Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2017
Стихи
я начал писать с тех пор, как себя помню, примерно с четырех лет. Тетка
записывала их в синенькую тетрадочку. Во время войны тетрадочка, понятное дело,
пропала. Будучи взрослым, спрашивал у тетки: «Когда же я писал лучше, теперь
или тогда?» — «Разумеется тогда», — отвечала тетушка.
И невозможно было понять, серьезно она говорит или нет. (Тетка
моя, Екатерина Павловна Тимофеевская, русская
поэтесса и художница, стихи при жизни не публиковала. После
смерти вышел сборник ее стихотворений «Бог видимый», а также подборка в журнале
«Фома».)
Когда
писал, на меня «накатывало», и я испытывал ощущение неизъяснимого восторга, не сравнимого ни с какими земными радостями. Только не
подумайте, уважаемые читатели, что меня приводили в восторг мои собственные
сочинения. Я ликовал, как говаривал Пушкин, от того состояния, в которое
впадал. В юности я что-либо сочинял постоянно в течение дня, но «накатывало»
далеко не всегда, в основном в эти молодые годы. Особенно ярко в пятьдесят
пятом году — стихотворение «Слово»:
«Стёртой
монетой упало слово,/ А я хочу поднять его снова,/ Чтоб все увидели блеск
металла,/ Для этого жизни, должно быть, мало./ Родилось слово, как правда, голо./ Оно трепетало, как в небе голубь./ И шли
за ним на смерть и на голод,/ Звучало слово в сердечном стуке,/ И вдруг попало
к убийце в руки…» и проч…
Стихи
часто приходили во сне: «Ты, как за тысячу веков,/ Ты страшно далека./ Ты из
приснившихся стихов/ Последняя строка.// Строка, которой мне не в труд/ Любых певцов забить,/ Строка, которой поутру/ Не
вспомнить, не забыть». (Последние слова этого стихотворения цитирует
А.А.Ахматова в эссе о Модильяни.)
Один
раз все же запомнил приснившееся стихотворение. Проснулся ночью, быстренько
записал и снова лег спать. Вот вам стихи, сочиненные, нет, вернее, доставшиеся
мне без всякого труда, на халяву: «Когда ночную темь
итожа,/ Чуть-чуть затеплилась заря,/ Как оказались мы похожи —/ Два одиноких
фонаря.// Под нами спал огромный город,/ Звала нас даль одних дорог,/ И
одинаково был дорог/ Нас раскачавший ветерок.// Одни в
нас лампочки горели,/ Одною искрой нас зажгли,/ Но говорить мы не умели,/
Прийти друг к друг не могли».
Механизм
этого феномена мне совершенно не понятен. Предположение, что я что-либо
подобное сочинял днем, а потом забыл — отпадает. Ничего похожего у меня и в
мыслях не было. Но это единственный случай. Во всех остальных стихотворение в
момент пробуждения забывалось.
В
1961 году в моей жизни произошло великое несчастье, погибла моя первая жена
Ирочка. Я решил бросить писать стихи. Владимир Яковлевич Мотыль увез меня на
Памир, это как на Луну, где я был редактором и помогал ему в работе над
фильмом, и действительно целый год ничего не писал. Потом мне множество раз
снился «памирский цикл». Стихи лежали в канцелярской
папке, написанные карандашом или ручкой на отдельных листочках. Во сне я
перебирал эти листочки, думал: а ведь неплохие стихи, кое-что можно отобрать
для печати. Утром вскакивал с постели, торопился отыскать папку и не сразу
понимал, что «памирского цикла» никогда не
существовало.
Как всякий
человек, я могу ошибаться, и следующее мое высказывание не стоит принимать на
веру. Однако сам я глубоко убежден в том, что великие стихи диктуются поэтам
свыше. Такие, например, как ода «Бог» Державина, «Вакхическая
песнь» Пушкина, «Рождественский романс» Бродского… Подобных шедевров,
естественно, немного. Остальное — более или менее удачная версификация.