Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2017
Первые стихи я начал
писать в школе, лет в пятнадцать. Но их даже вспоминать не хочу! К сожалению,
помню некоторые строки и строфы, и самому становится стыдно. Я еще тогда «не
родился», не прорезался. Я вырос в интеллигентной среде с особым отношением к стихам,
— отец дружил с Самойловым и Слуцким. То есть я был в поле облучения классиков,
страшно было подойти к этому делу, называемому Поэзия, и думаю, что это не
позволило мне прорваться самому раньше. Не было еще «судьбы поэта» («Всё есть в
стихах, и то, и это, / но только нет судьбы поэта, // Судьбы, которой обречён,
/ за что поэтом наречён» — Самойлов). Но оказалось, что благополучные советские
московские детство и юность не отменяют «судьбы поэта». Но тогда — «дикости» не
хватало. («Дикое мясо» Мандельштама).
Всерьез пошло после
двадцати, когда жизнь стала обтесывать и я
почувствовал, что появилось право на стихи. Кроме того, я считаю, что
мне «не повезло»: как-то не случилось юношеской компании, где читают друг другу
только что написанное, не наслушался сакраментального: «старик, ты гений», и
тому подобное. Из этого глуповатого общения всегда что-нибудь выходит. Ты не
один.
Я не верю во все эти
разнообразные утверждения: «писать стихи после тридцати смешно»! или «и только
возле сорока вдруг прорывается строка» (Самойлов). Рецептов тут нет. Мы знаем
массу примеров и раннего цветения, и раннего отцветания.
Стихи — это состояние души. Душа молчит, а потом обретает язык. Или возбуждённо
бормочет, сбиваясь на стихи, а потом надолго замолкает. Каждый «практикующий
стихотворец» это знает. Создать грамотное стихотворение, пользуясь большим
опытом и репутацией (то есть уверенностью в себе), — не проблема. Это хорошо
известно на примерах шестидесятников и советских поэтов. Да и в наше «смутное
время».
Я считаю, что первое
настоящее стихотворение пришло, когда мне было лет двадцать пять, то есть
поздно. Но это было странное и настоящее. Я спал, и в середине ночи мне
приснился стих:
И он узнал, что смерть не пустота, не одиночество, а
негатив былого, хранящий только общие места после того, как сказанное слово покинуло
холодные уста.
Вот так и приснилось —
слово в слово. Я проснулся, сел за стол, записал, лег и уснул снова. Так у меня
бывало потом несколько раз в жизни. Но, к сожалению, несколько стихов пропало:
было лень вставать или болел с перепоя и т.п. Потом вспоминалось, что это были
хорошие стихи. И даже помнил о чем, но ритм был потерян, и пытаться
восстановить невозможно — как гальванизировать мумию.
Вот, кстати, мое
недавнее:
Я
проснулся, забыл две строчки.
А
потом нахлынула муть с панталыку.
Так
подумаешь, а что проку, не проще ли?
Вести,
хлопоты, как из ведра с дыркой.
…………………………………………………………………..
Я
бреду от холмика к холмику,
И
не видно на расстоянии
В
дымке утренней того облика.
Что-то
там мерцает за облаком,
А
приблизишься — медленно тает.
Мой первый стих
по-английски появился, естественно, гораздо позже, после нескольких лет жизни в
Америке, и тоже случайно («стихи не пишутся, случаются»). Я спорил о чем-то со
знакомой, у которой английский — родной язык: об эмиграции, перемещении душ, о
«перемещенных лицах» (DP), и у меня появилось стихотворение, как бы
доказывающее мою точку зрения. У меня это вообще не редкая ситуация — когда я в
разговоре или в споре не могу логически что-то доказать, мне естественнее
написать стих, метафорически доказывающий мою правоту. Каждому из поэтов
знакомо это — когда получается, знаешь, что ты прав и
чувствуешь большую внутреннюю силу. Средневековое magister
dixit! Ну а потом снова возвращаешься
чёрт знает куда («когда б вы знали, из какого сора»).
Тот стих куда-то
пропал, но помню название — «Плывущие сердца» (Floating
hearts). И это случайное событие дало мне силу. 27
лет назад. С тех пор я пишу и по-английски, и нашел свой голос, свою интонацию.
Душа обжилась на новом
месте и заговорила на другом наречии, более естественно отражающем ландшафт
жизни, ритм, звуки и запахи. Билингвальных поэтов
русских мало, всего несколько. Но в Америке, в этом «плавильном котле»,
появилось немало двуязычных авторов, которые построили новый дом на этих
берегах: испаноязычные, китайцы, много авторов из
Восточной Европы и т.д.
Я никогда специально не
выбираю, на каком языке написать вещь. Это происходит само собой, в зависимости
от обстоятельств. А исповедь души практически непереводима. Разве что на
какой-то «третий» язык. На котором, видимо, и говорит
поэзия.