Денис Соболев. Легенды горы Кармель: Четырнадцать историй о любви и времени. — С.-Пб.: Геликон, 2016.
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2017
Томас
Манн когда-то говорил о своем «Иосифе и его братьях», что это роман не о евреях
и не для евреев. О рецензируемой книге
можно сказать: она не только об израильтянах, и уж тем более не только
для израильтян, хотя действие ее развора-чивается
в израильском (мировом?) городе Хайфа и
его окрестностях.
Книга
Дениса Соболева состоит из 14 новелл, а ее пространственным (и смысловым)
стержнем служит вертикаль горы Кармель, вокруг
которой и разрослась древне-современная Хайфа — с ее Университетом и Технионом, портом и нефтехимическими заводами, заброшенными
кварталами, парками, пещерами, полными воспоминаний и призраков…
Соболев,
уроженец Ленинграда/Петербурга, любит свой второй родной город с его
причудливым рельефом, эклектичной архитектурой, разнопле-менными обитателями (евреи, арабы,
«русские», последователи бахаизма). И он задался
благородно-безумной целью: приобщить Хайфу к содружеству локусов, окутанных
дымкой литературного мифа, — первым в этом ряду стоит, конечно, Петербург.
Точнее, он хочет актуализировать мифотворческий потенциал Хайфы, явить его
читателям. Замечу здесь, что если мифология Петербурга порождена в первую
очередь умышленностью города, его стреми-тельным
возникновением на пустом месте, то «легенды горы Кармель»
тща-тельно сшиты автором из лоскутов седой старины,
соединенных вставками вполне современной «синтетики».
При
этом, говоря о «граде», автор, несомненно, обращается к «миру». Ины-ми словами, привязка к месту,
его духу и «гению», для него важна, но обще-человеческая
проблематика — на первом месте. Универсальные, вечные темы преломляется в этой
книге через харак-терно хайфскую призму.
Соболев
легко охватывает оком «глуби трех тысячелетий», непринужденно пере-мещает действие из времен Багдадского халифата и
Средневековья в годы Первой мировой войны или в начало
ХХI века, а иногда сосредотачивает его в
неких вневременных точках («О драконе горы Кармель…»).
Эта новелла — одна из лучших в книге, к тому же очень показательная для
авторского метода. Начавшись в протокольно-хроникальном ключе, по-вествуя о далекой предыстории
Хайфы и еще более древнего поселения Шикмона, она
нечувствительно («так гласит леген-да») наполняется фантас-тическими, сюрреальными
деталями и мотивами. И главный из них — расположенное в пещере хранилище («гениза») вышедших из употребления талмудических текстов.
Образ стремительно расширяется, обре-тает
символическое измерение: «хайфская гениза» — это свалка не только никому не нужных документов,
но и писем, днев-ников, исповедей, надежд, мечтаний,
идеалов. Склад невостребованных мыслей и чувств.
А
отсюда парабола повествования уходит в сферу щемящей, безмолвной любви между
двумя разделенными, обреченными на не-встречу
сердцами, наполняется томлением и тоской — чтобы завершиться философско-филоло-гической максимой: «Любовь и жизнь возможны только в слове».
Сквозная
тема, объединяющая (наряду с местом действия) цепочку историй в «роман» — это
тема человеческого одиночества, великой трудности подлин-ного
понимания, единения, любви. И — отчаянного стремления к преодолению
одиночества. Не ново? Верно, однако в литературе
давным-давно нет новых тем. Все — разработка. И Соболев решает поставленные
задачи тонко, изобре-тательно
и мастеровито.
Например,
первая новелла книги «Про великого поэта Соломона ибн Габироля
и фарфоровую куклу» являет собой пона-чалу
лаконичнейший конспект совре-менного
«отчужденного» существования: с его механистичностью, меркантилиз-мом,
замкнутостью индивидов на себе, с растворением всяких ценностей и смыслов в
кислотной среде психоаналитических клише и псевдодуховной
болтовни. Из тошнотворной этой реальности герой, Юваль,
бежит в парадоксальное зазеркалье легенды, где не человек, а кукла, ожив-ленная творческим усилием (подобное совершил когда-то
поэт и маг Ибн Габироль),
может стать существом близ-ким, достойным любви…
А
в рассказе «Про пустой дом на Халисе»
русскоязычному инженеру-программисту Алексу, вполне современному израильтянину
и гражданину мира, доводится приобщиться (пройдя сквозь дверцу магического
шкафа) давно исчезнувшей реальности: с драконом, замками, рыцарями и
прекрасными дамами. Контраст между интенсивностью, яркостью легендарной жизни и
пустот-ностью окружающей Алекса повсед-невности оказывается таким горьким, что
облегчить его боль может только встречен-ный им в
развалинах Халисы философ — призрак героя другой
новеллы, входящей в эту книгу.
Есть
здесь сюжеты, вырастающие из почвы еврейской и израильской истории: турецкое
владычество в Палестине, британское владычество в Палестине, зарождение и
развитие сионизма, Катастрофа и создание Государства Израиль, волны репатриации
евреев из России и Восточной Европы. В новелле «О пиратах хайфского
залива» Соболев закручивает байку о евреях-корсарах, мстящих испанцам за
изгнание, прячущих сундуки с сокровищами и соблюдающих субботу. Забавно звучит
разговор двух таких персонажей XVII века, обсуждающих свои пиратские дела на
современной блатной фене. А в рассказе
«Про девочку и корабль» обсценная лексика
звучит буднично и уныло. И это работает на достоверность в духе натуральной
школы. Девочка Лена — «неблагополучный подросток» из русскоязычной израильской
среды, чужая и в своей семье, и в своей компании, «потерянное дитя», выпавшее
из общества и культуры. Встретившийся случайно на ее пути чудак-математик (он
читает книжки!) становится для нее кем-то вроде капитана Грея или, по крайней
мере, живым свидетельством того, что способ ее существования — не единственно
возможный.
Прослеживая
пунктирно бурные про-цессы,
протекавшие в израильском обществе, Соболев склонен к весьма нелицеприятным
оценкам и суждениям, оспаривая многие расхожие мифы, с печалью констатируя
жесткое призем-ление сионистской утопии на почву
«нормальных» устремлений к богатству, господству, довольству собой.
Стилистически
книга изрядно разно-лика. Здесь и «житийные истории»,
как «О духе замка Рушди» — о средневековом
еврее, ставшем монахом ради возмож-ности расписывать
церкви; и стилизация под «Сказки тысячи и одной ночи» («О любящем и любимом»),
с ерническим и макабрическим финалом; и новелла «Про
Биньямина из Туделы и нашествие бабуинов» — выдержанная
в пародийной наукообразной тональности инвектива против человеческих пороков в
духе Свифта или Анатоля Франса. О том, что автору не чужда и стихия
юмора, свиде-тельствует
заключительная история «Про ретривера и барсука», где
тема поиска «родной души» звучит лирично и совсем не надрывно.
Не
все в книге равноценно — порой автор отдает избыточную дань риторике и
умозрительности. Но в лучших новеллах он достигает подлинной психологической
пронзительности и виртуозно балансирует на тонкой грани, соединяющей реальность
с воображенным или приснившимся. А еще — текст здесь
проникнут неулови-мыми
излучениями духовной энергии, («струеньем
невещественного света», говоря словами Гессе): как будто в темноте горят
огоньки свечей, колеблемые ветрами безвременья, но не желающие гаснуть…