Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2017
Не умею падать вниз,
Только вверх умею.
Елена Исаева. «Точка обзора»
Десяток
поэтических книг за десяток лет обеспечили Елене Исаевой прочное место в
новейшей русской поэзии. Тонкость проблемы состоит в том, что это место
обозначено такими живыми штрихами и лицо обрисовано такими воздушными линиями,
а судьба светится сквозь такие неожиданные точки, что мне как критику
доставляет профессиональное удовольствие эту лирическую исповедь прослеживать,
определять и оценивать. Начиная с той поворотной точки, которую судьба
определила последнему советскому поколению, чтобы вспоминалось ему октябрятско-пионерское детство-отрочество, — комсомольская
же юность оборвалась в эпоху крахов-распадов. Что удержала память из предраспадной эпохи? Да ничего официозного. Пролетающие
детали.
«Вот
дерево, вот голубь, вот дворняжка… Как странно, что не страшно и не тяжко, а
только пусто. Мир как будто гол, — хоть промолчать, хоть в голос заорать, — как
в детстве, где во двор ты выходила, — и первый одиночества укол: мел и асфальт
— все под рукою было, но только не с кем в классики играть».
Что
это? Предчувствие одиночества? Страх одиночества? Что с этим делать?
Промолчать? Заорать? Если вслушиваться в «гул стиха», то подголоски значат у
Исаевой больше, чем внятные мелодии. Внятных определений, проклятий или
славословий эпохе — чего полно в газетной лирике, у Елены нет. В последней ее
книге я с трудом нашел парочку определений, сквозь нейтральность которых слышна
тоска.
Ну,
вот это:
«Мое
сгорело поколенье — нас предали, как младших, без труда».
Или
вот это, где тоска отдается горечью:
«Отголоски
бывшей страны — карточки, значки, ордена — никому теперь не нужны, и моя ли в
этом вина?»
Вины,
может, и нет, но ощущение нелегкой судьбы сквозит в стиховой мелодии, и
ощущение это возникает не от общих определений, а от пролетающих отголосков, от
едва проступающих квадратиков — мелом на асфальте во дворе… Перестройку,
похоронившую молодость, лирическая героиня тоже не берет в оценочные
определения: смысл концентрируется опять-таки в какой-нибудь проходящей детали.
«Вы,
может, кофе мне нальете?»
Кроме
кофе обнаруживается в том же кафе… кошка. «Брысь ее!» Обнаруживается собака,
дружелюбная и голодная. И ее можно шугануть, если дать
нечего. И опять маячит «чашка кофе» — на каждом шагу и при каждом повороте настроения.Так эти повороты
настроения, сквозящие поверх и помимо деталей пейзажа и быта, — главное в
стихе. И в судьбе. Это то, что вынесено из поворотов и переворотов. И что
остается загадкой смысла. Готовность к беде. Неотвратимость беды. Опознание
беды. При непременной чашечке кофе… Несколько
поразительных откровений:
«Мертвой
быть не хочется, а живой быть больно…»
«Я
— как пепел из древних амфор, можно с ветром меня вдохнуть… Сколько
разных еще метафор не утешат меня ничуть…»
«Есть
ли место мне в раю? Каяться позволь: я терпела жизнь свою, как зубную боль…»
Судьба
— страшнее, сильнее, неотвратимее всего, что можно ей противопоста-вить. Фатум! Об этом лучше молчать. А
если говорить, то спасаясь иронией. А если любовь — то не от страсти, а от
жалости… от ужаса неизбежного разрыва. Счастливая любовь безнадежна.
«Того,
кого любила, нет. Летишь одна среди планет, летишь, сожженная дотла. Опять…
космическая мгла».
Какой
обзор во мгле? Только интуитивный.
Сборник
«Точка обзора», который я цитирую, опубликован в рамках Седьмого
международного фестиваля славянской поэзии. В редакционных комментариях прямо и
остро охарактеризована «сложная международная обстановка — она сказывается прежде всего на славянских странах». Газетные
новости без конца подтверждают эту ситуацию. Так о ней прямо в стихах Исаевой —
ни слова. Но горечь пережитого и готовность к беде, явленная в стихах, — сам
выстраданный склад души куда сильнее очередных новостей: он свидетельствует о
потрясениях, перенесенных всеми нами в эпоху развалов и крахов.
Лирика
Елены Исаевой — тихий стон об утрате идеалов, оказавшихся химерами. Попытка
взлететь над космической мглой. И вынести неизбежную муку — с улыбкой.
«Страна,
вплывающая в кризис, все равно отчаянно хохочет….»
Этот
тот самый кризис, о котором все кричат? Он самый. Страна хохочет, а ты —
молчишь? А ведь болит, саднит душа даже тогда, когда можно спрятаться в
повседневность. С чашечкой кофе в руках. Нет покоя! Муза Сальватора
Дали влюбилась в какого-то «бродвейского мальчика».
Смешала Божий дар с яичницей.
Божий
дар? Да ведь «Боги смеются. Им море везде по колено». А ты барахтайся в этой
современной яичнице. Не зная, что потом. Потом — ничего.
Как
это ничего? Можно чашечку? Можно. Да вот Равиль Бухараев не дает расслабиться… Равиль
Бухараев. Давний собеседник, великий ученый и
публицист, до последнего своего часа испытывавший стороны в диалоге мирного,
мудрого татарского ислама и всеотзывчивого русского
православия.
Вспоминая
о нем, всматривается Елена в то, как светятся церкви и мечети. Ловит эти лучи,
мысленно взлетая. Просит Всеведующего Собеседника:
«Объясни,
пошли знаменье, луч направь в мое окно. Чувство умиротворенья мне надолго ли
дано?..»
Надолго
ли? Да ведь мировой кризис!
«…Засверкает
новой гранью все, что строишь на крови. И над городом Казанью разрыдаюсь от
любви».
Такие
вот вспышки и есть Откровение Поэзии. Они сохраняют жар души от тленья. Только
бы не спутать верх и низ в шаге от водопада.
Вот
это замирание души в таинстве продолжающегося Бытия:
Не
зови меня туда,
Не
веди, не надо…
Сверху
падает вода —
Шаг
до водопада,
Где
слюда холодных брызг
Обжигает
шею…
Не
умею падать вниз,
Только
вверх умею.
Нет
точки финала. Есть точка взлета.