Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2018
Рябов Олег
Алексеевич
родился в 1948 году в г. Горький. Окончил
политехнический институт по специальности «радиоинженер». Первая публикация
состоялась в 1968 году. Первая книга — повесть о войне «Письма отца» — вышла в
издательстве «Молодая гвардия» в 1988 году. Печатался в
журналах «Наш современник», «Нева», «Север», «Знамя», «Дружба народов» и др.
Лауреат конкурсов «Ясная Поляна» и «Болдинская премия». Член Союза
писателей России, российского ПЕН-центра,
Национального союза библиофилов. Главный редактор журнала «Нижний Новгород».
1
Марина Прокопьевна Попова, в девичестве
Лисовская, вышла замуж и не так чтобы рано, но и без задержек: учась на
последнем курсе института. Жених ей попался красивый и завидный. И было все же
в ее браке что-то такое, что вызывало и задумчивые, даже недоуменные взгляды, и
досужие разговоры, и шепоток за спиной, и даже недовольство родителей. Причем и
с той, и с другой стороны. Мезальянс? Может быть. Только какой-то неправильный
он, странный, что ли, мезальянс, перевернутый с ног на голову.
Ведь что подразумевает мезальянс —
неравенство брачующихся сторон, или возрастное, или социальное. Но с этой
стороны — все в порядке: жених, Саша Попов, всего на три года старше Мариночки.
В социальном плане — у Мариночки среди ближайшей родни за последние двести лет
было двадцать профессоров, пять писателей, три адвоката и два министра, и живет
она с мамой и папой в обычной четырехкомнатной
профессорской сталинке. А у Саши Попова папа —
генеральный директор какого-то Федерального зернового союза и председатель
совета директоров какого-то Агротехбанка, и еще есть
куча всяких контор, которые он возглавляет. Да и в советские времена Сашин папа
чем-то по снабжению солидным рулил.
Вот тут-то и скрывалась та самая
закавыка, из-за которой косо посматривали на Мариночку в семье все. По
воскресеньям в доме профессора без приглашения собирались всякие и близкие, и
не очень близкие родственники — такова была давняя традиция, а традиции надо
создавать, лелеять и беречь, ибо от древности традиций зависит и глубина
культуры. Так вот, как-то раз на таком сборище в доме профессора зашел почти
научный спор о предстоящем замужестве Мариночки. К тому времени даже еще не
решен был вопрос со свадьбой, но среди пришедших на пироги всяческих
родственников оказалась двоюродная бабушка, переводчица древнегреческих текстов
в издательстве «Наука», где она в позапрошлые времена вместе с академиком Гаспаровым работала. Так вот эта бабушка так прямо и
сказала:
— Ты что же к ним в качестве прачки или
кухарки идешь?
— В смысле? — встрепенулась Мариночка.
— А в том смысле, что ты же читала
Марселя Пруста «В сторону Свана»? Там сын нотариуса женится на принцессе
какой-то, что ли, но в глазах всех своих родственников он опускается до уровня
авантюриста. Так дамы высшего света дарили благосклонностью иногда своих
кучеров. Это ведь мезальянс, голубушка, только в инверсии. Ты из почетного
положения дочери профессора превращаешься…
— Перестань, бабушка, я не хочу тебя
слушать, а может, и любить больше не буду, если ты не перестанешь.
— Да, наверное, не перестану. У твоего,
этого, по-моему, даже высшего образования нет!
— Да, нет! — с вызовом отвечала
Мариночка.
— Ну, а школу-то хоть он окончил?
— Нет, и школу он не окончил.
— Ну, я так и думала. Сову по полету
видно.
— Что это значит?
— Потом узнаешь, да поздно будет.
В разговор по очереди вступали все
родственники, а Мариночке приходилось только отстреливаться.
— Господи, а я-то сумасшедшая:
ломалась-ломалась, бегалась-договаривалась: тебя же, дуру, в Голландию на стажировку на три месяца берут, — это
уже мамочка родная, заведующая кафедрой начертательной геометрии в строительном
институте, где Мариночка училась, вступила в разговор, и обратилась ко всем
присутствующим: — У нее, у нашей дуры
набитой, курсовой проект опубликовали в сборнике студенческих работ во Франции.
Самому великому Ренцо Пиано, итальянскому дизайнеру и
архитектору, который сейчас оформляет набережные в Голландии, очень понравились
трехгранные пилястры, которые придумала наша Мариночка, и он приглашает ее
поработать в своей группе. Я уже и в ректорате договорилась, что Мариночку в
творческую командировку в Голландию на три месяца отправляют. А там, может, и
учиться еще будет возможность остаться. Ну, что тебе — приспичило,
что ли, замуж-то?
— Ничего мне не приспичило.
А если вы о чем-то нехорошем, то я вообще-то еще девушка. Я люблю его, и он
меня любит. А если вам с вашими повышенными образованиями и знаниями это вполне
человеческое состояние незнакомо, то мне вас очень жаль, и помочь я вам уже
ничем не смогу. Хотя всех вас я очень люблю и уважаю до пятого колена и
гарантирую, что и семья у меня будет, и дети с мужем будут, и профессором в
сорок лет я буду. У меня все получится, если вы мне будете не мешать, а
помогать.
— Ну, что же, — как-то уж очень скорбно
подвел итог воскресной родственной встречи Мариночкин папа, доктор медицинских
наук, специалист по онкологии, — домнатус ад бестиас.
— Давеча не значит таперича,
— парировала его сентенцию Мариночка.
— Что ты имеешь в виду?
— Да то же самое, что и ты. По-моему, ты
единственный в этом доме понимаешь меня, но хочешь сохранить себя на всякий
случай.
— Дело не в этом. Просто я тут с полгода
назад в каком-то вестнике судебной медицины прочитал странную и, как мне тогда
показалось, даже смешную статью. Я бы позабыл про нее. Но вот сегодня… Автор,
немец, доктор наук, психолог, рассматривает брак и в частности рождение первого
ребенка в зависимости от физиологического состояния женщины. Оказывается, не
так уж и много у женщины возможностей забеременеть. Описывается большое
количество случаев, когда женщины, не беременевшие много лет, вдруг точно знали
и заявляли: «Я вчера забеременела!» А еще удивительнее случаи, когда безнадежно
бесплодные женщины знали, что вот сегодня они могут забеременеть, и беременели.
И женихи, которые по многу лет ухаживают за дамой сердца, ждут и часто
дожидаются, когда дама созреет и будет готова. Так же часто мы можем удивляться
случайным беременностям от случайных связей, когда рядом были достойные и
приличные партии и даже возможности замужества. Ну, в общем, такая смешная
статья. Я пересказываю сейчас ее содержание безотносительно к нашей ситуации,
но если природа распорядилась так, как вышло, то надо знакомиться с мальчиком,
с его родителями и решать практические вопросы.
2
В Мариночке росту метр семьдесят пять,
музыкальную школу она закончила, изостудию, школу с углубленным знанием
английского языка и в большой теннис еще с десятилетнего возраста регулярно
играла. Ну и, конечно, красавицей она была, как и почти все девушки, которые
замуж уже собрались.
Как и Мариночка, ее жених Саша Попов был
единственным ребенком у своих родителей. Школу он действительно не закончил: в
пятнадцать лет решил начать самостоятельно деньги зарабатывать. Парнем он был
упрямым, с родителями поругался и стал помогать на вещевом рынке своим теткам
родным, которые челноками гоняли в Турцию да в Грецию за дешевыми импортными шмотками. С первых же более-менее приличных и честно
заработанных денег он решил заняться самостоятельным бизнесом: возить из Польши
и продавать французскую косметику. Соблазнил Саша посулами
еще двоих своих друзей детства: один из них ради бизнеса институт бросил,
другой давно искал, к кому бы прислониться. Дело пошло хорошо, был у Саши
талант: занимать пустующие ниши. Отец даже дал ему денег, кредитовав расширение
бизнеса. Только вот тот второй компаньон украл у своих подельников все деньги и
скрылся в неизвестном направлении навсегда. А первый, почувствовав, что не все
деньги сладкие, плюнул на Сашин бизнес и восстановился в институте. Отец сыну долг
простил, внутренне ухмыльнувшись: урок банкротства в бизнесе бывает очень
полезным, и взял его помощником, посвящая в свои многочисленные операции.
Инициатива в знакомстве моих героев была
на стороне Марины. Она заприметила Сашу еще зимой в спортивном зале, куда они с
подружкой ходили играть в теннис. А уже летом, когда встретила его случайно на
улице, то поняла она по любопытному взгляду, что и мальчик ее узнал. Марина
запросто подошла к нему и спросила:
— Тебя как зовут?
— Саша, — ответил тот. — А тебя?
— Марина. Купи мне мороженое, — ответила
Марина и посмотрела на Сашу довольно лукаво и в то же время вопросительно.
Так у них вроде все и срослось, в смысле
знакомства.
Непонятно, что у них было общего, если
даже то, в чем они были равны, им только мешало: оба они, как единственные дети
своих родителей, были до безобразия избалованы и тщеславны.
Саша привел своих родителей знакомиться
с Мариночкиными в одно из воскресений. Выпили те
вчетвером бутылку коньяку французского да два чайника чая (хотелось написать
«два самовара», да только из самоваров почти никто и не пьет теперь в
городе-то), съели пирог с капустой да пирог с малиной.
Под свадьбу сняли теплоход с
ресторанами, буфетами, оркестрами. С молодыми спустились по Волге километров на
тридцать под музыку, да под шампанское, да под «горько» до какого-то села с
разрушенной церковью. Оттуда свадебный кортеж обжененных
детей должен был доставить в аэропорт, а там уже и дальше: в свадебное
путешествие на круизном лайнере по Средиземному морю.
— Медовый месяц пусть во
грехе поживут, а там надо будет повенчать их, — заявил Иваныч,
глядя на полуразвалившийся храм, стоящий высоко на волжской горе.
Сашин папа, которого звали просто Иваныч, как он сам всех просил, был человеком очень
категоричным, и Мариночкины родители, сразу уловив это, соглашались с ним во
всем. Тем более что тот взял и расходы, и заботы по свадьбе на себя, ничего не
требуя от свояков, как бы только ставя их в известность. Человеком он был более
чем состоятельным. Часто он то ли прикидывался, то ли
действительно уже и не представлял: чем он владеет, а чем уже нет! А чем уже
снова владеет.
Был у него и коттедж в
ближнем Подмосковье, где жили только два сторожа да друзья иногда
заезжали погулять; сам он, прибывая в Москву по делам из своей провинции,
останавливался всегда в гостинице «Редиссон Роял», где его все знали. Был у него и дом в Испании,
который он ремонтировал уже пятнадцать лет, перестраивал и все время оставался
недоволен, — летал он туда раз в год. Что у него было еще, он не помнил, как не
помнили этого и все его адвокаты и помощники. В общем, Иваныча
достаточно хорошо знали в различных кругах (не будем уточнять — в каких!), и
жизненный принцип у него был очень простой: я сделаю все, что смогу, но и вы
сделайте все, что сможете!
Оказалось, что для молодых у него
квартира уже есть: уютная, трехкомнатная, в элитном доме, с подземной
парковкой, с закрытым двориком, со сторожем и консьержем.
Через год Мариночка родила своего первенького мальчика. А еще через два года второго. А еще
через четыре она не смогла защитить уже написанную и подготовленную к защите
кандидатскую диссертацию, потому что была снова беременна, и родила она двойню,
двух очаровательных девочек.
Иваныч души не чаял в
своих внучках. Если к пацанам-внукам, как когда-то и к своему сыну, он
относился сурово, то от девочек, после того как они начали бегать да чего-то
лопотать, да целовать и обнимать своего деда, он просто таял. Семейство
разрослось значительно, и стал Иваныч требовать от
молодых, чтобы те перебирались жить в его большой дом, который он перестроил
так, что появилась возможность двум семьям существовать в нем, практически не
общаясь. Даже гараж перестроил: был на две машины, стал на четыре. Дом был
действительно большой: бывший детский сад с облагороженным зеленым участком за
трехметровым кирпичным забором, когда-то на окраине города, а теперь уже и не
на окраине. Были на этом участке размером чуть поменьше гектара и беседки для
чаепитий и бесед, и баня с зимними и летними верандами, и летняя кухня с
камином, в котором можно на вертеле зажарить если не быка, то уж барана-то или
теленка точно. В таком доме, по моему представлению, пехотный батальон времен
Великой Отечественной войны мог спокойно разместиться на постой.
Молодые согласились.
Хотя и Саша, и Мариночка подспудно
понимали, что не желание каждый день общаться с внучками стоит за новой идеей Иваныча, а что-то другое. И это другое было понятно всем:
похоронил Иваныч свою половину, Сашину маму. Сожрал ее рак моментально, на корню, да так, что, казалось,
и хоронить-то будет нечего. Саша как-то легко перенес эту утрату, а Иваныч просто рвал себя изнутри на части — так тяжело
приходилось ему.
3
Незаметно, но уже со времени рождения
первого сынишки, практически членом новой Мариночкиной семьи стала няня,
Зинаида Викторовна. Она стала няней и второму сыну, а вот теперь и с девочками
возилась. Была Зинаида Викторовна доцентом пединститута когда-то, но когда на
эту доцентскую зарплату не то что новую книгу купить, но жить-то приходилось
впроголодь, пошла она в няньки. Занималась она с ребятишками и музыкой, и
английским, и гулять ходила, и книжки читала. Марине с ней было легко, она даже
вроде не волновалась, когда ненадолго куда-то уезжала и оставляла детей на
Зинаиду Викторовну, которая могла пожить с ними несколько дней. А как дочки
чуть-чуть подросли, повадились Мариночка с Сашей летать по заграницам
раз в два-три месяца: иной раз покупаться в теплых краях, а то так и просто
погулять. Когда у Саши что-то не срасталось по времени, Мариночка и сама могла
сгонять в Милан за какими-то шмотками для детишек: маечки, трусики, курточки, обувка всякая.
Перебравшись на новое место жительства,
большое семейство Марины не просто заняло свою половину дома, которая была
больше чем безобразно большой, — оно практически оккупировало весь дом
благодаря вездесущим детям с их шумными и все заполняющими играми. Матовые
дубовые панели, никелированные и стальные поручни и обкладки, сотни скрытых
светильников с приглушенным светом и сияющие дорогущие люстры делали дом Иваныча похожим на турецкий пятизвездочный отель. Теперь же
детские горшки, стоящие то на лестничных пролетах, то под столом в гостиной или
на кухне, разбросанные по всем комнатам игрушки и книжки, рисунки фломастером
на кафеле, а то и на обоях, пепельницы с окурками (Мариночка начала курить)
стали превращать сказочный дворец, построенный Иванычем,
в жилой дом.
А курить Мариночка начала потому, что
после третьей беременности и родов опуститься ниже восьмидесяти килограммов она
уже не смогла: так и болтался этот новый вес, иногда поднимаясь до гадкого
центнера.
Были и еще постоянные обитатели в этой
усадьбе Иваныча. Во-первых, это живущий тут же дядя
Коля, который был в доме «мужиком на все руки»: и садовник, и шофер, и
электрик, и сантехник. Он был всю жизнь рядом с Иванычем,
и никто уже не задумывался — откуда он и почему здесь живет.
Была еще приходящая уборщица, дальняя
родственница покойной супруги. В обязанности ее входили всевозможные действия
по поддержанию порядка и чистоты в доме и во всех остальных постройках.
Жил еще в усадьбе огромный пес-кавказец,
которого держали в огороженном запертом вольере, откуда его не выпускали теперь
даже на ночь. Был он уже старый. И вообще, с появлением детей пора было
задуматься о том, как от него избавиться.
Постепенно весь этот дом стал зоной
постоянной ответственности Зинаиды Викторовны. И как-то все с этим не просто
смирились, а даже обрадовались. Потому что хозяйка в доме нужна. И дядя Коля, и
приходящая уборщица радостно перешли под командование Зинаиды Викторовны.
Истинная причина всей этой пертурбации и
переезда Мариночки с семьей в дом к Иванычу крылись,
конечно, в другом: Иваныч
после смерти супруги просто начал на глазах дряхлеть. Ему вдруг стало лень
работать: встречаться с партнерами по бизнесу, что-то придумывать, чего-то
ждать, кого-то кормить обещаниями, кого-то наказывать. Такое редко бывает с
активными мужиками, но бывает. Иваныч ждал, что это дурацкое состояние пройдет, но оно все тянулось и тянулось
— тянулось уже больше года. И дело тут не в возрасте, хотя и приближались
семьдесят. Пора было дела передавать Сашке, а для этого он должен быть под
боком. Хотя ничего не скажешь, из глупого пацана умный
вырос мужик: и схватывает все на лету, и дружить умеет с нужными людьми.
К родителям своим Мариночка теперь
ездила в гости совсем редко: только с Новым годом поздравить да с днями
рождения. А так чтобы чаю попить, да поговорить, да чтобы еще и с внучатами —
вообще не бывало. Правда, заскакивала каждый раз на минутку после заграничных
вояжей своих, чтобы вручить какой-нибудь сувенирчик. Но редко она даже
раздевалась в своем родном доме: все больше наскоком, в прихожей в щечку мамулю
чмокнет, сунет, стесняясь, ей какой-нибудь сверточек и побежит куда-то. И все
скороговоркой: будто оправдывается в чем-то, будто виновата,
будто украла что.
Это совсем выбивалось из понятий ее папы
и мамы, которые почему-то считали, что встречи близких родственников, которые
живут в одном городе, должны случаться каждую неделю. Но ездить в гости к Иванычу было профессорам не с руки, и чувствовали они себя
в этих гостях неуютно.
Папа при этих редких встречах в прихожей
начинал язвить, поминая о какой-то диссертации:
— Где же она, твоя обещанная
диссертация?
— Мои четыре диссертации написаны,
бегают по дому, и мне их надо еще много-много лет защищать, — в том же духе
отвечала ему Мариночка.
— Разденься, сядь, посидим, поговорим, —
говорила при этих встречах мама.
— Ой, мамуля, — отвечала впопыхах
Мариночка, — в парикмахерскую я записана.
Были варианты: «в солярий», «на фитнес»,
«в автосервис», «в бассейн».
Саша полностью ушел в бизнес, который
перевалил на его плечи Иваныч, и не бывал дома с
раннего утра до позднего вечера. А Мариночка, видимо, родилась не научным
работником, а домашней хозяйкой. Поварихой она стала прекрасной, дети у нее
ухоженные, здоровые, умненькие, рубашку Саше своему каждое утро свежую,
выглаженную подаст, галстук завяжет. Хотя времени у них с Сашей на личную жизнь
почти не оставалось — только перед сном удавалось Мариночке с ним, усталым и
вымотанным, перекинуться парой слов и предложить какое-нибудь мероприятие на
выходные. Саша со всеми предложениями соглашался, но Мариночка понимала, что
планы всегда могут измениться. Мариночка все понимала! Она была умная и сильная
— в этом она сама себя убеждала каждый день, и это у нее получалось.
Как-то раз она, вернувшись из школы с
родительского собрания не очень поздно, застала Зинаиду Викторовну сидящей на
нижней ступеньке лестницы, ведущей на второй этаж, всю в слезах. Сверху
разносился на весь дом ревущий голос Иваныча:
— Зинка, я тебе не то
что по шее — я тебе еще и жопу дубцом
напорю, курва рваная. Сказал же тебе, вошь лобковая,
чтобы чай мне на второй этаж принесла. Дети у нее! Дети твои подождут, если я
позвал.
Мариночка встала как вкопанная. Что-то у
нее поднялось — она почувствовала — прямо из чрева, через грудь и загудело в
голове.
— Зинаида Викторовна, это он что — вас
обидел? Это он с вами так разговаривает?
Зинаида Викторовна посмотрела на
Мариночку глазами, полными слез, и промолчала.
Как была, в модном
длиннополом плаще-тренче от Берберри,
с сумкой от Гермес Пикотин через плечо, она поднялась
по лестнице и уперлась лицом в лицо со своим свекром Иванычем.
Тот стоял, облокотившись на перила, в своей домашней, полосатой, похожей на больничную, пижаме:
— Послушай, ты, старый козел, — сказала
Мариночка почти спокойно, но по-настоящему чуть сдерживая свой гнев, — если ты
хоть раз еще посмеешь поднять голос на Зинаиду Викторовну, если я только узнаю
об этом, я тебя не только с лестницы спущу, не только ноги переломаю — я тебе башку отшибу. Я тебе это точно говорю, и ты можешь в этом не
сомневаться. Зинаида Викторовна ухаживает за моими детьми, заботится о них и
воспитывает их, и ты должен относиться к ней, как к своей любимой и
ненаглядной. Понял? Если только я узнаю… Не посмотрю
на твое коммунистическое и бандитское прошлое.
Иваныч оторопело
смотрел на эту крупную, гневную, красивую женщину, и всколыхнулось в нем что-то
знакомое, но забытое, и испугался он, и понял он, что эта женщина обязательно
сделает то, что обещает.
Вечером случился с Иванычем
удар — инсульт, если по-научному.
Потом восстановился Иваныч.
Три недели в больничке провалялся да месяц в доме отдыха, куда чуть не каждый
день ездили к нему все: и сын Саша, и Мариночка, и внуки, и дядя Коля, и даже
Зинаида Викторовна.
Восстановился Иваныч,
да, видимо, не совсем. Вернувшись домой, он больше все
на диване лежал, а то и в постели своей, не вставая по-пустому: только если по
нужде да за стол общий покушать. И еще — немножко хитрить он начал: подзовет
внучек своих и уговаривает, что, мол, если мамка вам книжку будет на ночь читать,
приходите ко мне, чтобы она и мне почитала. Девочки маме своей все доложат, а
та не возражает: идет с дочками вечером в комнату к старику и читает вслух
«Колобок» и «Рукавичку».
Чувствовала и Мариночка свою вину.