Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 1, 2018
Мы
предложили участникам заочного «круглого стола» три вопроса для обсуждения:
1. Каковы
для вас главные события (в смысле — тексты, любых жанров и объемов) и тенденции 2017 года?
2. Удалось
ли прочитать кого-то из писателей ближнего зарубежья?
3. Поле литературного
эксперимента: наиболее интересные тексты и перспективные направления.
Борис Кутенков, поэт, литературтрегер,
редактор отдела критики и публицистики
журнала «Лиterraтура» (г.Москва)
«Теплее за пределами Москвы»
1.
Главная тенденция года — ускорение во всех смыслах. Ускорение жизни, когда
избыток окружающей информации не адекватен ее вместимости; появление
художественных текстов, не пропорциональное не то что рефлексии и даже
читательскому отклику — а элементарной «доходимости»
до адресата.
Значительно
ухудшилась ситуация с рецензированием. Сборник Марии Марковой «Сердце для
соловья», вышедший в конце прошлого (2016) года в «Воймеге»,
прошел малозамеченным. Три вдумчивых отклика (Марии
Бушуевой в «НГ-Ex Libris», Сергея Кима в «Лиterraтуре»
и автора этих строк), не делают погоды — ввиду плохого распространения книг.
(Сравним с рецензиями на книги той же «Воймеги» еще
лет пять назад, уже после «медийного кризиса».) Все
чаще приходится сталкиваться с ситуацией, когда известие о выходе книги автора,
«консенсусного» для литературных кругов, и спустя
продолжительное время воспринимается как новость человеком, не чуждым этим
кругам. Так, в этом году я спросил мнения о нашумевшей антологии «Русская
поэтическая речь» у «легитимного», что называется, поэта и талантливого
читателя, и натолкнулся на недоуменное «А что это? Впервые слышу». Одновременно
упомянул имя Ирины Роднянской в разговоре с известным
поэтом, исследователем, автором близкого Роднянской «Ариона», и реакция была примерно такой же. Пора перестать
удивляться. Усилия толстых журналов и сколь угодно оперативных интернет-ресурсов отчасти решают проблему
информированности, но не способны охватить разные сегменты разобщенного
литературного поля.
С
предельной внятностью и свойственным ему трезвым, слегка циническим реализмом
высказался Андрей Василевский, главный редактор «Нового мира», в лекции на фестивале «Нижегородская волна»
(выложена на YouTube 5 июня). Его слова — о том, что «каждый читал что-то
свое» и в этой связи «затруднителен разговор о книгах, кроме семинаров и
обсуждений, где эти разговоры происходят по предварительной договоренности», —
объективное зеркало нынешнего культурного положения. В доказательство редактор
провел небольшой «эксперимент» с залом: назвал три довольно
резонансные книги, спросив, читал ли их кто-нибудь. Имена и книги — известные (настолько, насколько
сейчас можно говорить об известности). Не откликнулся никто. Самое интересное,
что упомянутые тексты не читал и автор этого обзора, информация к которому стекается
из самых разнообразных источников. Просиживаю часами в «Библио-Глобусе», отслеживая
книги для рецензий; многое присылают авторы. Из названных Василевским писателей
— знакомы все, и другие произведения этих писателей прочитаны, а
некоторые даже отрецензированы. И кажется, такая ситуативная «неинформированность»
не только больше не является поводом для угрызений совести, но и не означает в
целом литературной неосведомленности.
На
культуртрегерском поле подобное положение дел отчетливо вырождается в общее невнимание к художественному тексту.
Организаторы мероприятий, прямо или непрямо, дают понять, что чтение книг и литпериодики для них избыточно при проблеме культурного
выбора; важнее — проблема «имен» (уже как бы закрепивших себя тем самым
фактором «художественного консенсуса») и личные отношения. Симптоматичны
слова Николая Звягинцева, сказанные им Линор Горалик в только что вышедшем интервью (книга «Частные
лица. Часть вторая»): «В
1990-е еще худо-бедно соблюдалась конвенция о ненападении (например, кураторы
заранее согласовывали свои программы, чтобы в один день не было пересечения
важных мероприятий), а в нулевые уже каждый за себя, на войне как на войне».
Поэты же, как с беспощадной прямотой итожит Анна Русс («Татар-Информ»,
18 ноября), «очень устали, и им больше не хочется никуда лезть, никому себя
показывать. <…> Все заледенели в этом плане. Теперь их нужно оттаивать,
гладить, чаем отпаивать. Они не реализуются как поэты, просто вешают свои стихи
на страницах "ВКонтакте". Восхитительные
стихи. Иногда у кого-нибудь выйдет книжка крошечным тиражом, и никто про эту книжку не знает». Русс говорит
о литературной жизни Казани, но
«оледенение» — общий симптом. Ситуация искусственно разогревается ФБ-дискуссиями —
иногда до субфебрильной температуры…
Теплее
за пределами Москвы. Из региональных фестивалей, на которых удалось побывать в
этом году, отмечу «Воробей-фест» в
Каменске-Уральском, организованный поэтом Михаилом Корюковым на чистом энтузиазме. Сам фестиваль, полудомашний, отлично характеризует ситуацию, в которой
невольная замкнутость на определенном сегменте (в данном случае уральском)
сопряжена с атмосферой интеллектуального поиска. Но в который раз убеждаюсь,
что так слушать поэзию умеют только на Урале или в Вологде: «беспланшетно» и «несмартфонно», с
ощущением единения и сосредоточенности
на воспринимаемом тексте.
Из
наиболее тяжких потерь, на которые был богат 2017-й, — уход из жизни Кирилла
Владимировича Ковальджи, поэта, учителя и наставника
авторов многих и многих. Человека непревзойденного по чувству такта,
литературного достоинства, таланту социального компромисса. Возле условного
«гроба» (в данном случае имею в виду некрологи в ФБ) собрались литераторы не
только разных поколений, но и полярных
взглядов — от эстетически радикального Ильи Кукулина
до приверженцев консервативного тренда: для всех них (нас) Ковальджи
был центром сплочения, признавая талант как «единственную новость, которая
всегда нова».
1.
Подлинные тексты, как всегда, возникали вопреки — и, как
всегда, не вписывались ни в какие тренды, вопреки бухгалтерским позывам уместить
все в рамки «институциональной оформленности» и
«внутренних иерархий».
На
удивление мало поэтических сборников, которые хочется назвать: приходится
начать с вышедших в конце 2016-го. Уже упомянутая
книга Марии Марковой «Сердце для соловья»: внешне «традиционные» стихи, умеющие
работать с поэтикой бессознательного и поэтикой контраста, оттеняя «язык неназываемого»
— будничностью, а пафос прозаического прямого высказывания — внятным метафизическим
обоснованием. В той же «Воймеге» — «Портсигар» Игоря
Куницына: причудливое скрещение времен и пространств, новое соотношение
целенаправленной иллюзии и биографической первоосновы «как она есть». В «Айлуросе» — «Несбылотник» Елены Сунцовой: магия забвения, затаенный драматизм и нефорсированно-игровая, чуть ускользающая работа смысла.
Под конец года вышел долгожданный сборник Анны Русс в серии «Livebook» (пусть снобов не отпугивает имя куратора серии —
Веры Полозковой). Стихи Русс переосмысляют понятие
«массового», работая с песенным и слэмово-игровым
началом, но в лучшие моменты умеют находить грань между ассоциативной
сложностью и несимулятивной человеческой самоидентификацией.
Издание
стихов и прозы «Карандашом зрачка» уникального классика ленинградского андерграунда Василия Филиппова.
Две
книги в серии ЖЗЛ, ориентированные на очищение образа классика от наслоений
советской мифологии, — задорный, написанный в популяризаторском ключе «Бахтин»
Алексея Коровашко и стилистически ровный, но не менее
трагический «Добролюбов» Алексея Вдовина.
Из прозы отмечу только роман Бориса Клетинича
«Мое частное бессмертие», вышедший в двух номерах «Волги» этого года, —
мозаичное художественное полотно, скрепленное реальным историческим нарративом, ошеломительное по силе выразительности языка. Роман, надеюсь, еще найдет место в
издательствах.
Из
сборников критики — давно чаемое собрание статей о поэзии Сухбата
Афлатуни (Евгения Абдуллаева), хорошо знакомого
читателям «Дружбы народов». Также — парадоксалистские,
противоречивые, располагающие к полемике и эту полемику провоцирующие «Литературные
медиаперсоны XX века» Вл. Новикова, где
исследовательская скрупулезность и вопиющая читательская пристрастность —
стороны одной медали.
О
книге Марии Степановой «Памяти памяти» много говорят и еще больше скажут,
поэтому пока воздержусь от констатаций. Скажу только, что это
собрание семейных и личных историй долго ждали, и результат не обманул
ожиданий, перерастая границы «истории семьи» и выходя на «страшно важные», как
сказала бы автор, обобщения о памяти и забвении, проблематике скрытого и невидимого.
2.
Специально за писателями ближнего зарубежья не следил, не выделяя их из общего
русскоязычного контекста. Однако, как и в опросе прошлого года, отмечу Ольгу
Злотникову, чьи стихи в 2017-м разлетелись по журнальным страницам — и смотрятся уникальными, например, среди
узнаваемого стилистического тренда журнала «Арион»:
очередное доказательство, что талант преодолевает границы формата. На фестивале
в Тарту открытием для меня стал прозаик Андрей Иванов с его прустовским
стилем мышления и тягой к «протяженному» высказыванию. Отмечу также эссе Алины Дадаевой (Ташкент) о поэте Владе Соколовском (1971 — 2011),
посвященное рассеянию русскоязычного литературного пространства.
3.
Литературное поле в этом году еще более явно разделилось на то самое
«инновационное» «поле эксперимента» — и консервативный тренд, этот эксперимент демонстративно отрицающий и тяготеющий к поэтике
«узнавания» или, другими словами, «биографической внятности». Скажу только о
поэзии. Первая тенденция условно иллюстрируется премией имени Драгомощенко, в лонг-лист которой
вошла поэтическая машина, «умеющая писать современную поэзию», что немало
говорит о направленности премии. Вторая
сказалась в итогах новой премии «Лицей», результаты которой были впервые
подведены в этом году, и характеризуется «безыскусным автобиографизмом»
(критик Е.Погорелая о победителе). В некоторых случаях такой «автобиографизм» выходит на уровень демонстративного
отрицания поэтической сложности и граничит с записью в столбик собственных
мыслей и чувств — без «трансцедентального ветерка».
Пресловутого «жизненного опыта» вдоволь — поэзии ноль. Пожалуй, именно внутри
премии «Лицей», пришедшей на смену «инновативному»
«Дебюту», поэтика соцреализма явно заявила, что жив курилка, — и это касается в том числе победителей премии в прозаической
номинации. Крайне любопытно, станет ли этот тренд характеристикой премии в
следующем году. Эти полюса — имитационное «узнавание» и имитационное «экспериментаторство», в равной степени малоинтересные,
пожалуй, уравновешивают друг друга; но что-то живое стоит искать и внутри
соответствующих премий, и за их пределами. Эксперимент, как всегда, невозможен
без личностного начала — как и самодовлеющий автобиографизм
скучен без внутренней, не наносной тяги к поэтической радикальности.