из тех, кто гласно или негласно работал в системе КГБ СССР, как мы
вскоре убедимся, ничего о нем не было известно!
Четыре ступени гостайны
Каждый здесь, в этом «святилище гостайны», должен был знать лишь то, что ему знать положено
и что он знать обязан, — таков закон сохранения любых важных секретов.
В результате получилась занимательная
картина: сегодня, в XXI веке, воспоминания людей, некогда причастных ко всему
этому таинственному военно-морскому хозяйству, зависят именно от этого — от
положения, которое они занимали относительно Объекта, от меры их посвященности в пресловутую тайну. И это интригует,
вызывает интерес. Вроде бы давно уже никому здесь не нужны старые, отжившие
секреты. Балаклава, как уже было замечено, превратилась в рядовой маленький
курорт обычного «средиземноморского» типа. По всей России свободно продаются
путевки в местные пансионаты. Окрестные мальчишки еще предыдущего поколения
досконально изучили систему лазов в этой гигантской, захватывающей дух любого
сорванца «кротовой норе». Но прошлое никогда до конца не отпускает тех, кем оно
пережито, — так уж устроен человек. И получается, что многие из тех, кого
служебная, профессиональная или личная судьба однажды связала с запутанной балаклавской историей, навеки остаются «где-то рядом».
Остаются так или иначе служить этой тайне, как джинн из «Сказок тысячи и одной
ночи» служил лампе. Хотя бы в качестве мемуаристов.
Вячеслав Тужилин — автор
мемуарного очерка «Металлист». Очерк официально не опубликован, но имеет
довольно широкое хождение в Сети — поскольку, естественно, привлекает внимание
всех, кто был связан с одноименным судоремонтным заводом. Так что человек он в Балалклаве известный, не говоря уж о том, что заслуженный и
пожилой — 65 лет. Нехорошо было бы заставлять такого человека ждать: вот он уже
замаячил на пересечении автомобильной трассы и узкоколейки, в советскую эпоху
подвозившей к «Металлисту» необходимые материалы, и делает нам пригласительные
пассы худыми жилистыми руками, торчащими, как сухие сучья, из рукавов
безупречно накрахмаленной черной свободной рубашки.
На судоремонтном заводе Тужилин отработал инженером-судоремонтником и технологом
цеха семь лет — с 1983-го по 1990-й год, — а с тех пор
чем только не занимался: от дачного строительства до проектирования мебели. А
что делать — ведь стационарный судоремонт в Крыму фактически прекратил
существование на многие годы, оставшимся заказчикам стало выгоднее нанимать под
конкретные задания «летучие бригады» человек по пять-шесть. Собирается такая
бригада и летит по международным «паспортам моряка» в любой конец бывшего СССР
— подзаработать вахтовым методом, хоть в Эстонию, хоть на Камчатку. Тужилину много раз предлагали возглавить подобные бригады,
но он всякий раз отказывался — хлопотно, возраст уже не тот, чуть
что не так — придется отвечать перед хозяином рублем. Не по нутру это оказалось
и большинству его ровесников — бывших подчиненных, вот и вышло, что:
— Кто стал трубопроводы прокладывать,
кто в частных домах электричество чинить, кто свиньями торговать, кто
продуктовый магазин открыл, а кто просто на пенсии черешню с кизилом
выращивает. Но из Крыма, несмотря на все трудности, почти никто не уехал.
Помните, как при советской власти говорили: «Жизнь у советского человека одна и
провести ее надо в Крыму»? Но знаете, что самое смешное? «Металлист» формально
так и не закрылся! Он считался и считается работающим предприятием все эти
долгие годы после крушения СССР. Только вместо 25 тысяч сотрудников там сейчас
числится 150 — кладовщики да охранники. После вхождения Крыма в состав России
поползли, правда, слухи о возрождении — но какая теперь там работа? Плавучих
доков нет, оборудование растащили… А когда-то завод
был огромен — цехов и управлений в нем было видимо-невидимо. То, что под скалой,
у нас считалось спеццехом по ремонту подводных лодок
— и ничего больше. Правда, нам об этом спеццехе
особенно знать не полагалось, а появляться там и подавно. Я зашел как-то в
музей посмотреть, что теперь на его месте, так не поверите: то, что рассказывают
обычным туристам, во многом оказалось новостью и для меня, проработавшего
долгие годы рядом, в нескольких метрах…
Тужилин улыбается во
весь рот, сидя на скамейке в обычном городском дворике и неторопливо беседуя со
мной под досужее жужжание бабушек-домохозяек окрестных «хрущевок»,
и в улыбке его мелькает выступающий чуть за губу, как у обаятельной Бабы-Яги,
кривоватый зуб. Вот, значит, как выглядит наш секретный объект
в глазах персонажа из мира наземного, служившего подземному ширмой, —
инженера с завода «Металлист»…
Чуть более
ясное, хотя и тоже не полное представление о подлинных тайнах скалы Таврос по долгу службы имел Валентин Данилов,
капитан III ранга, в прошлом — помощник командира и командир нескольких
субмарин, корреспондент флотских газет и даже поэт-любитель (писал в походах
стихи для стенгазет, чтоб, как говорится, поддержать моральный дух матросов в
долгих подводных походах). Получалось забавно и небездарно.
Про таких, как Данилов, говорят — все у
него есть: один сын — командир боевого сторожевого корабля «Пытливый», второй —
механиком избороздил Индийский океан на научных судах, дочь, внуки, награды… Есть красивая, образцово чистая, оформленная в стиле
подлодки квартира в Севастополе (все двери — от уборной до балкона — сдвижные,
как перегородки между отсеками субмарины). Есть достаточно крепкое здоровье —
движения кавторанга в отставке порывисты, спина
прямая, а пара рюмок коньяка или водки идут только на пользу его обаянию и
красноречию. Есть боевая подруга, идущая рядом на этом нераннем
этапе жизни: у Данилова умерла жена, а у Татьяны Касаткиной, которую хозяин
дома зовет «кумой», — муж, тоже капитан подводного флота. Есть богатство
прожитых лет: 1 мая 2017 года Данилову исполнилось 86.
На столе, по русскому моряцкому обычаю,
кислая капуста, бутерброды с балыком, вяленое мясо и ничего жидкого, кроме
алкоголя, — этакий аналог сухого пайка. Рюмки — исключительно с символами
советского флота, армии, а также с гравировкой ордена Отечественной войны. Как
ни удивительно, Валентин Данилов, 1931 года рождения, официально считается
ветераном Второй мировой как труженик тыла — с 11 до
14 лет, без отрыва от учебы в школе, он работал на оборонном предприятии в
родном городке Быстрове Костромской области. И впечатление такое, что физической формой почтенный ветеран до сих
пор соответствует этому возрасту: праздничным ураганом мечется по дому, то
демонстрируя семейные альбомы, то благодарности от сильных мира сего, то в
элегантно-цирковой манере позируя фотографу, наливая, накладывая еду, на ходу
меняя офицерские головные уборы, мундиры и темы разговора.
— Разумеется, офицеры знали, что в
Балаклаве хранятся ядерные заряды, — мы же сами их там
на борт не раз принимали. Что же, такая махина-база была предназначена только
для ремонта дизельных субмарин, как официально значилось по документам? Да
любому мало-мальски грамотному моряку, хоть раз зашедшему в Балаклаву,
становилось ясно, что это лукавство! Вот послушайте, расскажу вам историю:
после Карибского кризиса, когда Хрущев убрал наши ракеты с Кубы, Кеннеди в
ответ вывез свои из Турции. Причем оба лидера договорились,
что атомного оружия в Черном море больше не будет (официально
Черное море так и не было объявлено безъядерной зоной. — А.А.). Но
не знаю, как американцы, а мы-то, конечно, его там сохранили. Вдруг первый удар
по Севастополю, как в Крымскую войну, — что ж, без защиты сидеть? Так что на
«Арсенале» в Балаклаве держали ядерные боезаряды для торпед, и время от времени
мы выводили это хозяйство на секретные учения, даже и в Средиземное море. В режиме
тишины, конечно. И вот однажды, когда проходили Босфор и Дарданеллы, ребята у
нас напортачили — всплыли для подзарядки раньше
времени. А НАТОвские субмарины нас, конечно, вели,
сопровождали — дело обычное. Ну вот и засекли наш
борт, стали преследовать, а у нас с собой два ядерных заряда. Мать честная!
Мало того, что, если докажут, — скандал, так неровен час подстрелят с этим
грузом. Но обошлось — удрали мы от них в нейтральные воды, а там уж никаких
претензий быть не может. Пришлось, правда, со всем этим смертоносным хозяйством
идти аж вокруг Европы — через Гибралтар, в нашу тогда
советскую Латвию, на базу в Лиепае. А потом, уж после заслуженного отдыха в
санатории, налегке, в надводном положении, демонстративно — в родную Балалкаву… Ну да никто не жаловался
— погонялись и повеселились от души…
Удивительно: когда смотришь на капитана
Данилова, кажется: нет на свете человека, менее подходящего для хранения
государственной тайны. А по рассказам его получается, что сверхсекретная
Балаклава, «Арсенал», да и весь подводный флот СССР — просто арена постоянного
карнавала, веселых шуток и яркой колоритной жизни напоказ. О чем только не
вспоминает и чем только не занимался по ходу своей морской карьеры в Крыму этот
заслуженный ветеран-балагур: и преподавал устройство советских подводных лодок
индонезийцам, эти лодки закупившим. И инструктировал болгарских легких
водолазов — обучал их в подводном колоколе спасать потерпевших бедствие. И
разыгрывал коллег-капитанов, в шутку подменяя ордера на полученные в Балаклаве
квартиры… Но, разумеется, этот психологический
диссонанс — мнимый.
— Вы насчет тайны, секретности? — щурится
Валентин Алексеевич. — Тут, как говорится, мухи — отдельно, котлеты —
отдельно. Да и случайный человек на такую службу, как наша,
вообще не попадет. Да и, может, это только по моим стариковским историям так
выходит, что жизнь у нас была анекдотом и праздником. Вы вот что примите в
соображение: поход на дизельной подлодке (а у нас в Балалклаве
базировались только дизельные — для атомных
там места нет) — это четыре месяца в среднем. Белье при этом мы сначала не
меняли вовсе, потом, с 1970-х, стали менять раз в 10 дней. Перфорированные
тапочки — круглые сутки, и никакой иной обуви. Сон повахтенно
на движущихся досках между разных колес и штырей, причем как для матросов, так
и для офицеров. Служба на такой базе, как наша, это когда командир, придя на
базу в день рождения жены, провозглашает тост «за те два года из двадцати, что
я провел на берегу». А сын его потом убеждает одноклассников — у меня есть папа,
он даже иногда у нас дома ночует. Был у нас на Объекте как-то Юрий Гагарин,
осматривал помещения, выходил в море на подлодке. Так знаете, что он сказал,
выйдя оттуда? «Я лучше еще десять раз полечу в космос, чем залезу в этот гроб».
Так что знать «сверх нормы» и держать рот на замке — не самое обременительное,
поверьте. Это теперь болтать стало можно — дело прошлое…
Действительно, если оставить в стороне
шутки и прибаутки, то этак вот выглядит служба в Балалкаве
с «колокольни» обычного офицера-подводника, одного из многих.
Но мы идем, что называется, дальше и
глубже по ступеням погружения в секреты.
Следующую ступень допуска идеально
представляет капитан I ранга в запасе Юрий Тарариев.
Ныне именно он состоит в должности директора Военно-исторического музея
фортификационных сооружений в Балаклаве, а как говорится, «во время оно»
(если быть точными, в 1983—1987 годах) состоял заместителем начальника
политотдела 14-й дивизии — а по своей мощи практически эскадры — подводных
лодок, о которой уже говорилось.
Крепкое рукопожатие, цепкий взгляд,
подтянутая и молодецкая для 63 лет (да и вообще) фигура. Речь емкая, точная и
всегда подчеркнуто по делу, по сути. Представляется четко, смысл любого вопроса
ловит быстро. Человек явно себе на уме, несмотря на подчеркнутую
доброжелательность. Белоснежная рубашка и лакированные туфли. Все эти черты
совокупно выдают в Тарариеве не просто кадрового
военного, но тип личности «человек-служу-России».
И кабинет его, расположенный близ
внутреннего батопорта в единственном пригодном для работы не обветшавшем
здании, — это классический кабинет современного российского чиновника «с
военным уклоном». Портреты Путина и Шойгу, а также самого Тарариева
с премьер-министром Медведевым занимают здесь свою законную и обязательную
позицию, но остается место и лирике, и юмору. Со стен на нас смотрят гравюры со
старинными видами Крыма вообще и Балаклавы в частности, на столе красуются
таблички с ироническими текстами вроде — «Использование устройств сотовой связи
и приемников персонального радиовызова запрещено». При этом на столе перед
директором — как минимум два мобильных и два стационарных телефонных
устройства, и «используются» они практически беспрерывно. Главным же украшением
комнаты служит подробная, искусно и даже виртуозно выполненная схема
«подземного царства» скалы Таврос, ну и, конечно, —
прекрасный романтический вид на бухту из окна.
— Хотите
верьте, хотите — нет, но первоначально я и понятия не имел, что находится тут,
у меня под носом, в скале, которую я каждый день видел из своего окна в
политотделе дивизии. И ничего удивительного: ведь даже фотографирование на
Объекте считалось преступлением. Им разрешалось заниматься только одному
мичману, некоему Владимиру Брауну, и состоял он, естественно, в штате разведки.
Кроме того, нас, офицеров, вообще мало интересовали «Арсенал» и все эти
подземные дела. Как профессионалы мы, конечно, понимали: ремонт подлодок в
Балаклаве — это просто «крыша». Ну, или в крайнем
случае — побочное занятие, чтоб дать заработать заводу «Металлист». А по долгу
службы знали следующее: в случае ядерной атаки противника или предупреждения о
вероятности такой атаки — о подлете вражеского самолета
то есть — весь личный состав дивизии, базы и население поселка предписывалось
спрятать в подземелье. Герметические двери в десятки тонн весом немедленно
задраить — ведь мощный гидроудар бомбы должен был на
много часов затопить все прибрежные горы «с головой». Спустя время южный
батопорт — тот, что смотрит на ту сторону мыса, — следовало открыть и все наши
подлодки выпустить в открытое море для нанесения ответного удара и блокады
Босфора. Все остальное время мы, субмарины, просто готовились к такому событию,
от которого, конечно, упаси бог. Готовились в учебных походах и здесь, под Тавросом… В общем, Балалклавская ремонтная база была на самом деле укрытием
подлодок, предназначенных для оборонительных действий в случае атомной войны.
Благо, и арсенал рядом, далеко за боезарядами ходить не надо.
— И вы никогда не бывали в этом
укрытии?!
— Честное слово, первые несколько
месяцев службы — не доводилось. Потом стал, конечно, время от времени заходить
— на той или иной лодке. После похода, скажем. Но повторюсь, офицеры не любили
туда становиться. Кругом всегда суета, у патрулей вечно какие-нибудь спецучения, у рабочих — все гудит, сверкает, тарахтит,
теснота… И тут же рядом варится пища, например. Шаг
вправо, шаг влево из зоны, где ты имеешь право находиться, — уже нарушение, с
последующей выволочкой от начальства. И что сотруднику
политотдела делать в такой обстановке? Разве что помочь персоналу из цехов
таскать детали, разгрузить что-нибудь. Ну и следить, чтобы матросы не сломали
автоматы с бесплатной газировкой, которые были там везде расставлены. Иное
дело, что потом, на второй или третий мой год в должности, нас вместе со всем
штабом неожиданно перевели туда, «под горку», на постоянный режим. Помню, взял
я в один прекрасный день «шкатулку» с секретными документами, противогаз и
просто пошел обживать новый кабинет. Вот тогда действительно привелось мне
оценить масштабы сооружения и подвиг строителей. Культурный шок был. Это ж какая махина! До каких мелочей все было продумано. И как
жаль, что все пошло прахом. Ведь в эпоху всеобщего советского развала именно
подводный флот оказался самым уязвимым. Дизель-генераторы
нуждаются в постоянном обновлении, а без них самая современная субмарина
превращается в консервную банку. В общем, ничего не оставалось, кроме как
проводить, как говорится, «утилизацию на месте». То есть — резать. Так и
сделали: в бухте лодкам по очереди вырывали стальными кранами свинцовые части и
все, что можно пустить на вторсырье. Ядовитый электролит сливали прямо в воду. Оставшееся офицеры и мичманы разобрали себе на дачи — авось
в хозяйстве пригодится. Забавно получилось — с чем начинали, с тем и остались:
при создании 14-й дивизии числилась за ней одна лодка и при расформировании —
то же самое. Таков вот виток истории.
Тарариев со сдержанной
горечью трет ладонью лысину.
— Юрий Семёнович, но сейчас, увы, опять
нечто похожее на «холодную войну». Нет ли у Балалклавы
в этой связи военного будущего?
— Ха. Мне тут звонили какие-то новые
начальники из штаба флота. Спрашивали: «Как вы смотрите на то, чтобы провести в
музейных штольнях учения по гражданской обороне?» Я ответил: «Если вы без
головы, то давайте, загоняйте людей на гибель. Отвечать станете сами». Без материальных супервложений никакая
база здесь больше невозможна. Это ж надо восстанавливать все системы: кабели,
вентиляцию, кислородную станцию, автоматику! Господи, да мы за все годы
экспозиции тут еще не все разгребли. И потом, вы знаете, меня должность
директора музея устраивает. Мне кажется, и Балалклавская
штольня, и я сам нашли хорошее новое призвание, слава богу. У нас есть четкие и
важные планы. Для чего нужен музей? Я считаю — во-первых,
чтобы знакомить публику с местной историей подводного флота, причем от самого
начала, вот прямо от 1906 года, когда в бухту на паровой тяге доставили первые
две императорские субмарины «Лосось» и «Судак», до того, когда Министерство
обороны Украины, приняв Балалклаву и оценив, как
говорится, размеры бедствия после десяти лет грабежа, пыталось сначала
«сбагрить» подземелье городской администрации под склады вин и
шампиньонов, а когда это не прошло — основали музей «холодной войны». Если
хотите знать мое мнение, экспозиция у них была тенденциозная, к подлинной
памяти о базе отношения она не имела. Свезли сюда ни к селу
ни к городу какие-то пушки, снаряды, макеты кораблей и стали расписывать
публике, каким монстром был СССР, на всех напасть собирался. Иностранцы валили
валом — немцы, англичане, американцы. Музей тогда зарабатывал миллионы
долларов.
— А сейчас?
— Сейчас мы в уникальном и дурацком положении «принцев-нищих». По статусу музей — это
подразделение Черноморского флота России. Следовательно, мы не имеем права
использовать деньги, что сами заработали, — ни на собственное развитие, ни на
что. Теперь считайте: за 2016 год экспозиция принесла 40 миллионов рублей
дохода — это не считая всяких внеплановых экскурсий и праздников, которые мы
устраиваем. При этом месячная зарплата экскурсовода — 6500 рублей. Моя — 10500, а со всеми премиями и надбавками за выслугу лет
едва доходит до тридцати. Абсурд? Абсурд. Сейчас мы подали официальный запрос
на переход в положение федерального государственного бюджетного предприятия, но
утвердить запрос должно аж правительство страны, а когда еще у него до этого
руки дойдут… В общем, утешение одно: пока мы не
зависим от собственного заработка, можно спокойно обкатать, наладить качество
экскурсий, маршруты, выставки… Я вот издал распоряжение о том, чтобы в одной
группе было не больше 30 туристов, а интервал между заходами в штольню не
превышал 30 минут. Гости, знаете ли, возмущаются — успевают в музей не все, и
из-за давки многим ничего не видно и не слышно — и они правы. Когда мы станем
самостоятельными, придется мне, конечно, «гнать волну», чтобы платить людям
нормальные зарплаты. Но думаю, Балаклаве и памяти о ее
боевой истории это пойдет только на пользу. Дело мы делаем правильное. Хорошее.
Городу и Крыму на пользу. Вот так вот…
Да, вот так дело обстояло и обстоит
сейчас в глазах того, кто по работе обязан знать о нем все. И казалось бы, выше
степени посвящения в секреты базы-лабиринта уже не найти — во всяком случае,
если учитывать, что Хрущев, Брежнев и их министры обороны для опроса не
доступны. Однако мы забыли о представителях еще одной могучей организации, в
чьи прямые обязанности как раз входило эти самые секреты создавать, хранить и
защищать…
— Знаете, что самое забавное? Все
местные жители и весь Черноморский флот до последнего матроса знали как минимум
то, что здесь под скалой — база подлодок. Шила в мешке не утаишь, — смеется
контрразведчик Александр Лазебный, кадровый
офицер советского КГБ, и, как оказалось по ходу знакомства,
настоящий чекист по духу и образу. — Что касается ядерного арсенала, то тут,
конечно, другое дело. И СССР, и США всю «холодную войну», понятное дело,
пытались надуть друг друга в чем только можно. Обойти
любые взаимные договоренности. Все ведь тогда всерьез готовились к войне очень
даже горячей, атомной. Вот советское руководство в обход соглашений Хрущева с
Кеннеди и решило в этой глубоченной штольне с
пятиметровыми стенами все-таки держать арсенал ядерных торпедных боезарядов.
Уже в начале 1960-х решило — благо 200 000 кубометров
породы строители уже успели оттуда «выскоблить». Ну
тут, конечно, и понадобились на Балаклаве такие, как я. Для охраны, для
порядку.
Наша встреча с этим человеком была
назначена на 11.00 у развилки дорог, ведущих на восточный и западный берега Балаклавской бухты соответственно. Мы чуть опередили график
— прибыли уже к 10.20. Глядь, а чекист уже тут как
тут, на своем миниатюрном «Дэу Матиз».
Машина отчасти под стать самому владельцу. Его, конечно, не назовешь
миниатюрным, но он не высок, не монументален фигурой.
При этом — крепко сбит, жилист, и даже походка, если приглядеться, выдает в нем
недюжинную физическую силу (вскоре наши наблюдения подтвердятся биографически: мы узнаем, что наш герой — мастер спорта по
гимнастике и окончил в родном Бердичеве соответствующую школу).
В общем, видна в этом человеке повадка
секретного агента, сотрудника спецслужб. Если бы с нами в то утро случайно не
оказалось крымского жителя, знавшего в лицо капитана II ранга Александра
Дмитриевича Лазебного, в 1983—1986 годах офицера
особого отдела 153-й балаклавской бригады подводных
лодок и важного сотрудника службы безопасности всей базы, то он бы сам не сразу
обнаружил свое присутствие. Скорее, понаблюдал бы за нами из автомобиля,
присмотрелся, освоился, прикинул, что за «клиенты» ему достались
на сей раз. (Звание кавторанга
он носит официально и законно — проделал больше 15 подводных походов, хотя
изначально флотские погоны ему, конечно, надели для камуфляжа, чтобы не
выделялся среди сослуживцев и не особенно мозолил глаза своей особой ролью на
Объекте. А вообще-то таким, как он, полагались чины по
линии госбезопасности). Но — пришлось знакомиться и «открывать карты
сразу».
67-летний Лазебный
очень моложав (хотя курит и выпивает как настоящий морской волк и
офицер-подводник), статен и по-флотски аккуратен (выкурив сигарету, никогда не
бросает ее под ноги, но хранит, сколько понадобится, до ближайшей урны). Его
речь правильна, грамотна и корректна, хотя он не прочь и хорошо умеет сострить
и метко, и добродушно-грубовато. Он обаятелен,
говорлив, балагур, за словом в карман не лезет, хотя далеко не всегда отвечает
на тот вопрос, который ему задали, — делает вид, что не замечает разницы, а сам
искусно уходит от передачи нежелательной информации и лишнего не сбалтывает. В
общем, действует совершенно в духе лозунга, который мы увидим в штольне при
входе в «Арсенал»: «Не все говори, что знаешь, но всегда знай, что говоришь».
— Я, собственно, не хотел идти в
госбезопасность. Просто в 1972 году выпуск нашего противолодочного факультета в
нахимовском училище оказался самым большим в истории — 586 человек. Куда девать
такую ораву? Кто в замполиты пошел, кто в
хозяйственные службы, а я закончил в Новосибирске школу КГБ и вот прибыл сюда,
в Крым, на службу. Мне, видите ли, сделали предложение, от которого «не
полагается отказываться». Которое делают один раз, так
тогда говорили.
Так началась служба Лазебного
тайным агентом на подводном флоте. При этом от самого основного содержания
службы его, конечно, никто не освобождал — наравне со всеми он ходил на дизелях
в Болгарию, Румынию, через Босфор в Средиземноморье. Основной его задачей как в походе, так и на Балаклавской
базе было всемерное обеспечение гостайны. Чем он
только не занимался тогда — от подбрасывания вахтерам ложных удостоверений с
«портретом» барана вместо человеческого лица (простая проверка бдительности) до
сложных дел по организации ложных подъездных дорог к Объекту, предотвращению
угона подлодок к вероятному противнику и утечки служебной информации, а также
по дезинформации непосвященных. В общем, именно Александр Лазебный
с несколькими коллегами повесил над Балаклавой туманную дымку таинственности, в
которой, как мы видим, до сих пор трудно разобраться.
Проект же тайного хранилища атомных
боезарядов наш новый друг курировал лично и вполне охотно рассказывает о том,
как эти боезаряды в «Арсенал» попадали, как «насаживались» на торпеды, как
лодки с «особым грузом» входили на базу и выходили с нее в особом режиме…
— Спутник ведь уже в шестидесятых мог сфотографировать
на Земле даже газетный текст, если надо, а уж подлодку, идущую в док, — я вас
умоляю. А увидели бы НАТОвцы советскую субмарину в Балаклавской бухте носом к берегу и в двух метрах от него —
сразу бы догадались, что она идет в секретный док!
Располагался «Арсенал» в северной части
скального лабиринта, ближе к выходу в открытое море. Теперь — что там, дело
прошлое — уже и музей ничего в этой связи не отрицает и не скрывает от
посетителей. Макет ядерного боезаряда для торпеды Т-5 даже выставлен на
всеобщее обозрение во дворе у выхода из штольни, а внизу, за круговыми
колесными замками, скрывается еще несколько таких же. Сейчас любой посетитель
может визуально представить себе, как располагался и по какому принципу
функционировал Объект-820 — вот коридоры с плавными изгибами для максимальной
защиты от взрывной волны. Вот наглухо закрытые грандиозные герметические двери
с гидрозатворами. Вот обходные «лазы», по которым в
штольню проникали имеющие допуск для работы в ней, — ведь сами супердвери всегда были закрыты, вечно и безвариантно.
Словно ворота римского храма Януса, они должны были открыться лишь в том
случае, если б началась ядерная война. Вот колеи для подвоза тележек — как на
улице, тротуары для сотрудников по бокам от них, вот подъемные краны для
боеголовок и пульты управления, особые инфракрасные фонари и так далее.
— Вообще, если полностью и в красках
описывать, что у нас тут бывало и чем приходилось заниматься, люди не поверят —
скажут: брешешь, хвастаешь. Ну, нам это только на
руку. Вот верите, скажем, что здесь, прямо у курортного берега, новые
баллистические ракеты испытывались? На стендах в «Арсенале» собирали двигатели,
вывозили в море прямо в глубоководных шахтах, топили ко дну, и… Что кодовые
шифры менялись на подлодках после каждого сеанса связи? А что агенты,
завербованные мной в восьмидесятых, до сих пор живы,
работают кто где, и дела их до сих пор под грифом секретности? Я даже своего
никогда не видел! Сейчас вот ведь формируется новая контрразведка Черноморского
флота — кто передаст ей бесценный опыт, как вы думаете?.. Ну а хотя бы в то,
что для прохода по каждому коридору требовался особый пропуск, а для каждого
рабочего и инженера, приглашенного по делам в «Арсенал», сочинялась особая
легенда — что у нас тут такое и зачем его пригласили — верите? Знаете, там, в штольне, тогда, как в муравейнике: каждый, сам того
иногда не зная, действовал по строгому, рассчитанному до секунды регламенту:
зашел — сделал конкретное дело — вышел. А у нас уже все записано. Никто
друг с другом даже почти не разговаривал — вот какая ответственность. И всякий,
кто хоть раз в подземелье входил, уже не выпадал из поля зрения органов до
самой смерти. Так что, верите? Ну, дело ваше. Скажу одно — мало уже остается
людей, способных обо всем этом говорить достоверно…
Мы, щурясь на яркое весеннее солнце,
беседуем обо всем этом в уже описанном узеньком дворе у батопорта, а мимо время
от времени проводят свои группы экскурсоводы. Проводят — и всякий раз сердито
покрикивают на Лазебного: самостоятельный осмотр, мол,
у нас запрещен, прекратите самовольные рассказы, товарищ. Знали бы они, что за
«экскурсовод» привел нас на базу сегодня. Чекист только посмеивается и роняет
крупицы былей и небылиц. И постепенно, к концу разговора, словно чувствуя, что
дело сделано, из осторожного, лукаво-хитроватого хранителя тайн опять
превращается в добродушного мастера шутки-прибаутки. Вот он
уже оставил арсенальную тему и весело заказывает кому-то по мобильному мидий и
самогон ко Дню Победы. А также невзначай выявляет наши
планы, приглашает «как-нибудь» прокатиться на своем катере, раздает нам
георгиевские ленточки («Вы же собираетесь на парад 9 мая в Севастополе?
Так как же вы там без них!»).
Вспоминает о детстве на Украине, о судьбах своего отца и деда (обоих —
высокопоставленных коммунистов — репрессировали при Сталине, но потом
реабилитировали, но все эти «пятна на биографии», заметьте, не помешали Лазебному служить в КГБ) и при этом смотрит отрешенно
куда-то вдаль.
А мы, неспешно удаляясь, оглядываемся на
ворота батопорта, на гигантские жерла дверей арсенала, на самолеты и боезаряды
во дворе и думаем: что должен чувствовать этот человек? Вся его жизнь ушла на
заботу об этой мощи, на ревностную охрану тайн, на великое царство-государство,
символ которого перед нами. И вот он должен стоять здесь на его «руинах» и
видеть, чем все кончилось — его империя превратилась в музей.
Вниз по
кроличьей норе
К главному входу в Музей
фортификационных сооружений «Балаклавская бухта» не
так уж легко найти дорогу — все городские указатели ведут только на восточную,
парадную набережную, где все гуляют, а чтоб доехать сюда, приходится
догадываться и импровизировать. Хотя именно здесь, вроде бы, расположена самая
популярная в городе, если не на всем полуострове, достопримечательность (224
тысячи посетителей за минувший год — и это только по билетам, без учета спецэкскурсий). Впрочем, мы все равно приезжаем чуть раньше
назначенного часа. Машины здесь принято парковать вдоль длинного бетонного
забора, в одном из концов которого имеется маленькая щель со стрелкой и столь
популярной везде, где говорят по-русски, надписью «…УЙ». За ней, как известно
только самым бывалым и посвященным в тайны Балаклавы, находится кислородная
станция, в прошлом обслуживавшая базу подлодок. Человеку неплотного
телосложения, вроде веселой и компетентной 26-летней Светланы Миненко, научного
сотрудника музея, которая сегодня будет нашим Вергилием в «подземном царстве»,
— туда протиснуться легко, но для обладателя более внушительных форм это дело
тяжелое.
Далее посетители выходят к подъемному (в
прошлом, сейчас он уже не поднимается) мосту, под которым — непременно ночью —
в доки заходили «усталые подлодки», из глубин пришедшие домой. Теперь по каналу
в прохладные глубины скального лабиринта дружным нескончаемым косяком идет
только кефаль — летом ее сменит ставрида. Сейчас тут рыбе комфортно и
безопасно, а раньше…
— Бывало, «живности» накапливалось
столько, что решетки на трубах между доками забивались ею наглухо. Тогда
приходилось поднимать лодки на стропила и откачивать всю воду! Зато вкусной
рыбки сотрудники собирали со дна на месяц вперед — коптить, жарить, засаливать,
— улыбается Светлана, прогуливаясь вместе с нами вдоль бухты, где подводная
биомасса, похоже, и вправду кишмя кишит: над поверхностью воды, беспрестанно
ныряя, носятся жадные чайки, а под ней — одни, без «взрослых», кормятся в
безопасности закрытой бухты маленькие дельфинята. Со
стороны скалы Таврос на эту идиллию пустыми
глазницами окон смотрит охотничий домик князя Юсупова, знаменитого убийцы
Распутина. Говорят, в свое время хозяин так и не успел посетить эту свою
резиденцию, и теперь вот, за целый век никем не обжитая, она лежит почти в
руинах. Впрочем, оценить мастерство и меткий глаз неизвестного нам архитектора
можно до сих пор: каждый из трех арочных сводов фасада открывает четкий вид на
каждый из трех зрительных сегментов бухты. Если прогуляться чуть далее, к мысу Фиолент, можно набрести на весьма сохранную артиллерийскую
позицию русских времен еще Первой мировой войны.
Впрочем, не сейчас: уже собираются к часу открытия первые сегодняшние гости
музея.
Громко ворча,
что их никак не впускают в желанную «пещеру», они рассматривают возле
«скального зева» скульптуры, плакаты, объявления и прочую «наглядную агитацию»
разных эпох: от обелиска «Мужеству и стойкости советских подводников» до
предупреждения:
«Осторожно, терроризм!» На скамейке у кассы, невзначай смешавшись с туристами,
сидит осанистый охранник — как выясняется, сам из бывших офицеров Балаклавской базы, причем в ранге командира подлодки.
Теперь вот дослуживает свой век, как говорится, у врат родного учреждения.
Сидит — и зорко следит за всеми вокруг. «Вы из какой телекомпании?» — «Мы не
с телевидения, а из журнала…» — «Вот как? Ну-ну… В туалет
не забудьте сходить, а то там негде».
У нас полный и безоговорочный карт-бланш
на посещение и исследование всех без исключения, даже самых потаенных,
недоступных туристам ходов, лазов и помещений «Хеопсовой пирамиды ХХ века». Еще
накануне, без суеты и четко, по-военному Юрий Тарариев
провел перекличку сотрудников, которые могут быть нам полезны, выудил из
учрежденческих закромов все нужные ключи. И вот теперь, в сопровождении
Светланы, а также начальника службы безопасности Владимира Тиунова,
движемся мы по лабиринту, где дух захватывает от количества ответвлений,
поворотов, от свисающих с потолка предметов фантастической формы и назначения,
от неожиданных экспонатов. Периодически нам встречаются «бродячие»
экскурсоводы, готовящиеся встретить своих сегодняшних туристов. Светлана,
улыбаясь им, не прекращает своих непринужденных рассказов, и возникает чувство,
будто мы в гостях лично у нее, причем даже не на любимой работе, а на кухне у
образцовой хозяюшки, где все устроено ею. Кстати, Миненко и вправду является
автором львиной доли экспозиции. Сложные, сугубо мужские, казалось бы,
технические приспособления она описывает словно рецепты домашних блюд, цифрами
сыплет, как фасолью из лукошка, а времена, когда ее заведомо не было еще на
свете, «вспоминает» будто собственный вчерашний день. Под таинственно
мерцающими под потолками коридоров красными осветительными огоньками звенит ее
голос:
— Ну, так. Там, у входа, с флагом
советских ВМС на хвосте, стоит ЯК-38. Такими самолетами оснащались наши первые
авианосцы. Вот, пожалуйста, морские мины — всплывающие и глубоководные. Здесь —
настоящие торпеды, якоря, маршевая турбина ДО-63, дизель и генератор с
трофейной немецкой подлодки U-2234. Машинный телеграф надводного двухвинтового
корабля, прошу любить и жаловать. Сверхмалая подлодочка «Тритон» — ну, это так, для патрулирования
акваторий портов, ничего серьезного. Знаете, у нас есть мечта, и, кажется,
скоро она осуществится. Нам обещали настоящую большую списанную лодку — чтоб
туристов по ней водить. Это будет здорово. Кстати, хотите загадку: почему
субмарины почти всегда черные? Для маскировки? Чтобы страху нагонять? Нет! Они
просто в слое резины, это позволяет лучше прятаться от радаров противника. Ну вот и подошли к самому интересному!
Тихонько отойдя к стене главного зала
базы, пересеченного подземной набережной с основным каналом приема лодок, наша
провожатая вдруг вставляет ключ в совершенно неприметную со стороны замочную
скважину — и от стены, словно в детективном кино, отъезжает здоровенный
кусок покрытия.
— Одну комнату мы нарочно оставили
такой, какой нашли ее после основания музея. Ну, то есть после многих лет
грабежа, вы понимаете. Даже не для посетителей, а скорее, себе, так сказать, в
назидание.
Тиунов включает походный фонарь, и в его
дрожащем свете перед нами предстает нечто среднее между заброшенным
хозяйственным чуланом и погребальной камерой древнеегипетской гробницы, где
побывали воры. Перевернутые стулья, рваные тряпки, куски металлической
проволоки, следы от спиленных и выжженных проводов, пустые бутылки, покрытые
плесенью и солевым налетом, даже детские игрушки. В углу печальным осколком
эпохи валяется сломанный автомат для газировки — явно из тех, о которых давеча
упоминал Юрий Тарариев.
— Здесь лазили все, кому не лень,
ведь первые годы и потом, при Украине, музей был открыт для свободного
посещения, — объясняет Светлана. — Разрешалось отстать от группы, в касочке, с фонариком, и вдоволь поразвлечься.
Письменными следами этих развлечений,
как водится, испещрены стены этой «камеры назидания»: «Шурик и Димон 04.11.2004», «Андреев и Nirvana
— forever!» и даже, увы: «Позор хохлам. Севастополь.
2001 г.» Видимо, в те времена севастопольцы оставались не слишком довольны внутренним состоянием балаклавских штолен.
Соседняя дверь, «не для туристов», столь
же трудно различимая из основного коридора, скрывает за собой бесконечную
галерею помещений разного назначения — тысячи и тысячи квадратных метров
площади. Только здесь понимаешь, сколь краток пока еще маршрут простого
посетителя музея — полчаса времени и едва ли пятая часть подземелий. А тут
перед нашими удивленными взорами — и прежняя заводская часть, где десятки людей
на десятках станков трудились над деталями подлодок, а теперь… нет ничего,
кроме порванного листа с надписью по-украински «Слава героям!» До 2014 года
здесь собирались открыть очередную экспозицию на тему «холодной войны», сейчас
готовится выставка о дореволюционном подводном флоте
Российской империи. Но начинать придется с нуля — ведь сбиты даже лестницы на
второй подземный этаж, где раньше располагались офицерские кабинеты таких
деятелей, как Тарариев или Лазебный.
И сбиты специально, чтоб вандалам стало труднее
добраться! Естественно, исчезли всякие следы пекарни, прачечной, столовой, и
только трафаретная надпись на стене — Alles fuer Deutschland — вызывает у
случайного гостя внезапную оторопь: господи, это еще что?
— Кино у нас тут снимают, —
сверкает из темноты белозубой улыбкой Светлана. — Лозунг остался от
съемочной группы американского фильма «Солдаты удачи». Еще приезжали снимать
одну серию «Морских дьяволов» в прошлом году — «По ту сторону смерти».
«Кровищи» поразливали! Но это еще что: в части ГСМ
даже японские иероглифы есть.
«ГСМ» — это сокращение от русских слов
«горюче-смазочные материалы», и самое поразительное, что в этом помещении,
напоминающем античный храм с алтарем и колоннами, до сих пор — за четверть
века! — не выветрился удушающий запах топлива, так въелся он в бетонные стены и
крытый специальным противоискровым составом серебрином пол. Впрочем, и саму систему из двух огромных
цистерн можно наблюдать наглядно — особенно, если открыть со средневековым
скрипом особую дверцу, подняться по узкой лесенке, оказаться над 20-метровой
пропастью и представить себе, что прямо под тобой плещется тысяча тонн идущего
самотеком горючего. Даже корочка мазута на внутренней поверхности сохранилась.
Лестница, ведущая к горловине баков, высока, как на мексиканских пирамидах,
ступеней в ней — штук 50, но Светлана Миненко хладнокровно предупреждает снизу:
— Осторожно, там третью сверху надо
заменить, скоро обвалится!
Да, эта девушка, обыкновенная уроженка
Балаклавы (правда, из семьи подводников — да здесь мало найдется иных), вправду
знает о музее и в музее все: о его прошлом, настоящем и будущем, обо всех
поворотах, проходах и лазах. Знает, где и как испытывали торпеды на пневматику,
электронику, герметику, знает все про кессонные бассейны и помнит наизусть, что
было написано на давно рассыпавшихся в прах плакатах с Лениным и наглядной
агитацией по стенам. Держит в голове тайны уже открытые и такие, которые
предстоит еще открыть, причем, скорее всего — именно ей. Так недавно научный
сотрудник Миненко установила, что было скрыто за «печного типа» дверью с едва
просматривавшейся надписью «Огнеопасно!» на балюстраде, за углом от коридора с
каморками для личных вещей рабочих.
Довольно долго разные причастные к музею
люди бились над этой загадкой, пока Светлана, не мудрствуя лукаво, не
предложила сдвинуть с места перегородку, оказавшуюся ложной. Выяснилось, что
здесь находился аварийный выход из лабиринта в сторону наземной кислородной
станции, а «огнеопансно» — это для отвода глаз, чтобы
любопытные не совались.
Память
27 марта 2017 года в Музее был праздник.
Отмечали 50-летие 14-й дивизии. Приехали дети — несколько классов разных
севастопольских школ — посмотреть на героев, о которых теперь рассказывают на
уроках, спеть им «Усталую подлодку» Пахмутовой —
любимый «семейный» гимн всех советских и постсоветских подводников.
Приехали журналисты и чиновники во главе
с руководителем Балаклавской администрации. И
естественно, «гвозди» программы — ветераны. В длинных плащах подошли они под
пасмурным еще весенним небом к обелиску «Мужеству и стойкости…» при главном
входе в свое бывшее «подземное царство» — согбенные, пожилые, а многие —
откровенно старые. Но зазвучала музыка, и одним движением этих согбенных плеч
они сбросили — почти синхронно! — плащи, и под ними засверкало на мартовском
холодном солнце золото погон и орденов. И старики мальчишками глянули на гостей
— в каждом заслуженном ветеране живет такой «заслуженный мальчуган», который
понимает, какое он производит впечатление своей выправкой, наградами, и это
заставляет его внезапно взорлить перед публикой,
распрямив плечи. Кто видел подобное, знает, о чем речь.
Подобные праздники памяти, праздники былой
боевой славы, конечно же, отдушина для этих людей. Вероятно, не в последнюю
очередь именно они поддерживают их на склоне лет в форме (в прямом и переносном
смысле!), поддерживают в них интерес к жизни, да и саму их жизнь. Именно по
таким праздникам отставные черноморцы в кои-то веки выходят из дому, собираются
вместе, обмениваются новостями о детях, внуках и правнуках. В общем, выражаясь
словами Пушкина, «бойцы поминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились
они».
Главный из этих праздников, конечно,
традиционный парад в честь Дня Победы в Севастополе, и на этот парад мы
оказались ветеранами Балаклавской базы любезно
приглашены.
… Еще по случаю репетиции торжественного
шествия Севастополь встретил нас километровыми пробками. Пожалуй, ни в одном
городе не встретишь в эти дни такого сосредоточенного ажиотажа и всеобщего
осознания Дня Победы как мероприятия не только праздничного, но и
ответственного. Готовятся все — в буквальном смысле от мала
до велика.
Вот бабушка ведет на встречу с
ветеранами внучка лет восьми, не старше, со скрипкой в руках, одетого как
строгий крошечный джентльмен: в темно синюю идеально подогнанную пару с
элегантным галстуком. На лице мальчика — сосредоточенное внимание. Он явно
готов к чему-то серьезному.
Вот пара юношей и пара девушек под
командой третьей пары с той же серьезностью занимаются «шагистикой»: репетируют
свод-развод почетного караула перед Вечным огнем в честь погибших в годы Второй мировой войны.
Город заполнен взрослыми мужчинами в
военной, чаще всего морской, форме. Всюду вывешиваются
транспаранты, плакаты, все белится, красится, подновляется, охорашивается,
прибирается, высаживаются цветы. В общем, картина — как в большом и
славном родовом гнезде перед большим ежегодным сбором всех родственников.
Забавляют в этой связи постоянные предупреждения в духе «Осторожно! Фасад может
обвалиться!» едва ли не на каждом втором здании в центре.
Аккредитацию на парад получить на
удивление легко. Не нужно даже паспортов предъявлять, да и сама аккредитация выглядит словно пропуск на детский утренник: крохотная
картонная полоска с надписью «пресса» — и все. Такую
легко можно передать кому угодно — хоть террористу какому-нибудь. Опасное
легкомыслие.
Впрочем, к легкому, даже игривому,
настрою такие праздники, да еще в атмосфере цветущего и благоухающего юга,
всегда располагают. Каждый на свой манер балагурит,
шутит и благодушествует.
Благодушествует колонна известного
движения «Бессмертный полк» — раскатистое «ура» по разношерстному и
разновозрастному строю бегает, как шаровая молния, от задних рядов к передним,
и обратно. Даже когда «полк» этот остановили довольно надолго из-за какой-то
технической накладки с поздравлением ветеранов где-то впереди, никто слова не
сказал в раздражении, хотя в колонне шли и очень старые люди. Хорошего
настроения и чувства единения им не испортила даже группа идиотов,
чтобы не сказать провокаторов, из организации под названием «Союз советских
офицеров», которой организаторы парада, увы, позволили присоединиться к
«Бессмертному полку» с портретами Сталина и его маршалов — вместо своих
погибших и умерших родственников, как тут заведено.
Шутит грозного и страшноватого даже вида
старуха с вредным, упрямым и непреклонным выражением лица, которую ведут под
руки с двух сторон две тоже уже немолодые женщины (дочери?). Увидев, как
немецкий фотограф буквально в упор наставил на нее объектив камеры, бабка гаркает ему в лицо, чуть ли не с плевком: «Чего целишься?
Раньше надо было целиться, когда мы на Берлин перли!»
Бабке лет от силы 70, так что ее участие во Второй
мировой исключается. Но шутка, согласитесь, забавная.
Благодушествует на самой окраине
Севастополя и электрохозяйство «Стрелецкая бухта», которое по специальному
договору обеспечивает электротехническое обслуживание всего Черноморского флота
России. С 1988 года, пережив три смены государственной власти, его бессменно
возглавляет бывший помощник командира Объекта-820 и главный инженер
Балаклавского «Арсенала» капитан второго ранга Евгений Гапоненко. Уж этот-то
отставной моряк на свои «законные» 79 лет не выглядит точно. Он прекрасно и
далеко не только теоретически разбирается в чачах, наливках, винах и коньяках.
Оживлен и собран одновременно. Обладает завидной памятью — так и сыплет именами
давних-предавних сослуживцев, датами и мелкими
деталями из 1980-х. Вообще, в нем за версту чувствуется
человек одновременно властный, давно научившийся ставить задачи и без усилий
добиваться их выполнения подчиненными, изворотливый, уверенный в себе, всегда
начеку, искушенный, непотопляемый по службе и одновременно добрый,
хлебосольный, не на словах, а на деле внимательный к людям и верный любой
старой дружбе — редчайший винегрет качеств! Пять бывших своих
сотрудников с «Арсенала» капитан II ранга со временем перетащил из Балалклавы на работу к себе, в электрохозяйство. Он лично,
одной кипучей волей, поддерживает традиции «славных глухонемых» — именно так
между собой называют друг друга бывшие гражданские работники «Арсенала»,
инженеры и технический персонал. Ведь они до сих пор считают себя связанными
обязательством хранить государственную тайну — никто его с них не снимал! Два
раза в год, 9 мая, в День Победы, и 4 сентября, в День специалиста по ядерному
обеспечению, по приказу Гапоненко в Стрелецкой бухте, прямо под открытым небом,
накрывается стол на 22 человека — именно столько «глухонемых» осталось в Крыму.
Кто-то может и не прийти — дела, здоровье… Но приборов
ставится непременно 22. А дальше, по мере прибытия других гостей, добавляются
новые. Кто сюда только ни приходит: друзья Гапоненко — ветерана советской войны
в Афганистане, друзья его сына — ветерана американской войны 2003 года в Ираке
(в составе украинского миротворческого батальона). Ну и конечно, ветераны
Объекта. Они у Гапоненко — всегда «на заметке», всегда в поле зрения. На всех
под рукой, в верхнем ящике директорского стола, имеется целое «досье» — заботу
о базовских товарищах и традициях кавторанг
не считает ни хобби, ни побочным делом, а считает задачей первостатейной
важности. Списки всех когда-либо служивших на «Арсенале» аккуратно уложены
Гапоненко в таблицу в программе Excel — с датами
рождения, кратким послужным списком, особыми пометками о пристрастиях и вкусах
каждого, с краткими характеристиками, а также родами занятий после увольнения с
базы. Юбилеи каждого празднуются здесь же, со своим самогоном и сальцем, с
бифштексами от прекрасных поваров электрохозяйства; и каждому юбиляру
обязательно дарится ценный подарок — раньше это были картины на крымские
сюжеты, но теперь такие полотна есть уже у всех, пришлось перейти на часы по
спецзаказу — с крымской же тематикой циферблатов.
— По сто граммов, ребята? — громогласно
вопрошает Гапоненко нас еще издали.
— С удовольствием бы, но мы за рулем.
— Так бросьте руль! — весело
предлагает директор, призывно поднимая бутыль с крымским коньяком.
Жаль, но бросить руль не получается, нас
ждут еще разъезды, дела и встречи, так что придется с сожалением оставить
приятную компанию «глухонемых», по сей день свято блюдущих военную тайну
ушедшего в историю государства. Их никак не назовешь угрюмыми или нелюдимыми
стариками, любому гостю они рады, и журналисту в том числе — но о том, старом,
Деле, о той, старой, службе говорить с ним не будут. «Было ядерное оружие —
не было его, кому теперь какое дело? И вообще — ничего не знаю. По должности не
было нужды вникать». — И морщинки вокруг хитрых глаз Гапоненко собираются в
десяток стрелочек.
Да, это верно, старой тайны теперь не
стало. Не стало грозных Объектов 825 и 820. Не стало сознания сверхважности своей работы исключительного оборонного
значения у тысяч рабочих и служащих. Но сами люди остались.
Что им теперь делать? Что делать
Балаклаве, во что предстоит превратиться этой скромной жемчужине на берегах
уникальной бухты теплого моря? В обычный курорт, место отдыха благодарных детей
севера, проводящих здесь отпуска после своих суровых зим?
В общем, почему бы и нет? Но у
Балаклавы, не в пример десяткам других таких же приятных городков на побережье
Крыма, есть-таки принципиальный козырь в виде скальных лабиринтов музея-базы.
Место это с захватывающей дух, романтической и богатой сумасшедшими зигзагами
судьбою вполне бы могло стать уже в этом, новом, качестве опять градообразующим
предприятием, привлекая миллионы посетителей со всей страны, а в перспективе и
шире. Ведь здесь, что ни поворот, что ни камера, что ни гидравлическая дверь,
что ни деталь подлодки или оборудования, что ни экспонат и что ни день в
истории — то повод для рассказа или для кино.
_________________
1 Батопорт (от фр. bateau-porte) — плавучий гидротехнический затвор, обычно
служащий для запирания входа в док.