Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2017
Кузнецов Игорь Робертович родился в 1959 году. Окончил Литературный институт им.А.М.Горького в 1987 г. В Союз писателей был принят по рукописям
в 1989 году. Автор многих публикаций в журналах «Дружба народов»,
«Новый мир», «Знамя», «Иностранная литература», книги «Бестиарий» с иллюстрациями
Татьяны Морозовой (М., 2010) и др. Составитель нескольких изданий И.А.Гончарова
(биография, комментарии). Живет в Москве. Последняя публикация в «ДН» — рассказ
«Треугольник имени Достоевского» (№ 7, 2015).
Каникулы
тогда выдались тяжелые. Особенно поначалу.
За
необъяснимые пропуски занятий и какие-то еще студенческие происшествия Ивана лишили
стипендии. Квартира, которую он сдавал на учебные месяцы, тоже больше не приносила
дохода — ему самому как-то надо было тут пережить длинное лето.
Жить
было практически не на что.
Иногда
он ходил к семейным друзьям, и там его кормили. Но занимать деньги, не зная срока
отдачи, было неудобно.
Тогда
возник художник Адмиралов. Как и кем они друг другу были
представлены, Иван не помнил. Потому как случилось это, естественно, по нетрезвому
делу.
Квартира
одинокого и свободного студента быстро стала удобным местом для выпивания. Приходили друзья, друзья друзей, знакомые знакомых.
Приносили не только выпивку, но и незамысловатую закусочную еду. Иван пил относительно
умеренно и больше налегал на съестное.
Но
с Адмираловым они запили. Временами
перемещаясь из квартиры Ивана в мастерскую Адмиралова
возле Детского парка и обратно. Приглашенному Адмираловым
трезвому художнику с неизбывной жалостью продали альбомы Виктора Попкова и Феофана
Грека из библиотеки Ивана. Причем, практически по номинальной стоимости: совести
не хватило заломить реальную рыночную цену. Или уж очень выпить хотелось.
Однажды
Иван проснулся. На кухне было грязно, как после любой затяжной пьянки. И совершенно пусто. В смысле еды.
А
есть хотелось нещадно.
Иван
заглянул в холодильник и все шкафы. Обнаружил лишь кусочек засохшего хлеба и трехлитровую
банку из-под сахарного песка. На стенках банки еще оставались сладкие крупинки.
Иван поскреб сухарем банку изнутри. Сухарь стал вкуснее, но не сильно сытней.
Из
последних сил кое-как прибравшись, Иван побрел в сторону мастерской Адмиралова.
Адмиралов
оказался на месте. Выглядел он тоже изрядно помятым, но уже совершенно трезвым.
Искать средства на опохмел обоим даже не пришло в голову.
Зато
Адмиралов, усато и весело изображая фокусника, выудил из сумки банку из-под болгарских
маринованных огурцов. В банке плескался супчик, заботливо приготовленный Адмиралову супругой Светланой Васильевной.
Адмиралов
перелил супчик в ковшик, разогрел на электроплитке и поделил пополам.
Мифическую
Светлану Васильевну Иван и в последующей жизни так никогда и не увидел, но супчик
запомнил навсегда. А с Адмираловым после этого супчика
они стали друзьями.
На
следующий день, окончательно наведя порядок в квартире, Иван отправился на поиски
хоть какой-нибудь работы.
И
ноги сами привели его к цирку.
Иван
поразглядывал бодрые жизнеутверждающие афиши. Тигр на
одной из них очень смахивал на улыбающегося Адмиралова. Иван стал огибать цирковое здание справа, намереваясь
идти дальше через парк. И оказался напротив служебного входа.
А
слева от служебного входа висела доска объявлений «Требуются» — как у проходной
какого-нибудь завода. Нет, укротители и клоуны здесь не
требовались. А нужны были: повар, буфетчица и пожарный.
На
последнюю должность Иван и решил претендовать.
Он
открыл дверь, за которой встретил его обычный вахтер. Тот направил его к замдиректора.
Замдиректора
был длинным, в пиджаке и галстуке, и очень походил на пародийного укротителя, правда,
без нафабренных усов. И сразу в голове Ивана обрел кличку «замукротителя».
Загвоздка
была в том, что Иван мог устроиться только на неполные три месяца, до конца августа.
Плюс у него было неоконченное высшее. Это тоже показалось замукротителю
препятствием. Однако нужда в пожарном, видимо, была высока.
—
Возьмем тебя по трудовому договору, — смилостивился замукротителя.
—
Хорошо, — сказал Иван.
—
Работа: сутки через двое.
—
Хорошо, — кивнул Иван.
—
На работе не пить!
—
Хорошо, — и тут Иван не стал возражать.
—
Животные этого не любят! — словно извиняясь, добавил замукротителя.
— Сам к животным как относишься?
—
Слонов и тигров, — ответил Иван, загибая пальцы, — люблю. Еще собак. Не люблю попугаев.
Да, в детстве у меня был хомячок, ужасный зануда и вонял
изрядно. — Замукротителя начинал ему надоедать.
—
А тебе палец в рот не клади! — задумчиво проговорил тот.
—
Как и попугаю. За что их, гадов, и недолюбливаю, — уточнил
Иван, не меняя серьезного выражения лица.
—
Тогда тебе повезло! — улыбнулся впервые замукротителя.
— Попугаи — в Стамбуле. На гастролях. Хомячков не держим: мелковаты.
С остальными — познакомишься. И в цирке не воняет, а пахнет! Иди в отдел кадров
— там тебя оформят. Потом объясню обязанности.
—
Хорошо.
Для
начала замукротителя провел экскурсию по цирку, особо
обращая внимание Ивана на пожарные выходы и места расположения гидрантов. Но это
была, похоже, чистая фикция. На самом деле обязанности сводились к обычным вахтерским — сидеть на входе да открывать ворота для
въезжающих в цирк машин. Список номеров, имеющих на это право, прилагался. И еще
надо было проверять у входящих документы.
На
следующий день Иван вышел на работу. Первым и единственным, у кого он потребовал
документы, был замукротителя. Тот сначала ошалел, а потом предъявил. Так у них сразу наладились хорошие
производственные отношения.
Жизнь
вошла в более ясную колею. К тому же все-таки было лето.
Адмиралов
не только радушно принимал Ивана у себя в мастерской, но и познакомил с еще несколькими
художниками.
В
трех минутах ходьбы от Детского парка была мастерская Почкаева,
тоже подвальная, в жилом краснокирпичном доме ранней советской постройки.
Почкаев
оказался очень хорошим художником и человеком приятным. С первым были согласны практически
все, даже недоброжелатели и завистники, а со вторым многие бы поспорили — будучи
отягощен спиртными напитками, Почкаев становился довольно
невменяемым. И сам про это знал, так что на всяких посиделках среди своих картин
старался не перебирать. Иногда ему это удавалось.
Его
большие работы исполнены были с бесшабашным и точным живописным изяществом. Бесспорное
качество живописи плюс оттенок не сюжетного, а неуловимого сюрреализма, хоть в изображении
обычного русского пейзажа, принесли ему уже определенную славу — его работы покупали
московские коллекционеры. Иногда даже редкие, специально приехавшие иностранцы.
И еще он был превосходным легким рисовальщиком. Как раз тогда заканчивал большой
цикл карандашных иллюстраций к «Альтисту Данилову». Форматом не меньше, чем пятьдесят
на пятьдесят. И это сочетание карандашного минимализма с широкоформатной подачей
делало его рисунки воздушными и волшебными.
Мастерская
Почкаева была попросторнее адмираловской, так что за правило взяли вечерами собираться
здесь. Приходили художники и разные другие люди. Говорили об искусстве и еще обо всем на свете. Походя поругивали
родную советскую власть.
Как-то
компания подобралась довольно обширная. Среди пришедших оказался и бородатый человек,
который вполне бы мог сойти за художника, — только был он уж очень какой-то жилистый
и суровый. Ни разу не улыбнулся. И с каждой минутой все больше мрачнел.
—
Это — Хлудов! — шепнул Ивану на ухо Адмиралов. — Самый известный в городе каратист!
— В словах Адмиралова звучала затаенная гордость за земляка.
Почему-то
как раз зациклились на советской власти.
Привыкший
к вольному московскому воздуху Иван поносил ее с недоброй и даже жестковатой иронией.
После
какого-то особо язвительного пассажа, вызвавшего «в зале» довольный художнический
смех, Иван почувствовал на своем запястье железную хватку: будто наручники защелкнули.
—
Пойдем-ка, выйдем, — тихо и беспрекословно сказал ему
Хлудов. Запястье, впрочем, тут же отпустил.
Вышли
во двор.
—
Ты, вообще, кто такой? — с явным вызовом спросил Хлудов.
Ситуация
была чуть фарсовой. Но и немного ознобной: драться Иван
напрочь не умел. Тем более, с каратистами.
—
Да так… — На всякий случай Иван перенес тяжесть тела на «заднюю» ногу, а руки
согнул в локтях. — В цирке работаю…
Хлудов
стоял перед ним, руки спокойно опустив, но пальцы его совершали какие-то замысловатые
волнообразные движения:
—
Клоунов нам тут только не хватало…
—
А вообще из Москвы. Теперь, — добавил Иван. — А что?
—
Да так, ничего, — уже спокойно ответил Хлудов. — Языком густо мелешь…
—
Ораторским искусством овладеваю, — улыбнулся Иван. Кажется, гроза миновала.
—
Ладно, проехали, — ответил Хлудов, протягивая руку. — Михаил Юрьевич…
—
Иван Сергеевич, — вскинув брови, представился Иван.
Это
оказалось очень смешно, будто и впрямь что-то не поделили Лермонтов с Тургеневым.
Взгляд Хлудова подобрел, и они отправились восвояси, в подвал.
Уже
позже, кое-что узнав, Иван понял, в чем таилась природа
вдруг вспыхнувшей к нему неприязни. А потом получил подтверждение и лично от Хлудова.
Был
тот краткий и безумный период, когда занятия, а тем паче обучение карате, негласно приравняли к уголовному преступлению. Да еще
с идеологическим оттенком. За дело с обычным недостойным рвением взялось КГБ. И
Михаила Юрьевича в числе первых регулярно таскали на допросы с пристрастием. Искали
зацепку, чтоб реально посадить. Вот и принял он залетного Ивана за специально подосланного
стукача-провокатора. Со всеми вытекающими последствиями.
—
Слушай, Михаил Юрьевич, — спросил его потом как-то Иван, — а ты бы меня тогда вправду
мог ударить?
—
Но близко было… Иван Сергеевич… — усмехнулся Хлудов.
—
Как по другому поводу говорил Солженицын, — подвел итог Иван.
Больше
к этой теме они никогда не возвращались. Всегда называли друг друга, не без удовольствия,
исключительно по имени-отчеству. Но некий холодок в отношениях все ж остался.
Из
того лета запомнилось еще, как Иван, пользуясь служебным положением, сводил друзей-художников
и Хлудова в ночной цирк. Слоны и тигры на них не обратили внимания. Потому как мирно
спали. Зато на дежурно освещенном манеже художники немного подурачились, а Хлудов
изобразил несколько красивых каратистских па.
А
само лето подходило к концу. Как и цирк. В сухом остатке: кличка «замукротителя» приклеилась к замдиректору
намертво.
На
следующее лето в родной город Иван выбрался ненадолго.
К
этому времени он счастливо женился и уже прислушивался ухом к пятимесячному животу
жены. Чтобы перебраться окончательно в Москву, надо было разобраться с местной квартирой.
Путем хитрого обмена на коммуналку Иван получил приличные, но все равно несоразмерные
ценности отдельной квартиры деньги. Продал по дешевке холодильник и то, что купили
из мебели, забрал оставшиеся хорошие книги. Настенные часы подарил Адмиралову. И навсегда выписался.
С
Хлудовым он тогда виделся мельком. Как и в следующие редкие приезды.
Но
через несколько лет Хлудов позвонил, уже из Москвы, куда тоже недавно переехал —
в большую комнату коммуналки возле одной из кольцевых станций метро. Жил он там
без семьи, один.
Встретились.
Стены комнаты Хлудова были сплошь завешаны работами Почкаева.
В том числе теми самыми иллюстрациями к «Альтисту Данилову». Что в любом случае
говорило о хорошем художественном вкусе хозяина. С автором «Альтиста» Иван как-то
потом познакомил Хлудова в Доме литераторов. При этом сцена была вполне символической.
Невысокий коренастый Орлов стоял на верхней ступеньке лестницы, ведущей из холла
ЦДЛ в сторону ресторана, ладный жилистый Хлудов — на ступеньке нижней и смотрел
на автора «Альтиста» снизу вверх с искренним восторгом, граничащим с изумлением.
Орлова даже удалось зазвать к Хлудову домой посмотреть иллюстрации. Рисунки Орлову
понравились, и один из лучших был ему подарен. После этого случая никогда не исчезавший
холодок в отношениях Михаила Юрьевича и Ивана Сергеевича сильно подтаял.
Зато
у Хлудова Иван познакомился с искусствоведом Щербатовым. Они сошлись на любви к
русскому восемнадцатому веку: Рокотов, Левицкий, Боровиковский.
Щербатов это время любил профессионально, но и в дилетантстве Ивана почуял родную
душу. Он не только устроил Ивану экскурсию по недоступному смертным Большому Кремлевскому
дворцу, где как раз курировал масштабную реставрацию, но и брал с собой на Хлебниковское водохранилище, где у него была собственная парусная
яхта. В благодарность вытащенную на берег яхту Иван по
весне собственноручно красил суриком. Лелеяли даже мечту о большом парусном походе
по Волге. Мечта для Ивана реализовалась много позже и совсем уж невероятно. Щербатов
в новые времена основал собственную реставрационную фирму. Но быстро скатился до
обычного строительства коттеджей. Заработал много денег и купил на Кипре почти океанского
масштаба парусную яхту с девятиметровой мачтой и четырьмя каютами. И однажды Иван
прилетел в Неаполь, где у пирса его ждала изумрудно-зеленая «Екатерина», названная
именем жены Щербатова и выкрашенная в цвет ее глаз. На «Екатерине» они обошли вокруг
Италии, высадив Ивана в Венеции.
Хлудов
же и раньше и позже официально работал преподавателем физкультуры в строительном
институте. И вел собственную секцию ушу, на которое переключился с утратившего притягательность
«простоватого» карате. Регулярно стал ездить в Бирму к тамошним мастерам.
Для
Ивана же привлекательность всех этих восточных единоборств была не в таинственной
духовной сути, тут ему в целом достаточно было Дао Де Цзын и в частности хорошо усвоенного принципа У-вэй, а в умении защищаться и защищать. Поэтому время от времени
и возникала идея начать ходить в секцию Хлудова вместе с подросшей дочерью. Идея
так никогда и не осуществилась — по обычной лености и некоторой транспортной неудобности.
Хлудова
он никогда не видел «в деле». Но достаточно было посмотреть, как по отдельности
он может двигать фалангами пальцев, чтобы безоговорочно поверить в его бойцовские
возможности.
—
А вот я ничего не умею, — сказал как-то Иван. — И как мне быть в каких-то критических
обстоятельствах?
Хлудов
усмехнулся, указательным пальцем быстро коснулся шеи Ивана и несильно надавил куда-то
под ухом. Голова Ивана сама собой упала набок, а руки утратили способность к движению.
Только через пару минут все вернулось в норму.
—
Вот сюда-то и надо просто нажать, если что, — пояснил Хлудов.
—
Но я же не попаду! — изумился Иван.
—
Если надо будет — попадешь! — успокоил Хлудов.
По
рассказам Почкаева Иван помнил и о двух происшествиях
с Хлудовым. Героическом и водевильном.
Первое
случилось в Крыму. Они поехали небольшой компанией и заняли часть дикого пляжа.
Но как-то в сумерках на их место стали претендовать агрессивно и безоговорочно.
—
Как он летал! — Только этими словами Почкаев и мог описать
победный бой Хлудова, который с агрессорами справился совершенно в одиночку.
В
другой раз в загородном пансионате Хлудов через балкон пробрался к своей мимолетной
пассии. Но тут явился муж и ударил Хлудова бутылкой по голове. Никакое карате не помогло — или просто чувство вины невзначай сработало?
Пришлось через балкон и ретироваться.
А
однажды ночью из квартиры Хлудова Иван Сергеевич и Михаил Юрьевич пошли к метро
за бутылкой водки.
Пересекли
проспект по подземному переходу и уже направлялись к киоску, прилепившемуся у монументальной
бетонной стены, ограждавшей грандиозную стройку.
И
тут увидели, что прямо наискосок через пустынный проспект к ним движется компания
подростков, человек семь, среди которых две девушки, — что, естественно, придавало
молодым людям куражу. Так как Иван с Хлудовым были еще довольно далеко от киоска,
а компания с озверелыми лицами и шумным матом направлялась прямо к ним, можно было
безошибочно предположить, что предстоит драка.
В
душе Ивана боролись два чувства: с одной стороны, было, конечно, страшновато — все-таки
пятеро (не считая девочек) против двоих, с другой — ну, наконец-то…
—
Встань за мной! — сказал Хлудов, показывая Ивану в сторону бетонного забора.
Иван
послушно встал, все же сжимая кулаки.
Хлудов
стоял спокойно, опустив руки, — как и тогда, при первом их знакомстве.
Компания
с горящими глазами и подначивающими матерками неотвратимо приближалась.
Они
подошли уже на расстояние быстрого удара.
—
Привет, ребята! — мирно сказал Хлудов. — Вы, наверное, тоже хотите выпить?
Те
замерли, словно в стоп-кадре. Их неподвижное стояние продолжалось с полминуты.
А
потом они на глазах превратились из озверелых подростков в обычных мальчишек с нормальными
человеческими лицами.
Кто-то
из них побежал за бутылкой. Тут же все вместе и выпили из пластмассовых стаканчиков,
запивая колой.
Дружески
попрощавшись с неожиданными приятелями, Иван с Хлудовым дошли
наконец до киоска, купили свою бутылку водки и отправились домой.
Прошел
еще большой кусок жизни. За это время Хлудов получил черный пояс, умер Щербатов,
Почкаев переселился в деревню, Адмиралов остался без зубов
и неотвратимо спивался.
Хлудов
переехал в отдельную квартиру. Вместе с ним и работы Почкаева.
Иван
пару раз приходил туда. Познакомился с миловидной подругой Хлудова. Но прежних застольных
разговоров не получалось. Хлудов сразу ставил длинное любительское видео про свою
Бирму. А когда Иван сказал, что ему надоело смотреть на эти боевые скачки, буквально
по-детски обиделся. Вообще, он сильно сдал. Стал сутулиться, и сбрил бороду и оттого
выглядел даже немного беззащитным. Преподавать почти перестал. По каким-то проговоркам Иван понял,
что он с кем-то важным в их особом мире поссорился. Что подтверждала и как-то вскользь
брошенная реплика: «Я с бандитами не работаю».
Хлудов
стал пенсионером, что с ним совсем не вязалось. Но небогатым он был именно как неработающий
пенсионер. Если Иван звал в ресторан, то Михаил Юрьевич сразу предупреждал, что
«сейчас на мели». Платил, широко и совсем необидно, Иван.
Однажды
Хлудов попросил найти ему переводы с английского, в качестве подработки:
—
Язык-то я неплохо знаю. Да и образование все ж гуманитарное. — Особых надежд в его
голосе не звучало. Ивану ничего под руку не попалось, да не очень-то он и старался.
Иногда
Хлудов занимал у Ивана небольшие суммы и не всегда отдавал.
Как-то
позвонил и сообщил, что устроился работать гардеробщиком. Иван даже не спросил —
куда. Хлудов снова попросил денег. Иван на сей раз нечаянно разозлился и напомнил
о невозвращенном долге. В ответ Хлудов что-то пробормотал, но даже не извинился
и не пообещал вернуть. С тех пор не звонил. А когда Иван, по прошествии
некоторого времени ощутив острый укол стыда за ту самую нечаянную злость, позвонил
сам, то домашний телефон Хлудова механическим женским голосом лишь повторял: «Неправильно
набран номер», а мобильный сообщал, что «данный вид связи недоступен для абонента».
Бросив
попытки дозвониться, Иван Сергеевич, не лишенный воображения, начал иногда придумывать
себе про Хлудова, так и оставшегося для него немного загадочным, вполне фантастические
и отчасти даже конспирологические истории, впрочем, не
лишенные подозрительных оснований в тонкой реальности.
Одна
из них ему нравилась больше других.
Хлудов
работает гардеробщиком в собственном ресторане. Живет более чем скромно на пенсию
и маленькую зарплату. А ресторанные доходы ежемесячно направляет в фонд помощи паллиативным
детям — вспомнилось, что одна из дочерей-двойняшек Хлудова умерла в подростковом
возрасте от рака.
Еще
порой вспоминалось хлудовское: «Когда тебе плохо — опусти
руки, все пройдет». И проходило, уходило. Надо было только опущенными руками еще
немного потрясти.
И
все же: сбитый летчик или… Или им так положено, мастерам
ушу, после определенных сроков опрощаться до бедности и спускаться к самому подножию
социальной лестницы? И вообще исчезать?
В
этой связи заглянул Иван наконец и в интернет, дабы узнать,
что же такое ушу. В его философическом изводе.
Путаницы
там было много. Но что-то и сходилось. Иван, конечно, выбрал для себя то, что оказалось
ближе его сердцу.
«Ушу»
переводилось с китайского как «боевые искусства».
Происхождение вело из буддийских и даосских монастырей.
И хотя многие мастера избирали военную карьеру, некоторые стили ушу вообще не предполагали
боевого использования, а были связаны с магическими практиками.
Еще
утверждалось, что есть два ушу, по сути — отдельные, не связанные. Одно воспитывает
человека-воина, способного спокойно и без злобы противостоять профанному миру. Это путь безукоризненного мастерства, а не
банальное обучение боевым приемам. Другое ушу — путь внешний, показной, — с приемами.
Чем
дальше ученики-последователи продвигаются вперед, тем меньше остается людей, способных
выдержать все нарастающее внутреннее напряжение. Они отпадают, спотыкаясь о ложные
цели или свои амбиции. Настоящие последователи называются «идущими по Пути» или
«вступившими на Путь», они и есть «занимающиеся искусством» под руководством мастера-наставника.
Наставники передают последователям не столько технические приемы, сколько учение
«от сердца к сердцу». Учение же есть передача личных свойств и переживаний просветленного
учителя. Поэтому и нет никаких секретов, которые можно было бы «подсмотреть», украсть
или выдать.
Смысл
жизни наставника — в сохранении духовного импульса, истины, которую нельзя растерять
в бренном мире. Суть — вступить в контакт с миром духов, обрести «иное» сознание,
покинуть — если надо — пределы физического тела.
Длинный
ряд упражнений мог подвести к определенной черте, способствовать прорыву в область
изначального опыта, но все зиждилось на природной предрасположенности. И даже в
этом случае некоторым методикам, которыми технически можно овладеть за несколько
месяцев, последователей обучали десятилетиями — у них стремились развить способность
к трансцендентации сознания.
И
ради этого можно пожертвовать карьерой, удалиться на старости лет в уединенную деревню
или горный скит.
Или
стать гардеробщиком.
На
этом Ивану, вроде, можно было и успокоиться.
Все
у Хлудова должно быть по-своему хорошо.
Но
в душе и сердце все равно свербело.
Как-то
Иван в одиночестве задумчиво курил на кухне. Вспомнил и буквально физически, дуновением
ощутил тот холодок, который то нарастал, то таял между
ним и Хлудовым.
А
потом вдруг взял и ткнул себя указательным пальцем в шею под ухом. Попал.
Перед
ним сидел Хлудов и улыбался сквозь бороду.
—
Вот так-то, Иван Сергеевич. А говорил — не попадешь…