Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2018
Комаров Константин Маркович — поэт, литературный критик, литературовед. Родился в 1988 году в Свердловске. Окончил филологический факультет Уральского федерального университета им.Б.Н.Ельцина. Кандидат филологических наук. Автор нескольких книг стихов, в том числе «Невесёлая личность» (Екатеринбург-Москва, 2016), и литературно-критического сборника «Быть при тексте» (Ridero, 2017). Лауреат многочисленных литературных премий. Участник Форума молодых писателей России и стран СНГ в Липках (2010—2018). Живет и работает в Екатеринбурге.
* * *
Я музыки мозаику собрал
в сюжет простой — отдельный, отдалённый.
Его ты прочитаешь, мой собрат,
купивши мой томишко уценённый.
Теперь, когда центоны не в цене
и образ свежий не упрёшь с базара,
всё четче и яснее видно мне
мерцание межстрочного квазара.
Лежит листа чистейший аналой
и дремлет в белизне своей сакральной,
пока в душе горит огонь гнилой,
что разродится строчкой гениальной.
* * *
Полон незнакомых шорохов
мой проштрафившийся дом.
За стеною новый шолохов
тихо пишет «Громкий Дон».
Слишком зябко, слишком ветрено
и тревожно, и темно,
куст прядёт руками-ветками
воздуха веретено.
Падает вода нечастая
на земли сырой скелет…
Но ведь это — сопричастие.
Не соперничество, нет…
* * *
Горел костёр — огля-
нешься — и только дым.
На тезисы огня
есть выводы воды.
Дословен дословес-
ный сон, хотящий спать.
За кущею древес —
небесная тетрадь.
Да будет звук довер-
чивый, доречевой.
И распахнётся дверь
во двор с большой травой,
что зеленей тоски
и восковей виска.
Плывёт в поднёбный скит
глухого слова скат.
Закат внутри пруда
гореньем огорчён,
и ватная вода
не помнит ни о чём.
Но лепета полёт
прополет тело тьмы
и возникают — вот —
холодные холмы.
И выгнулся дугой
беспомощный язык.
И ты — уже другой.
И — заново азы…
* * *
Проснёшься в полночь и полночи
страдаешь на постели плоской,
а дух летает, где не хочет,
по клетке неизбывно плотской.
В неутолённости телесной
он мечется, как стадо белок,
а не пронзает облак белый
в победоносной поднебесной.
Что было светлого — пропили
(да ты и тёмное всё выпил),
и лишь терпенья терапия —
оглоблей тормозит погибель.
Так маешься от недосыпа,
стишки кропаешь некорректно,
но богу говоришь спасибо,
что в мире чисто
и конкретно.
* * *
Прозябает мелос,
и в грудине — грусть.
Если я осмелюсь —
крайним отсмеюсь.
Заведённых кукол
страшен шаг ночной
и летит под купол
огонёк свечной.
Ты не спишь, я знаю,
сон твой не зашит,
в нём дыра сквозная
воздух ворошит.
Но не потому ли,
что совсем не те,
мы не потонули
в этой пустоте.
* * *
Я свет гашу, в ночи топя
свои слова, не городя их.
Я не хочу, чтобы тебя
разглядывали разгильдяи,
чтоб ты ни взгляду, ни уму
чужому не смогла отдаться,
хоть про тебя и самому
мне никогда не догадаться.
Я тихо сяду в стороне
смотреть, как в сумраке из жести
сменяются в пугливом сне
твои загадочные жесты.
И ничего не уяснив,
потом тихонько рядом лягу —
смотреть твои большие сны
и заносить их на бумагу.
* * *
За эту откровенную халтуру
меня Анна Андреевна простит…
Когда б вы знали, из какого сюру
растут стихи, которым ведом стыд.
Когда б вы знали слёз сухую мякоть
и тишины многоголосый ад.
Когда б вы знали, как хреново плакать,
когда ты — нарисованный плакат.
Когда б вы знали, как трясёт поджилки
поэзия — уютная сперва —
и — как теплолюбивые таджики —
дрожат на чистом холоде слова.
Когда б вы знали, как паскудно слабы
рифмованные нюни по трубе
(тем более, что равнодушны бабы
к такой мобильной траурной мольбе).
Когда б вы знали, как горит заветно
строка среди разбавленного сна —
огнями, что лишь затемно заметны,
когда тоской душа заметена.
Когда б вы знали, как на вкус невкусна
метафор злых блескучая фольга.
Когда б вы знали…
Да ведь вы же в курсе.
И это
не меняет
ни фига.