Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2017
Власов Герман Евгеньевич — поэт, переводчик. Родился в 1966 году в Москве. Окончил филфак МГУ. Автор четырех поэтических книг. Лауреат Международного литературного Волошинского конкурса (2009). Живет в Москве.
1
Туман сменил цвета лазури,
в Тамани не укрыться бури.
Сумеет перейти пролив
в туман и шторм герой в пейзаже.
А как рассвет на плечи ляжет:
— С яким узлом, куды ходив? —
всплакнёт и скроется до хаты.
А где он сам, где груз богатый,
шкатулка, краденый кинжал?
Ундина, Гётева Миньона,
порода, ветр — поверх закона.
С попутным Янко убежал.
И впрямь, видать, в дому не чисто —
путь рифмача, контрабандиста.
Но стоит бросить горсть монет
на Ожиданья длинный берег,
в гнилой Сиваш, ревнивый Терек
и — паруса увидеть след.
2
О смерти думать разве надо,
когда качается едва
Эльборус белою громадой,
как сахарная голова;
дно пропасти туманом скрыто,
в туман летит от колеса
щебёнка; отведи глаза;
снег, редкие кусты самшита;
грузин скрипучую арбу
ведёт, спускаясь осторожно;
опасен снежный перевал —
то оползень, а то пальбу
затеют; до избы дорожной
с полста шагов, а там — привал.
3
Решительно нельзя нам говорить,
насквозь друг друга видя, но мирская,
любезный доктор, надоела ныть,
скучилище! … Что эта Лиговская —
княгиня, не княжна? Лицо моё
знакомо ей, зимой встречала в свете?..
А! Сплетни про меня передаёт?
Достойный друг, о я раскину сети!
Да уверяйте (любит о страстях?) —
преглупый юнкер бился на дуэли,
разжалован в солдаты… Из растяп,
хотя и носит крестик на шинели…
Не представляйте, я — герой. И что ж?
Спасу от верной смерти — тем в сношенье
войду… А водяная молодежь?..
Ах, полноте… Не может быть!.. но кем ей?..
Как? Родственница с родинкой? Щека
не правая ли? Вот как? Мне сдаётся,
она… (тут перечеркнута строка)
Пощупайте: что, чаще сердце бьётся?
Ну, торжествуйте! Узнаю портрет.
Да, в старину… (гора, как дряхлый витязь;
в расселине туман) … Напротив, нет!
Да обо мне дурнее отнеситесь…
Куда же вы? Фазан уже готов!
Осталось кахетинское! А кофий?
Не вышел ростом, хром, большеголов,
наш доктор… Право слово — Мефистофель.
В позорный век как выжить средь невежд?
Укрыта сеном и тесна избёнка,
но синий воздух — цвет моих надежд:
он чист и свеж, как поцелуй ребёнка.
4
Лорнировать, полузевая:
— Тебе идёт без эполет.
Машук обходит грозовая,
блестящий пряча пистолет.
Стакан с водою кислосерной
допив, на землю урони.
Она твоя уже, наверно,
а нет — покорно извини.
В мазурке будет мало толка,
но, милостивый государь,
на всю их важность, все иголки —
рукою по столу ударь!
Смелей, Кавказа покоритель,
в гостиной шпорами звончей
ударь! Ты выйдешь победитель
усталых, бледных москвичей.
Старик, натянутый гвардеец,
франт, угловатый командир, —
ты попадёшь, почти не целясь.
Примерь у зеркала мундир.
На этой холостой фатере
вольно мечтать и ревновать.
Я обещал покорной Вере —
и буду нынче танцевать.
5
В Кабарге нет Карагёза лучше —
тонок, строен, воздуха быстрей,
вороном когда слетает с кручи,
искры высекая из кремней.
В деревнях нагорных нету краше
младшей Бэлы. Видел бы кунак!
Как она поёт, лезгинку пляшет,
канителью вышивает как!
Понял я, пересекая площадь,
в свете убывающей луны:
темноглазы девушка и лошадь,
им обеим верной нет цены.
Дорогую украдут невесту,
лошадь уведут за удила, —
нежности не станет в сердце места,
станет сердце твёрдым, как скала.
Разобью ружьё, на землю брошусь,
так лежать останусь до утра.
Заметёт разрыв-траву порошей,
пламя разметает от костра.
С этой долгою обидой в горы
потянусь, начну губить людей —
нападать на сонные дозоры,
угонять кубанских лошадей.
И в один дождливый, зябкий вечер
голову разбойничью сложу —
приговор гурды моей не вечен,
уступлю я русскому ножу.
Все ушли — красавицы, герои…
Слышен вечный гомон пастухов.
Я один под чёрной Гуд-горою
нанимаю для арбы быков.
6
Окончил вечер у княгини
(княжна, забавный старичок;
конечно, Вера). Сам Вергилий
над головами вёл смычок.
Импровизировал без меры,
переходил из круга в круг,
но вовремя в глазах у Веры
печаль завидел я, испуг
и тему разыграл иную:
пока внимания струна
не ослабела, — я вживую,
переиначив имена,
всё выдал. Как в ту ночь без слова
одна уехала она
(когда б она решилась снова —
не пожалел бы скакуна);
как я страдал, был растревожен,
друзьям без повода грубил;
как, шашку вытащив из ножен,
лозу на улице рубил.
Она смотрела с интересом,
привстав ко мне из глубины
вольтеровских зеленых кресел,
и, тембр натянутой струны
её задел, она зарделась,
и — нежным осветился взор.
Куда её досада делась? —
Она вступила в разговор!
Мы день окончили в гостиной
за круглым с лампою столом
и было сладко и не стыдно
от этой повести втроём.
Мы были счастливы, наверно,
готовы жить, а не дышать.
Как жаль, что метафизик Вернер
в одинадцать нас гонит спать.
7
С раннего утра, завтра —
на шести шагах, в ущельи;
освежившись, забыв про завтрак
и сон (сладостно отмщенье), —
из Пятигорска с четыре мили
мимо колонии ехать на кобыле.
В седьмом пополудни, завидев тучу,
выбрать место посуше, ровнее,
лезть на осыпающуюся кручу,
ветви ломая, язвя. Над нею —
гром и молнии, разверзлись пучины.
В ливень лица враждующих неразличимы.
В перепутанное автором время суток
влажная стена в себя впитает
оба лица; неприятельское судно
развернулось бортом, где до трех считают;
и уже неважно в двадцать шестом июле,
кто холостым заряжал, кто пулей
целил в воздух, радугу, блеск росинки,
в памятную грозу, её горный тенор;
ничего не останется на фотоснимке —
пулю доктор извлечёт из тела,
взвесит на ладони, задумается (такая работа).
Перечтёт «Пуритан» Вальтера Скотта.
2016,
январь—март