Рассказы
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2017
Саморядова Елена — сценарист, писатель. Родилась в 1983
г. в Калининграде. Окончила факультет географии и геоэкологии БФУ им. Канта и
киношколу Cinemotion в Москве. В 2009 году вошла в лонг-лист премии «Дебют» в номинации «Малая проза». Автор
сценариев для телевизионных сериалов.
Живет в Калининграде. В «Дружбе народов» печатается впервые.
Полёт
Все
детство Лена боялась стать инженером, потому что
воспитательница в садике однажды спросила ее: «Кем ты будешь, когда
вырастешь?». Папа Лены обычно лежал на диване в гостиной, а мама готовила на
кухне или стирала в ванной, или уходила в магазин. Они почти не общались друг с
другом. Маленькая Лена думала, что в ее семье так потому, что родители были
инженерами, все в Советском Союзе были инженерами, и она, конечно, тоже будет.
Лена
отвлеклась от воспоминаний, открыла глаза и посмотрела на себя в окно вагона
метро. Растерянность на лице. Картонная коробка на коленях. Вокруг люди. Стоят,
сидят, едут с головой, погружающейся в сон, как жертвы на эшафоте — еще
немного, и они потеряют контроль над своим телом.
Рядом
с Леной сидел помятый немолодой мужчина в заношенной одежде, при нем был старый
поцарапанный кейс с кодовыми замочками. Двадцать лет назад, когда Советский
Союз развалился и отец, потеряв работу на заводе, устроился в кооператив, он
завел себе такой же. Это было признаком перехода на новый уровень, как первый
кошелек у подростка. Ничего особенно ценного отец в кейсе не носил, но всегда
со значением закрывал его на кодовые замочки. Так он как будто говорил: теперь
у меня появилось что-то, что я готов защищать. Лена снова посмотрела на помятого
мужчину. Он не выглядел победителем.
—
Проснулись? — неожиданно обратился к ней мужчина.
—
Я не спала, — отрезала Лена.
—
Да, я видел. Далеко едете?
—
А вам какое дело?
—
Просто спросил. Что вы такая дикая? Обидел кто?
—
До конечной.
Мужчина
тяжело вздохнул.
—
Не надо вам туда. Выходите сейчас.
Поезд
остановился на станции, в вагон вошли туристы. Они ехали и в то же время не
ехали вместе со всеми. Их не тяготили монотонность движения, шум, замкнутое
пространство, туристы рассматривали пассажиров и трогали поручни, считая все
это аттракционом. Им никуда не нужно было — ни на работу, ни домой, им нужно
было только посмотреть, как это выглядит, когда здесь едут на работу или домой.
Лена тоже почувствовала себя туристкой. Это было так странно. Как будто ей в
палец впилась заноза, и она все пыталась вспомнить, когда последний раз
дотрагивалась до дерева, и не могла.
—
Чего не вышли? Я вам добра желаю, — сказал мужчина, когда поезд тронулся.
—
Оставьте меня в покое, — попросила Лена.
—
Что?
—
Пожалуйста. Я вас не трогаю, и вы меня не трогайте.
—
Чего захотела… Молодая еще, не понимаешь. Ты на дочь мою похожа, на Машку…
Лена
промолчала, не зная, что сказать.
—
Ты только постарше Маши. Двадцать четыре тебе?
—
Двадцать три.
—
Ошибся, значит, ровесницы. Ей тоже было двадцать три. Она в аварию попала год
назад. В больницу отвезли, в реанимацию. Нас к ней не пустили. Я им говорил,
только не оставляйте ее одну, только не оставляйте, а они оставили… И она
ушла.
Мужчина
поправил кейс на коленях. Лена ждала, что он скажет еще что-нибудь, но ему было
не до этого. Мужчина боролся со своими эмоциями, часто моргая и хмуря лицо.
—
Что у тебя в коробке? — спросил он, собравшись.
Лена
придерживала ее двумя руками. На коробке не было опознавательных знаков.
—
Уволилась, — пожала плечами Лена. — Ерунда там всякая: вещи, сувениры. Оставить
было нельзя, а выбрасывать жалко.
—
А чего? Сократили, что ли?
—
Нет, сама ушла.
—
И куда дальше?
—
Не знаю.
—
Ну, ты странная. И зачем было уходить?
В
офисе она занимала стол у окна, за которым росли деревья
и дымила труба. Труба не менялась, а деревья Лену пугали. Ветви, листья,
длинные стволы были похожи на кровеносную систему великана, которого она никак
не могла разглядеть.
Мужчина
посмотрел на нее с любопытством.
—
Темнишь… Чего улыбаешься?
—
Все-то вам нужно знать.
—
Ну точно Машка… Та тоже скрытничала, все говорила:
«Папа, отстань»… Влюбилась она, я чувствовал. На свидание опаздывала,
торопилась… Ну и авария… Парень тот к нам потом
приходил, молчаливый такой, четыре ложки сахара в чай положил.
—
В жизни может и не быть настоящей любви, — тихо сказала Лена.
—
У тебя не было?
—
Нет.
Мужчина
хитро улыбнулся.
—
Точно не было?
Лена
отвела глаза. В офисе она делила кабинет с девушкой. «Энергия в природе не
возникает из ничего и не исчезает, — повторяла про себя Лена, глядя на нее, —
количество энергии неизменно, она только переходит из одной формы в другую».
Потом рабочий день заканчивался, а Лена все думала: как же так? Школьный курс
физики довольно долго спасал ее от глупостей, но ближе к весне помогать
перестал, и она написала заявление на увольнение. «У лукоморья дуб зеленый…
Дуб… Дуб… — твердила Лена, когда девушка неловко обнимала ее на прощание. —
Златая цепь на дубе том…» Но вслух ничего такого не сказала, конечно.
—
Чего молчишь?
У
Лены было странное чувство, словно она осталась в офисе, а это все сон.
—
Зачем вы задаете мне все эти вопросы?
—
Переживаю за тебя, дуру.
—
Не надо.
—
Так и будешь сидеть? Я же сказал — выходи. Не твой это поезд, на следующем
езжай.
Вместо
ответа Лена встала и заняла место в другом конце вагона. Самым ценным в ее
коробке был диплом инженера, лежащий на самом дне. Она забила коробку всякой
ерундой, чтобы не нести его в руках, не дотрагиваться до него. Лена могла стать
кем угодно, но решила не расстраивать родителей. Так она отвечала, когда
спрашивали, но в глубине души Лена знала, что струсила. Ну
какой из нее инженер, если всего нового она боится, как огня? Смех один. У Лены
стала чесаться правая рука — не вся: ладонь и пальцы.
Мужчина
поднялся. Лена скривилась, предвидя, как он подойдет и снова сядет рядом, но, к
ее удивлению, мужчина остановился посредине вагона и вдруг обратился ко всем:
—
Граждане, послушайте! У меня была дочь, Маша…
Сидящая
рядом женщина в норковой шубке одной рукой прижала кожаную сумочку к груди, а
другой дернула его за полу пальто.
—
Денег не дам, — сказала она.
Мужчина
продолжил, не обращая на нее внимания:
—
Маша умерла. А когда мы с женой пришли забирать тело в морг, нам выдали чужое,
не ее. По документам это была она, но мы-то знали, мы же родители… Что нам эти
бумажки? Маше все надо было, она вечно куда-то лезла, стремилась. Мы с женой
пытались ее защитить, но какое там… Маленькой я ее с
деревьев снимал, а взрослую с карьерной лестницы разве снимешь? От такой жизни
у нее на теле шрамы должны были остаться, а на теле девушки, которую нам
выдали, их не было. Чистое-чистое тело. Я кричал, ругался, но это не помогло.
Подал заявление в полицию — не приняли, в суд обратился — иск отклонили. В
Москву писал президенту, в правительство, в Государственную Думу — никто мне не
ответил. Сами посудите, как можно родителям дочь не отдать? Что это за звери? У
жены моей инфаркт, похоронил, и вот что теперь делать?
Женщина
в норковой шубке еще раз дернула его за полу пальто.
—
Денег не дам, — настойчиво повторила она.
Вагон
остановился между станциями. Свет погас. С десяток пассажиров, оставшихся в
вагоне, сидели тихо, в послушном ожидании. Правая рука Лены по-прежнему
чесалась. Она подняла ее и вдруг увидела несколько сияющих точек, зависших в
двух-трех сантиметрах над ладонью. От испуга Лена сжала ладонь в кулак, и точки
тут же исчезли, а когда разжала — вернулись ровно на то же место. Казалось, что
у нее в руке кусок звездного неба. Раньше Лена ничего подобного не замечала.
Когда свет в вагоне загорелся вновь, сияющие точки поблекли, но никуда не
исчезли.
Включилась
внутренняя связь.
—
Сергей Петрович, не делайте глупостей, — вкрадчиво заговорил невидимый мужчина.
— Мы выполним все ваши требования!
—
Услышали меня теперь, да? — спросил Сергей Петрович, прижимая к груди
поцарапанный дипломат. — Одно у меня требование, слышите вы? Одно!
—
Прошу, будьте благоразумны, — продолжил невидимый голос.
—
Где вы раньше были?!
—
По факту прибытия на станцию выйдите, пожалуйста, из вагона с поднятыми руками.
Мы гарантируем вашу безопасность.
—
В гробу я видел вашу безопасность! — ответил Сергей Петрович и снова сел рядом
с Леной.
Вагон
осторожно тронулся.
—
Ты не умрешь, — сказал Сергей Петрович.
—
Вы о чем? — Она растерялась.
—
Я ни во что не верю. Я все потерял. Но если есть здесь или там что-то важное,
что-то, ради чего живут, зачем живут, ты спасешься.
Сергей
Петрович заплакал. Лена как будто увидела море. Так бывает, когда поднимаешься на дюну и какое-то время перед тобой нет
ничего, кроме песка, и только на самом верху тебе открывается огромная вода.
Все мысли словно смывает, и ты смотришь вперед, чистый, ошеломленный.
—
Пожалуйста, услышь меня. — Он глядел Лене прямо в глаза, но обращался не к ней.
Сергей
Петрович повертел кодовые замочки.
—
Я их просил, я очень просил…
Он
открыл свой кейс — и все исчезло.
Лена
пришла в себя на полу магазина «Детский мир». Она снова была маленькой,
заплаканной и истошно кричащей: «Мама, ну купи! Мама!». Лена хотела крохотное
игрушечное пианино, издававшее тихое пощелкивание. Клавиши на нем подбрасывали
шарики, которые бились о пластмассовый корпус изнутри. Мама не понимала, зачем
ее дочери нужна такая бестолковая игрушка. Взамен она предлагала куклу,
раскраску, развивающий конструктор, но ничего этого Лене не хотелось, а
хотелось только пианино, в котором для нее была сосредоточена вся прелесть
мира. За прилавком стояла продавщица, отвернувшаяся от детской трагедии. Глядя
ей в спину, Лена думала, что продавщица ничего не понимает в жизни, а если бы
понимала, ни за что не стала бы продавать это пианино и играла бы с ним сама.
Лена вдруг вспомнила, что игрушку ей так и не купили… И
в этот момент в воспоминании появился человек, которого там раньше не было.
Высокий, седовласый, в строгой белой форме с золотыми якорями, он вошел в ее
память, как в комнату, и протянул Лене коробку с той самой игрушкой. Она узнала
в нем капитана Гранта из старого советского сериала «В поисках капитана
Гранта», благодаря которому однажды поверила, что, куда бы ты ни попал, везде
тебя можно найти и спасти.
Взяв
коробку, Лена перенеслась из воспоминания в кают-компанию парусника «Дункан», на котором дети капитана Гранта когда-то
отправились на поиски отца. Она снова повзрослела, на ней была та же одежда,
что и в метро, только вокруг щиколотки почему-то была повязана красная лента,
какие обычно вплетают в волосы. «Дункан» уходил в
космос, как в море. Иллюминаторы заполняла светящаяся тьма. В центре
кают-компании стоял большой стол, на котором капитан Грант разворачивал карту.
Лена склонилась над ней, но увидела только дождевых червей, ползущих по бумаге.
—
Показывай, — сказал он.
Лена
с удивлением посмотрела на него.
—
Ты разве не поняла? Мы потерялись. Куда теперь?
Она
снова склонилась над картой. На чистой бумаге все так же лежали дождевые черви.
—
Я сплю? — спросила Лена.
—
Ты сама как думаешь?
—
Сплю, — соврала она.
—
А что тогда спрашиваешь?
—
Ну… Я же не умерла, да?
Капитан
промолчал. Лена почесала правую руку.
—
Что там у тебя? — спросил он.
Лена
раскрыла ладонь, Грант внимательно посмотрел на сияющие точки, парящие над ней.
Одна из них теперь была больше остальных.
—
Интересно, — сказал он.
—
Что же здесь интересного?
—
Пойдем.
Они
поднялись на палубу. Лена осмотрелась. Их окружал космос. Она не задыхалась, не
чувствовала холода, невесомость не мешала ей передвигаться по палубе. Старинный
парусник показывал себя идеальным космическим кораблем, чьи паруса, белые и
хрупкие, как лепестки, несли судно, плавно покачивая.
Лена понимала, что фантазирует, но это происходило как-то само собой. Она смотрела
на свет, летящий во тьме, и неожиданно вспомнила деревню, где, будучи ребенком,
одним жарким летним днем закрылась в сарае без окон, чтобы увидеть звезды —
несколько дырочек, оставленных дрелью. И тогда, и сейчас Лена ощущала себя
первопроходцем, как Фернан Магеллан или Афанасий
Никитин. Пока капитан стоял, задрав голову вверх, Лена подошла к мачте и
потрогала дерево рукой, в пальце осталась заноза.
—
Нашел. — Капитан Грант показал вдаль.
Лена
узнала сияющую точку вдали, она была такой же, как у нее.
—
Летим туда. — Капитан взялся за штурвал.
—
И что будет, когда мы прилетим? — спросила она.
—
Ты родишься. — Грант посмотрел на нее. — Что-нибудь чувствуешь?
—
Нет. А должна?
—
Люди боятся смерти.
В
детстве Лене очень хотелось научиться думать. Она копировала поведение
размышляющих взрослых: молчала и смотрела прямо перед собой, в одну точку, но
ничего не происходило. Она до сих пор помнила, как шла с мамой, держа ее за
руку, и мама с гордостью говорила подруге: «Совсем взрослая, смотри —
задумалась», а внутри Лены были только тишина и скука, вот как сейчас.
—
Как-то это все…
—
Не страшно? — подсказал капитан.
—
Да.
—
Вся твоя жизнь, все, что ты знаешь о себе сейчас… уйдет.
Утонет в тебе, как в море. Вот это смерть.
Лену
как будто обожгло. Она схватилась за штурвал. Корабль опасно наклонился.
—
Ты что делаешь?!
—
Нет! Мы туда не полетим…
—
Ладно. — Грант отпустил штурвал. Лена встала на место капитана и направила
корабль в другую сторону.
Все
звезды вдруг погасли.
—
Капитан! Капитан! — в панике позвала Лена, но он не отозвался.
Она
стояла в полной темноте, вцепившись в штурвал и боясь упасть. От страха у нее
подкашивались коленки. Когда Лена нашла в себе мужество оторвать правую руку от
штурвала и раскрыть ладонь, то ей сразу бросилась в глаза огромная планета,
парящая над ней. На свет раскрытой ладони из темноты вышел капитан Грант.
—
Еле тебя нашел. Видишь выключатель? — показал он. — Ты его, наверное, случайно
задела…
Лена
заметила, что штурвал опутан пластиковым проводом, на котором болталась
коробочка с выключателем. Выключатель был ей знаком, она вспомнила, что в
детстве перед сном, чтобы включить ночник, пользовалась точно таким же. Капитан
щелкнул выключателем, и все звезды разом зажглись. Большую часть обзора
перекрыла огромная планета, к которой они стремительно приближались.
—
Ты подлетела к ней с другой стороны, — констатировал Грант.
Когда
они вошли в верхние слои атмосферы, корабль загорелся. Лена видела, как
вспыхнули паруса. «Это все игра воображения, игра, игра», — подбадривала она
себя.
—
Возьми меня за руку, если хочешь, — предложил капитан. — Тебе станет легче.
Лена
послушалась, его рука оказалась мягкой, уютной. Она вспомнила, что в детстве
засыпала спокойно, только если вот так же держала отца за руку. Лена закрыла
глаза:
—
Раз, два, три…
—
…четыле, пять, — громко считал маленький Петя,
демонстрируя свои знания маме.
Они
только что вышли из вагона метро. Мама несла тяжелые сумки, Петя держался за
одну из них, делая вид, что помогает. Станция была полна людей, они пугали, как
ожившие глиняные фигурки. Он забыл, какая цифра идет следующей, и задумался,
вспоминая. Кто-то грубо толкнул его, от неожиданности Петя отпустил сумку и
остановился, а когда пришел в себя, мамы уже не было. Раньше он был неотделим
от нее, они все делали вместе. Петя побежал, вертя головой во все стороны. Они
приехали из небольшого городка, в метро он был впервые. Петя нашел два
эскалатора: один вел вверх, в город, другой — вниз, еще глубже под землю. Он не
знал, какой выбрала мама, и очень боялся, что она за ним не вернется.
Потоптавшись у эскалаторов, Петя вернулся на место, где потерял ее. Никогда еще
он не чувствовал такого одиночества. Люди все прибывали и прибывали, кружились
вокруг, как секунды на часах. Время же лежало без движения, Петя чувствовал эту
ни с чем не сравнимую тяжесть, но не плакал. Он
пообещал себе, что не прольет ни одной слезинки, пока мама не вернется.
Подъехал
еще один поезд. Петю накрыла новая волна людей. Когда они разошлись, на перроне
осталась организованная группа из нескольких человек под руководством
экскурсовода.
—
Взрыв произошел там… — экскурсовод махнул рукой в темноту туннеля, в которой
быстро уменьшался огонек удаляющегося поезда. — Четыре года назад.
Петя
прислушался. Его интересовали ровесники. Он с неослабевающим
любопытством рассматривал своих одногодок, пытаясь найти нечто общее у себя с
ними.
—
Погибли двенадцать человек, включая бомбиста, — продолжил экскурсовод. — После
взрыва в полицию обратилось несколько девушек. Они рассказали, что бомбист
разговаривал с ними и просил выйти из поезда.
—
Спас их, что ли? — удивился полный юноша в очках.
—
Ну как спас… Даже не знаю… — протянул экскурсовод. —
Он по этой ветке туда-сюда катался с самого утра и скорее всего
катался бы и дальше, если бы его не попытались остановить. Ну, вы знаете, был
большой скандал… Руководитель метрополитена ушел в
отставку.
—
Можно вопрос? — спросила девушка, только что старательно фотографировавшая
станцию на свой смартфон.
—
Да, пожалуйста, — кивнул экскурсовод.
—
Я смотрела видео в интернете, которое один из пассажиров выложил перед взрывом.
Там бомбист рассказывал про свою дочь Машу. Я так и не поняла, что с телом-то?
Это все потом решилось как-то?
—
Что с телом, я не знаю. Этот вопрос не ко мне. Простите.
Никто
больше ничего не говорил, но чувствовалось, что все задумались о чем-то своем,
лежащим по ту сторону видимого мира уже известной Пете тяжестью. Общее молчание
накрыло его, как черная вуаль, и тут же в голове Пети мелькнуло что-то. Он еще
не знал, что такое смерть, но это была именно она. «Шесть», — вспомнил Петя.
Песня
про великую Россию
«Этот
день будет особенным», — подумал Женя, проснувшись с самым мощным похмельем в
своей жизни.
—
Евгений! — позвала его неизвестная женщина.
—
Евгений! — позвала вторая.
—
Евгений! Пить… — волнующе прошептала третья.
Женя
не слышал своего полного имени уже несколько лет. Он с удивлением открыл глаза
— рядом никого не было. Он один, и открытое окно — вот и всё. Чья-то нога в его
голове изнутри ударила по глазам сапогом.
Женя
встал, оделся и, только когда поднял воротник рубашки, обнаружил, что все его
бабочки разбросаны по полу, порезанные ножницами.
—
Дрянь! — он посмотрел
куда-то в пустоту.
Накануне
от него ушла жена.
В
лифте по дороге на работу Женя с новым чувством повернулся к зеркалу. «Женя…»
— протянул Евгений, глядя на лысеющего мужика с животом. — «Да, это я».
Женя
был известным музыкальным продюсером, открывавшим новых звезд, как банки с
консервированной кукурузой, — с ожидаемым и понятным успехом. Он не рисковал,
его аудитория тоже. Содержание полностью соответствовало этикетке. Слушателя
своей консервированной музыки он в этом смысле понимал, но не любил.
Женя
зашел в приемную рука об руку с тошнотой, головной болью и головокружением.
Перед ним уже высветилась взлетная полоса, ведущая на кожаный диван к стакану c виски, когда его остановила секретарша.
—
Женя, к тебе пришли. — Она показала куда-то вбок.
—
Здравствуйте! — послышался оттуда режущий вены женский голос.
Перспектива
повернуть голову Женю не радовала совершенно, но положение его было безвыходным.
Вздрогнув от боли, он посмотрел на свою гостью. Второй, нет, даже первый
размер, ситцевое платье и тревога на лице.
—
Завтра, — с трудом выдавил из себя Женя.
—
Надя не уйдет, — ответила за нее секретарша.
Наденька
подняла руку, на которой болтался браслет наручника. Она приковала себя к
креслу.
—
Надя очень хочет, чтобы ты ее послушал. Вот ее грамота за победу в районном
конкурсе песни, — секретарша помахала перед его носом бумажкой.
Женя
подставил лицо под ветерок.
—
А это в областном, — продолжала секретарша, схватив
грамоту побольше.
Женя
зажмурился от удовольствия. Ветерок стал сильнее.
—
А это всероссийская, — секретарша показала на внушительных размеров прямоугольник, стоявший у стены.
Женя
недовольно открыл глаза. Секретарша протянула ему чашку кофе. От одного запаха
он снова зажмурился и почувствовал себя добрее.
—
Ладно, идите за мной, — сказал Женя, сделав несколько глотков.
Маленькая
субтильная Наденька подняла тяжелое кресло и потащила за собой.
—
Эй, куда вы его тащите? Оставьте! — возмутился Женя.
—
Не могу! Они не снимаются, — в доказательство девушка подергала рукой с
наручником.
—
А ключ вам зачем?
—
Какой ключ? — об этом она не подумала.
Подходящий
ключ нашли у охранника на проходной, ее освободили, и Наденька
наконец смогла зайти в кабинет Жени, где встала в позу начинающей певицы. В
этой позе сквозь слезы в глазах все плывет.
—
Пеня про ве… ах… ию. —
Ее душили чувства.
—
Что? Только не материтесь, пожалуйста. Сигарету?
—
Я не курю! — Наденька обиженно набычилась.
—
Ну ладно. — Женя закурил. — Минутку.
Он
нажал на кнопку вызова секретарши.
—
Купи мне бабочку.
—
Какую? — деловито уточнила она.
—
Ну, в каких я обычно хожу. Что, ты не видела?
Женя
поднял глаза на Надю.
—
Извините. Продолжайте, пожалуйста.
—
Песня про Великую Россию!
Женя
зажмурился. Тему Великой России, как табуретку, обычно использовали люди
маленького или даже совсем незаметного таланта, их выступления вызывали
особенно мучительную жалость.
—
Вам плохо? — забеспокоилась Надя.
—
Нет, все в порядке. — Он открыл глаза и потрогал нос, проверяя, не вырос ли.
Надя
наклонила голову, оперлась на одну ногу и, как цапля в невидимой воде, застыла.
В
детстве Жени были механические будильники, звучавшие темным зимним утром
особенно жутко. Мама поднимала его сонного, натягивала холодные штанишки и
тащила куда-то в ночь, против ветра, к большим белым женщинам, которые не
любили его и погребали под собой целые дни, не оставляя маленькому Жене ничего
целого, кроме комков в манной
каше. Ему казалось, он никогда больше не услышит этот ужасный дребезжащий звук,
пока Наденька не запела. Кровь из ушей, скажете вы… Но нет. Это было
прекрасно. У него даже голова прошла.
—
Вы очень талантливы, — сказал Женя.
—
Спасибо. — Наденька покраснела.
—
Я раньше не слышал эту песню, откуда она?
—
Я сама написала. Еще давно, мне лет семь было.
Женя
заметил, что она вдавила голову в плечи, на самое дно.
—
Хорошая песня. С ней можно работать. — Женя повысил голос, чтобы Надя там, на
дне, услышала его и вознеслась. — Пойдемте в студию. Мы вас запишем.
В
студии Наденька еще раз спела песню про Великую
Россию, кажется, даже лучше, чем раньше, после чего Женя попросил ее исполнить
пару песен из репертуара других авторов. Вышло ужасно.
—
Пойте свое, — попросил Женя.
—
У меня только одна песня — про Великую Россию. Я ее на
всех конкурсах пела.
—
Может, Земфиру? — предложил звукорежиссер. — Она тоже такая…
—
Сложная? — подсказал Женя, глядя на Наденьку, которая снова вдавила голову в
плечи.
—
Самобытная.
С
Земфирой Надя тоже не справилась. Женя вышел в коридор, посмотрел в окно. Лето
звучало ревом малыша, уронившего свое мороженое на асфальт. Мама обещала ему
другое, но мальчику не нужно было другое, а только это, едва надкушенное и тут
же безвозвратно потерянное. Из подъезда дома напротив вынесли
рояль. Сверху казалось, что это кораблекрушение и он
плывет, и только грузчики спаслись. В окнах второго этажа появилась растяжка с
номером телефона и надписью «Продается». Там же на окнах, за которыми виднелись
теперь только голые стены и кружилась пыль, все еще белели
бумажные снежинки, вырезанные детской рукой.
—
Евгений, — позвала вышедшая за ним Надя.
Женя
не торопился поворачиваться. Он не знал, что ей сказать. У него снова заболела
голова. Зачем вообще он потащил ее в студию? Сразу же было понятно, что Надя не
из его команды. У его звезд работали легкие, связки, горло. Сердце. С ними Жене
было понятно, где и как рождается звук. В Наде даже это было загадкой.
Спрашивается, как он может ей помочь?
Женя
повернулся. Она стояла, опираясь на одну ногу и раскачиваясь как будто от
сквозняка.
—
Чего вы хотите, Надя?
—
Спросить…
—
Нет, вообще. От жизни.
—
Певицей хочу быть.
—
Как же вы будете певицей с одной песней?
—
Я же с ней все конкурсы выиграла…
—
И что дальше?
Наденька
сердито засопела. У нее на глазах появились слезы. Женя преодолел желание
сбежать, подошел и остановился рядом, почувствовав, что обнять не сможет.
—
Надя, я не работаю с такими, как вы.
—
Почему?
—
С вами нужно заниматься, и не факт, что из этого что-то получится. У меня нет
на это времени.
Он
вернулся в свой кабинет, налил себе виски и сел за стол. На стене позади стола,
там, где обычно вешали изображения царей, генеральных секретарей и президентов,
у него висела фотография отца. Отец — молодой красавец, во фраке и бабочке, был
запечатлен играющим на скрипке на фоне работающего экскаватора, который
разрушал здание консерватории.
Тем
же вечером Женя уехал в деревню. Пару лет назад он привел в порядок дом,
доставшийся от родителей отца, и теперь, когда ему нужно было сбежать из
города, он точно знал, где все пройдет. Деревня вокруг была старой и
разваливающейся, но Женю это не беспокоило. Свой отремонтированный дом он
окружил новым высоким забором. Первое время местные писали на нем гадости,
портили замки и даже как-то влезли на территорию, но Женя быстро решил эту
проблему. Он поговорил с участковым и за небольшую ежемесячную мзду получил
полную неприкосновенность своей собственности. Помимо дома, у него был сад,
спускающийся к реке, и мостки, стоя на которых он любил представлять, как ловит
рыбу.
Женя
поставил машину в гараж. Сидя в затихшем автомобиле, он вдруг с силой нанес
несколько ударов по рулю. Женя вспомнил последнюю ссору с женой. «Ну и иди, —
сказал он ей. — Иди… Иди!» И она ушла.
Женя
вышел из гаража. Небо соскальзывало, держась за самые кончики трав. Быстро
темнело. Проходя мимо сарая, Женя вспомнил, что его детская самодельная удочка
все еще там, и возможно, когда-нибудь он возьмет ее и… Хруст. Женя повернулся
на звук. Из кустов смородины на него смотрели глаза. Человеческие, испуганные.
—
Выходи! — крикнул он.
Женя
вытащил мобильный и зачем-то навел на кусты. Из них, неуклюже пригибаясь,
выбралась девушка, одетая так, будто у нее там офис. Но еще больше его удивило,
что она была чернокожей. «Афроамериканка у меня в
смородине… Неужели война?» — растерянно подумал он.
—
Не двигайтесь, — грозно гаркнул Женя. — Вы кто?
Девушка
улыбнулась и так застыла.
—
Вы кто? — повторил он медленнее, отчетливо произнося каждую букву. Женя знал
английский, но применить его, стоя в саду, дома, в своей России, не сообразил.
— Я — Женя, а вы…
—
Маша, — ответила девушка.
—
Маша?
—
Маша Зарубина. Я представитель компании «Heaven»…
Мы занимаемся биологически активными добавками… — Она говорила совсем без
акцента.
—
Не нужны мне ваши добавки! Совсем с ума сошли? — перебил ее Женя. — Я
участкового сейчас вызову!
—
Подождите, послушайте. Меня преследуют, я не знаю, что делать.
—
Кто вас преследует? Продавцы средства от комаров?
—
В конце улицы живет. Такой… в шапке.
—
Стуков?!
Маша
кивнула. Отношение Жени изменилось мгновенно.
—
Пойдемте в дом.
Женя
выбросил всю бабушкину мебель, сделал основательный ремонт, и от прошлого в его
доме остались только стены. Но по ночам, ступая босыми ногами по новым полам,
он все еще слышал, как скрипят старые половицы, и тут же переносился в другие
ночи, гораздо более бездонные и таинственные, в
которых сильнее всего он боялся разбудить бабушку. Женя и теперь останавливался
и ждал, что она проснется, хотя это было уже невозможно.
—
Я приехала сегодня утром, — сказала Маша, присаживаясь на диван. — Сразу по
дворам пошла, стала показывать товар.
—
Покупали? — Женя устроился в кресле.
—
Americanskie biodobavki «Heaven» ostanavlivayut protses stareniya, — сделала
серьезное лицо Маша, заговорив по-русски с акцентом. — Конечно! Я изображала
американку, и мне верили.
—
А вы?..
—
У меня мама русская, а папа из Кении. Вообще я актриса. — Маша кокетливо
улыбнулась. — Просто сейчас без работы, вот и приходится… Давно вы носите
бабочку?
Женя
растерялся. Он не ожидал такого вопроса.
—
Давно, а что?
—
Просто вы ее все время поправляете… Как будто, ну не знаю…
—
Эта новая, еще не привык.
Женя
подошел к бару.
—
Виски? — предложил он, взяв стакан.
—
Воды, если можно.
Женя
вернулся к Маше, неся воду и виски. Он подсел к ней на диван.
—
Спасибо. — Она взяла бокал. — Эти добавки действительно полезные. Не
останавливают, конечно, а замедляют процесс старения. Ну
там… укрепляют, поддерживают и все такое. Я их сама пью, мне же уже 26, сами
понимаете…
Женю
завораживала и волновала черная-черная Машина кожа… Он скользил по ней
взглядом, как серфер.
—
Что? — прослушал он.
Маша
поймала его взгляд и поспешила встать с дивана.
—
Я говорю, я толком и не обманывала. Так, чуть-чуть.
Она
прошлась по комнате, встав за спиной у Жени. Он не двигался, понимая, что
невольно оттолкнул ее, и не желал усугублять ситуацию.
—
Стукову вы тоже что-то продали? — спросил Женя.
—
Он большую часть товара взял.
—
Ну вы даете…
—
Я же не знала! — Маша снова принялась ходить по комнате. — Он так меня слушал,
вопросы задавал. С виду нормальный. Только шапка
эта… лето же… А потом с ножом прибежал. Я ему сумку свою бросила. Деньги,
говорю, возьмите, только не убивайте. А он все равно… Ну, я и рванула от
него. Теперь у меня ни денег, ни телефона, ни документов… И ключи от машины
тоже в сумке остались. А вы с ним хорошо знакомы?
Когда
еще совсем маленький Женя впервые приехал погостить в деревню, Стуков уже тогда
постоянно ходил в шапке и был главным деревенским хулиганом. Бабушка запретила
Жене общаться с ним. Она сказала, что под шапкой он прячет рога, маленькие,
такие под тканью не разглядеть, и почему-то именно эта их незаметность потрясла
Женю до самой глубины души. С того момента он избегал Стукова.
—
Ну так… — неопределенно ответил Женя.
—
Вы же соседи.
—
Что с того?
—
Мне показалось, что вы его знаете.
Женя
промолчал.
—
Вы не против, я схожу в душ? — спросила Маша.
—
Идите, конечно, — Женя снова подошел к бару. — Прямо по коридору, первая дверь.
—
Не закрывается! — крикнула она из ванной.
—
Не бойтесь, я не зайду.
—
Обещаете?
—
Обещаю, вы в безопасности.
Маша
включила воду. Женя прислушался, представляя, как прозрачные капли катятся по
ее черной-черной коже, но удовольствия это ему больше не доставляло. Он выпил
еще, потом еще, потом стал выше, сильнее и, послюнявив палец, стер свою
виноватую улыбку с зеркала.
Позвонили
в ворота. Женя выглянул в окно. За воротами стоял Стуков, как всегда в шапке,
за ним виднелись еще люди. Женя достал мобильный, нашел номер участкового, но
звонить передумал. Прямо по коридору, за первой дверью, все еще лилась вода.
Женя прислушался и решил выйти сам.
—
Сейчас! — крикнул Женя, хлопая дверью во двор.
До
ворот оставалось всего несколько шагов.
—
Давай, открывай! — рявкнул Стуков из-за ворот. — Ну!
Женя
открыл ворота и включил освещение во дворе, так что пришедшие в один момент
ослепли.
—
Что пришли? — спросил Женя.
—
Черная где? — Стуков шагнул вперед.
—
Кто?
—
Кто слышал. Баб Таня видела. Она к тебе через забор перелезла.
Люди
позади Стукова зашумели.
—
Тихо там, — в полоборота прикрикнул он. Его
послушались.
—
Зачем она тебе? — Женя пожалел, что не позвонил участковому.
—
Не твое дело. Сюда ее приведи. Я жду.
—
Нет.
—
Что нет?
—
Не приведу. Сначала скажи, зачем.
Стуков
оторопел. Рука, которой Женя держал ворота, стала соскальзывать от пота, он
стоял и думал, что теряет драгоценное время — еще можно было извернуться и
захлопнуть ворота, добежать до телефона и вызвать участкового.
—
Хорошо, — наконец, процедил Стуков. Он достал из кармана баночку биодобавок и
протянул Жене. — Вот, Хеавен. Она народ травить
приехала.
—
Травить? — Женя открыл баночку и высыпал несколько таблеток на ладонь. С
авторитетным видом понюхал.
—
Дурак, что ли? — Стуков ударил его по руке с
таблетками. Таблетки полетели на землю. — Банку отдай! У меня мать от них
умерла! Сегодня. До больницы не довезли.
—
Твоя Катерина Степановна — долгожительница, ей сто…
Стуков
схватил Женю за горло.
—
Ты что, с черной заодно? Да, выродок?
—
Но она же…
—
Перетравят нас, а ты и рад? Ты же наш, русский… Думаешь, забор поставил и
все, типа, отдельно?
Люди
позади Стукова снова зашумели. Они призывали убить
Женю, потому что он:
—
Подонок!
—
Урод!
—
Фашист!
—
Никто твою мать не травил. — Женя уже хрипел. Стуков сдавливал ему горло все
больше и больше. — Она сама умерла. Сто два года ей, ну куда?..
—
Нет! — Стуков весь трясся от бешенства. — Нет! Она бы и дальше жила!
—
Ты-то откуда знаешь? — Женя держался из последних сил. — Ты даже школу не
закончил!
Стуков
был готов убить Женю, но вдруг остановился. В полной мере осознав свою власть,
он разжал руки и отпустил его.
—
Знаю. Она моя мать.
Женя
схватился за горло, закашлялся.
—
Люди не могут жить вечно. — Он поправил съехавшую набок бабочку. —
Общеизвестный факт.
—
Ты в Бога веришь? — спросил Стуков.
Зазвучала
полицейская сирена. Люди позади Стукова бросились
врассыпную. К воротам подъехала машина участкового. Когда он вышел, надев
форменную фуражку, стало видно, что на нем поношенный спортивный костюм и
шлёпки.
—
Кто тут Маша? — спросил участковый, глядя на Женю и Стукова.
Маша
осторожно высунулась из окна, держа в руках телефон Жени.
—
Я — Маша. — Она показала на Стукова. — Вот он
угрожает! Сумку мою забрал, деньги там, документы.
—
Я понял. — Участковый повернулся к Стукову. — Ну, и
что это опять? Может, посадить мне тебя уже? Лет на пять, чтобы не путался под
ногами?
—
Начальник, ты чего? Это она виновата! Она мать мою убила! — Стуков бросил на
Машу полный ненависти взгляд.
—
Я?! — Маша выронила телефон. — С ума сошел?
Участковый
заломил Стукову руку за спину.
—
Знаю я тебя. Пошли к машине.
—
Начальник, я не виноват…
—
Стой, отпусти, — остановил участкового Женя и протянул руку Стукову.
— Давай Хеавен.
Стуков
хмуро отдал ему баночку биодобавок. У него на глазах Женя высыпал оставшиеся
таблетки себе в рот.
—
Воа есь?
—
Вот только… — Участковый достал из кармана початую чекушку.
Женя
махнул рукой, взял бутылку и сделал большой глоток.
—
Фу… На вкус как земля… Сушит, — скривился он. — Ну, чего теперь скажешь,
Стуков? Видишь, живой я.
Стуков
снял шапку и вытер ею вспотевшее лицо. Рогов под шапкой не оказалось.
—
Как же это…
—
На. — Женя протянул ему чекушку. — Помянем.
—
Совесть-то имейте! — возмутился участковый.
—
Езжай домой. — Женя дал ему несколько помятых купюр.
—
Ну ничо себе, выдернули
ночью человека… — возмутился участковый, но деньги взял.
—
Эй, вы куда?! — крикнула ему Маша, заметив, что он уходит. — Куда он?
Она
посмотрела на Женю. Тот показал ей большой палец. Мол, даже не думай в этом
разбираться — все хорошо.
Стуков
протянул ему свою шапку.
—
Шапку надень.
—
Зачем? — удивился Женя.
—
Мама моя так говорила.
Женя
надел его шапку:
—
Жарко…
—
А то, — сказал Стуков. — Можешь оставить себе.
Он
допил водку и, оставшись стоять с запрокинутой головой, посмотрел в темное
небо. Скоро Стуков расправил руки, как крылья, но так и не взлетел.
—
Нет, — сказал он.
—
Что нет? — спросил Женя.
—
Ладно. — Стуков опустил руки. — Так пойду.
Он
пожал Жене руку и скрылся во тьме.
—
Он ушел? — спросила Маша, осторожно выйдя во двор.
—
Да.
Женя
по-прежнему стоял в его шапке, чувствуя, что она все-таки защищает от холода,
на который обречен человек, оставшийся один.
—
Вы мой герой. — Маша поцеловала Женю.
Ночью
Жене снились тяжесть, махина, ужас. Они были гораздо больше экскаватора для
сноса зданий. Физически непобедимые. Проснувшись утром, он вспомнил жену.
Уходя, она кричала, что Женя — слабак, бабочку носит и
сопли жует, мужчины такими быть не должны. Видела бы она его вчера…
В
соседней комнате что-то скрипнуло. Женя неслышно встал и осторожно приоткрыл
дверь. Маша тихо накрывала на стол, она ходила на цыпочках.
После
завтрака позвонили в ворота. Стуков оставил Машины вещи аккуратно сложенными на
земле, а сам поспешил уйти. Об этом Жене доложили соседи, которые без шапки не
сразу признали главного местного хулигана, доложили вежливо, со всем уважением
— «вы послушайте сюда, Евгений Михайлович» — вспомнив его отца, тоже
родившегося здесь. Провожая свою экзотическую гостью до машины, которую она
оставила в конце улицы, Женя снова оказался в центре внимания соседей. Когда
Маша обняла его на прощанье, он не без удовольствия представил, что именно о
нем думают теперь. Она провела ночь в комнате для гостей, на втором этаже, в
башне за листьями яблони и речным туманом, в которую он мог бы подняться к ней,
но так и не поднялся.
—
Да? — Женя ответил на звонок, глядя, как над автомобилем Маши поднимается столб
мягкой теплой пыли.
—
Надя все еще здесь, — пожаловалась секретарша.
—
Какая Надя?
—
Вчерашняя — какая. Ее вывели из здания, но она не ушла. Ночевала на ступеньках.
Говорит, тебя ждет.
—
Я пока не хочу возвращаться. Объясни ей, что я в отпуске.
—
Уже пыталась. Не слушает.
—
Ну, я не знаю… Полицию вызови…
—
Женя!
—
Ладно, я приеду.
Он
вернулся в город. На подъезде к Кремлю запахло краской. Женя поспешно закрыл
все окна. Он забыл, что Кремль перекрашивают в белый и все
вокруг жалуются на головокружение и тошноту. Когда разбирали мавзолей и
перевозили мумию Ленина в Третьяковку, все тоже жаловались. Трудившиеся в
ночные смены рабочие не убирали за собой, и по утрам после них находили шелуху
от семечек и оторванные пальцы. Размышляя в таком ключе, Женя подъехал к офису.
Сидевшая на ступеньках Надя встретила его усталым взглядом.
—
Сидишь? — спросил Женя, выйдя из машины.
—
Сижу.
Женя
закурил.
—
Курить вредно.
—
Да, я знаю.
Женя
сел рядом.
—
Грязно, — предупредила Надя.
—
Ничего.
Женя
по привычке потрогал нос.
—
Слушай… Послушайте, Надя, но ведь так же нельзя…
—
Вы должны помочь мне.
—
Мы ведь это уже обсуждали. Я бы работал с вами, но у вас всего одна песня, и
та… Вы хоть помните, как ее написали?
—
Вам официальную версию или правду? Я на конкурсах, если спрашивали, говорила
про отчий дом, речку…
—
Мне правду. — Женя поправил бабочку.
—
Папа с мамой ругались сильно. Он выпивал, поздно приходил, и они кричали друг
на друга, даже до драк доходило. Я решила, что, если напишу эту песню, они
услышат меня, перестанут ссориться и все поймут.
—
Перестали? — спросил Женя.
—
Нет.
—
Как вам моя бабочка?
Надя
внимательно посмотрела на Женю и сказала со всей серьезностью:
—
Вы в ней какой-то дурак…
—
Понятно. Спасибо.
Женя
снял бабочку и бросил в мусорку у входа. Не попал. Он
встал, поднял ее и бросил снова.
Надя
осталась сидеть, жмурясь на солнце.
—
Сооолнышко слепит глаза… — вдруг запела она.
—
Это вы мне? — спросил Женя.
—
Сочиняю, — невинно ответила Надя.
—
Хорошо, — оценил он. — Это правда, хорошо. Поднимайтесь в студию. Я задержусь
здесь. Мне еще нужно позвонить жене.