Диалог со временем.
Проект издательства «Время» продолжается…
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2018
Куприянов Борис Александрович (род. 1972) — издатель, публицист, один из учредителей московского книжного магазина «Фаланстер». В 2009—2010 годах был программным директором Московского международного открытого книжного фестиваля. Организовывал различные книжные фестивали, среди которых Иркутский международный книжный фестиваль (2017), «Новая площадь» (2010), «Книжный бульвар» (2012—2014), «Книжный рынок» (2015). Директор сайта о книгах и чтении «Горький». Председатель Альянса независимых издателей и книгораспространителей.
Великий русский писатель Максим Горький (Алексей Максимович Пешков) — забыт и уплощен, одним словом, дисквалифицирован. Сейчас его вспоминают разве что в связи с анекдотами, смешными цитатами из ранних произведений. Кто-то может вспомнить барельефы на школьных зданиях, а еще большое число, как говорят сейчас, мемов: «Человек — это звучит гордо», «А был ли мальчик?», «Город желтого дьявола». Их, наверное, десятки, и они так прочно сидят в бытовом общественном сознании, что часто меняют свой смысл. Настало время прочесть Горького. Прочесть сквозь мнимую усталость, вызванную многолетними вульгарными идеологическими трактовками, убивающими и вы холащивающими смысл, прочесть как литературу, а не как идеологический символ.
У романа «Дело Артамоновых» долгая предыстория. Зимой 1901/02 года в Крыму Горький поделился замыслом новой повести с Львом Толстым. Писатель задумал описать историю знакомой ему лично купеческой семьи, «где закон вырождения действовал особенно безжалостно». Тема понравилась, и Толстой призывает Горького написать роман. О степени проработки сюжета можно говорить, опираясь на спор классиков. Лев Николаевич отстаивает праведность младшего брата, ушедшего в монастырь отмаливать грехи семьи. Но в 1908 году Ленин рекомендует Горькому отложить книгу о русских предпринимателях на будущее, так как у нее нет достойного финала. А финал, по словам вождя грядущей революции, может быть лишь после победы этой самой революции. Множество источников говорит о том, что на протяжении четверти века Алексей Максимович возвращался к замыслу неоднократно. В последнем номере журнала «Летопись» за 1916 год анонсируется: «В течение 1917 года в “Летописи” будет напечатана повесть М.Горького “Артамановы”». (Пусть третье «а» не смущает читателя, вариантов фамилии было несколько, основные — Артамановы и Артамоновы.) Произведение в 1916 году не было не только опубликовано, но и написано. А пишется «Дело Артамоновых» с весны 1924 по весну 1925 года в эмиграции на Капри. И уже в конце 1925 года выходит книга.
Не убеди Ленин отложить написание романа до победы революции, весьма неопределенной в 1908 году, наверное, книга была бы совсем другой — дидактичной и ясной, революционной. Вождь мирового пролетариата не догадывался о последствиях своего совета. Ему мы обязаны тем, что прямолинейный замысел сорокалетнего, только что написавшего «Мать» автора превратился в сложное, тонкое произведение. Горький в 1918-м уже ответил Ленину на его мем «Очень своевременная книга» своими «Несвоевременными мыслями», выражающими серьезные опасения в торжестве светлого будущего, когда его контуры еще только начали вырисовываться. Надежды начала века стали выкристаллизовываться не в романтической, а в весьма прозаической и жестокой форме. Роман написан в Италии, где пятидесятисемилетний Горький находится в эмиграции. Автор «Матери» пересматривает свое отношение к революции, его сомнения и переживания находят свое отражение в книге. В СССР его резкие высказывания скорее осуждают.
Простых трактовок «Дела Артамоновых» следует избегать. Артамоновы — промышленники. Старший Артамонов, Илья, в 1861 году смог воспользоваться «волей» и организовал Дело. Типичная история для российских династий «строителей капитализма». Горький показал не только заявленное вырождение купечества, но и некоторые общественные и психологические причины неустойчивости капитализма в России. Революция в романе — не естественный и закономерный итог, занавес драмы, как предполагал Ленин, а лишь еще одно событие, хоть и радикальное, в запутанной и безрадостной жизни. При этом Артамоновы не алчные жестокие капиталисты-стяжатели, которых тогда уже в русской литературе было немало. И они не враги, они ближе победившему пролетариату, чем должны были бы быть в пропагандистских целях.
Чтение романа «Дело Артамоновых» разрушает древний околокультурный стереотип: «Горький — пошловатый певец Данко, пингвинов и прочей сентиментальной дребедени». Это представление сформировалось из-за насаждения образа Горького как простого, прямого старика с тростью, в пальто, с ницшеанскими усами, автора обязательной, но неинтересной школьной литературы. Книга мастерски написана, количество отсылок к классической литературе в ней поражает. Внимательный читатель удивится почти постмодернистскому подходу автора к использованию чужих образов, переводимых Горьким в другой социальный контекст, другие обстоятельства и время. В 1928 году Горький пишет Ромену Роллану, которому посвящен роман: «Тихон Вялов, видоизмененный тип Платона Каратаева из “Войны и мира”». Но Тихон уже Платон Каратаев другого времени, для Пётра он судья, он не склонен его утешать и примирять с миром. Как бы ни был «народен» Пётр Артамонов, они с Вяловым уже не сойдутся. Тихон жесток к среднему брату, на него христианское всепрощение и народная мудрость не распространяются. Пётр уже не народ. Вернуться он не может, не умеет и не понимает зачем. Ему достаточно эрзаца, «утешителей», готовых подстраиваться под Артамонова-заказчика. В романе рефреном проходит мысль о том, что народ меняется, происходит что-то, чего промышленник понять не может. Очевидно, что и трансформации в себе Пётр уловить не в состоянии.
Мне, однако, было трудно избавиться от другой аллюзии. Уж больно три брата Артамоновых, Пётр, Алексей и Никита, напоминают совсем других братьев русской литературы — Карамазовых. Другое время, разное положение и сословие, но что-то у Горького отсылает к Достоевскому. Некую параллель можно провести между Алексеем Карамазовым и Никитой Артамоновым. Один набожен, другой уходит в монастырь. Но параллель эта формальная. Никита чуть не стал благочестивым старцем благодаря хлопотам алчного настоятеля, но он не находит в вере утешения и долга. Взрослый Алексей Артамонов сходен с Иваном Карамазовым — рассудительность, холодность. Основное подобие героев Горького и Достоевского не в совпадении сюжетных линий и не в чертах характера, а в неполноте, в «недостаточности» братьев. Основные герои обоих романов не могут жить полноценно, они в ущербе, им не хватает чего-то для полной жизни. Этот недостаток разлагает Карамазовых и отупляет, выхолащивает Петра Артамонова. Пётр сам — источник и жертва этой неполноты. Он не умеет быть самодостаточным. Психоаналитик может с большой степенью точности диагностировать детскую травму из-за неблизких отношений с отцом и отсутствия материнского внимания в детстве. Кстати говоря, в случае Карамазовых диагнозы последователей Фрейда были бы похожи. Илья Артамонов-старший и отец Карамазовых похожи больше, у них есть подлинные, пусть и непривлекательные страсти.
Максим Горький — один из немногих авторов, творческая эволюция которых очевидна. «Макара Чудру» и «Жизнь Клима Самгина» разделяет огромная дистанция. Язык, степень работы с характерами, внимание к деталям, ритм, способы построения сюжета — «Дело…» удивляет своей структурой, проработанной и выстроенной.
В «Деле Артамоновых» присутствует прием, почти не употребляемый современными российскими писателями, у которых даже спустя десятилетия, в начале книги и в конце ее, герой говорит одним языком. Если вообще не все герои говорят на общем, не индивидуальном, одинаковом для всех языке. Горький же, описывая изменение в Петре Артамонове, демонстрирует, как меняются его язык, психология, отношение к людям, мышление. Эта метаморфоза совершенно органична, мы видим, что и как влияет на характер героя, как за пятьдесят шесть лет из неповоротливого, почти безмолвного туповатого парня Пётр становится обидчивым, одиноким параноиком.
Еще особенность «Дела Артамоновых» — в авторское повествование попадает лишь то, что Пётр знает, видит, о чем догадывается или знает, но что пытается не заметить, выместить из своего сознания. Фактически в романе нет ни одной реплики, ни одного наблюдения или сцены, которые могли быть не увидены, не услышаны или не додуманы Петром Артамоновым. Горький становится своеобразным внутренним регистратором Петра, не делая выводов, фиксируя не мир самого героя, а мир вокруг героя. Горький подвергает героя психоанализу, заставляя вспомнить обрывки фраз, намеки, интерпретирует массивы информации, проходящие мимо сознания Петра Артамонова. Читатель догадывается о том, куда делся сын Илья или что происходит с невестой Якова, догадывается раньше, чем сам Артамонов.
Удивительным образом само Дело, бизнес, фабрика в книге не описываются вовсе. По контексту мы догадываемся, что фабрика производит льняное полотно, но никакие технологические процессы не описаны. Редкое место в книге, описывающее фабрику изнутри, — краткая ремарка о поведении детей во время экскурсии. В сознании наследника само производство занимает периферийное место. Дело не только не увлекает Петра Артамонова, но погружает его в состояние тоски. Но ведь Дело — это все, что есть у семьи Артамоновых. Откуда такое небрежение? Думаю, что Максим Горький зафиксировал важное явление. Петру Артамонову так же невыносимо быть хозяином фабрики, как и его рабочим трудиться на ней. Фабрика для него данность, он зависит от нее, его тяготит руководство, ему неинтересно производство. Если его отцом движет мечта разбогатеть, «встать на ноги», то у Петра нет мечты, нет цели, нет будущего. Будущее есть у его образованного сына, которому «семейный бизнес» омерзителен.
Илья Артамонов-старший — человек страстный, жесткий, целеустремленный. Но есть ли страсти у его детей? У Петра — нет. Он не любит ни свою жену, ни любовниц. Он пытается заставить себя любить сына, но не умеет даже показать свое отношение к наследнику. Отец пытается вспомнить, как к нему относился Илья Артамонов. Но не понимает, как ему вести себя с сыном. Пьянство и разгул не приносят ему ни морального удовлетворения, ни даже простого удовольствия.
Горький не избегает и не презирает телесной стороны жизни. Он легко пишет об отношениях не только романтических, а самых что ни на есть бытовых, практических.
«Дело Артамоновых» не исключение. Много сцен, которые связаны с описанием «плотских утех», от мастурбации до дионисийских оргий. Рискну предположить, что, пусть даже и в сокращенном варианте (а читатель знает, что, например, сцену «детского греха» изъять никак невозможно), «Дело Артамоновых» есть в каждой школьной библиотеке. Однако все плотские отношения, пожалуй за исключением отношений Артамонова-старшего со сватьей, совершенно неэротичны. Они вынужденны, определены природой, но не желанны. Купец, приезжая на ярмарку, обязан «загулять». Разврат — ритуал. Артамонов не может как-либо иначе относиться к оргиям, они больше утомляют его, чем развлекают.
Нет стремлений у Петра Артамонова и приобретать атрибуты богатства. Его раздражают «красивые вещи» в доме брата.
Отношение к Вере Поповой — не желание, скорее мечта о какой-то другой жизни, которой у него не будет. Помеха тут не состояние или неразделенность чувств, а отсутствие этих чувств. Страсть и расчет «Вишневого сада» Артамонову недоступны, он не в состоянии поменять свою жизнь, нелюбимую, да и не очень комфортную, на другую. Он — заложник семейного Дела. Безумие — следствие не усталости от трудов, а тотального неудовлетворения собой. У Петра Артамонова в романе есть двойник, альтер эго, городской дурачок Антонушка, его не любят, не принимают, и он в юродстве своем достигает покоя, который Петру недоступен. Так и бродит дурачок по сонному Дрёмову со своим «мене, текел, фарес»:
Хиристос воскиресе, воскиресе!
Кибитка потерял колесо.
Бутырма, бай, бай, бустарма,
Баю, баю, бай, Хиристос.
Как и Артамонова, его не любят, и не нужен он никому.
Петра Артамонова нельзя назвать «лишним человеком»: этот термин в России «занят», — но он, безусловно, человек совершенно неуместный, бессмысленный, искалеченный фабрикой, отцом, бесцельным образом жизни. Все, что происходит вокруг, его не касается, он отказывается понимать и рефлексировать. Он не относится к новой буржуазии, в которую при других обстоятельствах мог бы влиться Мирон. Петра можно назвать человеком несостоявшимся. Он не заблудший, не запутавшийся: у него не было такой возможности. Артамонов не сделал что-то не так, он не сделал ничего. Плывя по течению, можно добиться многого, можно сохранить и приумножить бизнес, можно стать человеком успешным, но невозможно достичь личной целостности.
Здесь изложены некоторые несистематизированные мысли о большом и важном произведении русской литературы. В чем же актуальность этой книги сейчас, спустя девяносто лет? Искать исторические аналогии и параллели — дело неблагодарное и не очень честное. История, в отличие от поведения людей и психологических сценариев, не повторяется. Но думаю, что внимательное чтение поможет понять многое не только в истории России, но и в России современной.