Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2017
Билан Дзугаев
родился
в Таганроге в 1987 году. Окончил Государственный университет управления в
Москве по специальности «юриспруденция» (2009). Работает юристом. Участвовал в
сборнике «Новые писатели—2015». Живет в г.Сунжа (Ингушетия). В «Дружбе
народов» публикуется впервые.
1
Прошло около
получаса, прежде чем имам начал проповедь. К этому времени люди уже заполнили
всю мечеть. Маленький Ихсан пришел сюда впервые,
поэтому все вертел головой, глядя то на имама, молящегося у минбара,
то на людей в передних рядах, то на входящих, то на папу. Сам он молиться не
умел, хотя и сказал Паташке, что знает, как. «Папа,
папа, — канючила Паташа, — а
можно и мне с вами в замок?» — «Никакой это не замок! — топнул ногой Ихсан. — Это мечеть!»
— Нет, нельзя, Паташа, ты еще маленькая и не умеешь молиться, — отвечал
папа ласково.
— А он умеет? —
ткнула она пальчиком в старшего брата, забавно коверкая слова.
— Конечно, умею!
Вот, у меня и фазик есть! — ответил за папу мальчик,
хлопнув по атласной синей тюбетейке на своей голове.
Папа молился, а
мальчик старался повторять его движения: поднять руки к ушам,
что-то шепча. Потом сложить их на груди и так стоять с полминуты. Потом
наклон. Земной поклон. И снова встать. Папа делал все это долго, так что Ихсан перестал повторять за ним и просто уселся на зеленый
ковер. Мечеть казалась ему ну очень большой. Квадратная, с огромным куполом,
под которым висит золотая люстра. «У нас дома тоже есть люстра», — подумал он.
Ихсану здесь
нравилось: «В самом деле, как замок». Люди тоже ему нравились. Многие люди
улыбались ему, подмигивали. На самом деле Ихсану было
целых девять лет, но из-за худобы и маленького роста ему обычно давали
шесть-семь.
— Хвала Аллаху,
Господу Миров, Милостивому, Милосердному и… — началась проповедь.
«Ого, — подумал Ихсан, — миров, что, много получается?»
«Уважаемые
братья, сегодня мы поговорим о взаимоотношениях людей…»
Ихсан не все понимал
и часто отвлекался, когда видел, что кто-то еще зашел в мечеть.
«…Ведь сказано нам: "Любите друг друга,
будьте братьями друг другу, не завидуйте…"»
Все правильно
говорит. Надо любить друг друга. Вот он любит папу. И маму, конечно! И бабушку!
И Паташу тоже, хотя она вредная и все ей достается. А
все равно любит!
«Как сказал
Господь в Священном Коране: "Мы отправили тебя только в качестве милости к
мирам». Запомните это: не зла, не разделения, не зависти, не вражды, а милости.
Поэтому, если обидел вас кто-то, оскорбил, нанес вам вред — самое лучшее, что
вы можете сделать, если это по силам вашему сердцу, — это простить
обидчика…"»
Ну, вот мама его
обычно прощает, а папа — не всегда. Бывает, что и поругает. Надо будет потом
напомнить папе, чтобы он прощал.
«Наши отцы
следовали верному пути. Среди нас были великие праведники, которые указали нам
дорогу. А сегодня мы разделились на группы, порицаем и враждуем друг с другом;
оспариваем наше прошлое, не верим в наших святых-аулия…»
«Я вам расскажу
историю про одного великого праведника, его звали Руми.
Он, кстати, похож очень своими поступками на нашего Учителя — Устаза. Так вот, однажды Руми шел
по базару и увидел, что у места, где проводились казни, стоит толпа зевак, а в
центре ее — плачущий мальчик и палач с мечом. Руми
спросил одного из присутствующих, что происходит? Ему рассказали, что мальчик
этот — грек-христианин и вор, причем очень наглый. Его ловили и предупреждали
оставить свое ремесло столь многократно,
что в конечном итоге, разгневанный очередным преступлением, судья-кади
приговорил его к самому строгому наказанию — отсечению руки. Что же сделал Руми? Ведь перед ним был вор — обвиненный судом и
приговоренный к наказанию. Вор! У вас когда-нибудь крали? Когда я был
студентом, у нас рядом с университетом жил очень пожилой мужчина. Он всю жизнь
копил на машину, и вот, наконец, он смог ее купить. На следующее утро он
увидел, что его машину угнали, после чего слег и умер. Вот что может сделать
воровство.
…Так что, если
бы Руми прошел мимо, это было бы даже правильно. Но
только он поступил по-другому. Он подошел к мальчику, накрыл его своим плащом и
унес оттуда. И ни один человек, ни сам палач, ни кто-то из присутствующих не
остановил его! Вы скажете, как он мог вмешаться в дела суда? Но это был великий
праведник, аскет, мудрец. Да и времена были другие, люди были лучше. И
правитель не стал призывать его к ответу. Мальчик этот пошел к Руми учеником и стал позже его верным последователем. И всю
жизнь хранил плащ, что однажды спас его».
Ихсан дальше не
слушал. Он представлял, как идет по базару и видит мальчика, совсем маленького,
как Паташа. Над ним стоит пузатый
палач в черной маске и точит огромный нож. Ихсан
подходит к палачу и говорит: «Не сметь!», и палач бросает нож, а Ихсан берет мальчика за руку и уводит под восхищенные
взгляды людей. А потом он надевает свой плащ на мальчика и они оба летят:
мальчик — потому что плащ волшебный, а он — летает и так, без плаща.
2
Зелим подошел уже к
самому началу проповеди. Мест почти не было. Обычно он не
ходил в эту мечеть, но в свою сегодня опоздал, а эта была рядом с универом. Расставив широко ноги, чтобы его ступни
касались ступней соседей, он совершил приветственную молитву. Соседи свои
ступни убрали.
Зелим мрачно
ухмыльнулся. Ну конечно. У этих все не так.
Имам взобрался
на минбар и хриплым голосом начал свою проповедь.
«Уважаемые братья,
сегодня мы поговорим о взаимоотношениях людей…»
«…Ведь сказано
нам: "Любите друг друга, будьте братьями друг другу, не завидуйте…"»
— вещал имам, напрягаясь красным лицом.
«Хм, — у этих
всё свои буддийские темы, — думал Зелим. — Хоть бы
бороду нормальную отрастил». — Зелим оглядел стоящих
рядом. Многие были в мюридских кителях, даже молодые,
знали бы они, что он о них думает. Нет, ладно это старичье,
а вот его ровесники — и те туда же, в суфийскую замуть пошли.
Подвернув
джинсы, ибо все, что ниже щиколоток, то — в аду, он приступил ко второй
молитве, а имам тем временем продолжал проповедь.
«Как сказал
Господь в Священном Коране: "Мы отправили тебя только в качестве милости к
мирам". Запомните это: не зла, не разделения, не зависти, не вражды, а
милости. Поэтому, если обидел вас кто-то, оскорбил, нанес вам вред — самое
лучшее, что вы можете сделать, если это по силам вашему сердцу — это простить
обидчика. Уважайте старших…»
А как относиться
с уважением к людям, искажающим религию Аллаха? Пророк после себя оставил только Коран и
Сунну. Следуйте моей Сунне. Всякое нововведение — заблуждение, всякое
заблуждение — в огне. Если вы нововведенцы, то как к вам относиться хорошо? Или вон тот, стоит с
квадратной рожей, в костюме. Наверняка приехал сюда на
хорошей машине, купленной на ворованные деньги. Сидят, воруют у себя в
министерствах, нормальному человеку не пробиться никуда. Как любить ту свинью,
что у его старой матери через суд выбила долги за кредит, который мать и не
брала вовсе! И судья-черт!
Когда он потом
юристу этому из банка сказал, что тот поступает безбожно, шнырь
лишь пожал плечами: «Работа у нас такая». Работа и у проститутки такая. Что ж теперь делать. Нет, таких
он любить и уважать не должен. Таких гасить надо по-хорошему.
«Наши отцы
следовали верному пути. Среди нас были великие праведники, которые указали нам
дорогу. А сегодня мы разделились на группы, порицаем и враждуем друг с другом;
оспариваем наше прошлое, не верим в наших святых-аулия…»
Ну естественно!
Куда уж без отцов, которым надо следовать! Вот его отец пил и ходил направо-налево. Потом являлся к своей молодой жене — его
матери — и хвастал, с какими блядями он чё творил. И вот таким предкам он должен следовать! Нет,
сказано же: «Они говорят: "Мы делаем лишь то, что делали наши отцы"»,
но ведь отцы их в заблуждении!», — или как там было-то? И про святых своих.
Поклоняйтесь, поклоняйтесь им. Посмотрим, куда они вас приведут. А мы будем
следовать тому, что нам заповедано: «У вас своя религия, у нас своя».
Потом имам начал
своим крикливым голосом вообще ересь нести. Про Руми какого-то. Зелим, играя
желваками, подумал, что будь он тем палачом, быстро бы этому Руми голову свинтил. И мальчику тоже. Вор должен быть
наказан — как там в кино было. Сегодня он мальчик, а
завтра жирный чиновник, проклятая пиявка, что простым людям житья не дает.
М-да, говорили ему,
что в этой мечети чушь несут, но не настолько же.
3
Юсуп, поправив
костюм, приступил к следующей молитве. Пока губы шептали слова, глаза
исследовали все, что впереди и по бокам. Заметив, что за ним наблюдает
маленький мальчик, Юсуп тут же перестал блуждать
взглядом, сосредоточившись на одной точке на полу, как
и положено молящемуся.
Имам подошел и
вот-вот должен был начать проповедь.
Юсуп нагнулся в
поясном поклоне. Ох, нелегко что-то уже. Надо худеть. Позавчера врач сказал,
что если он вес не сбросит, то с сердцем точно будут проблемы. А ему всего-то
пятьдесят. И пить он давно бросил. И не курит. Все для здоровья. Теперь еще и
покушать нельзя по-человечески.
Долго еще? —
вернувшись из поясного поклона в исходное положение, он бросил взгляд на имама.
Вроде должен начать. Быстрее бы, сил нет. Религия — дело полезное, конечно.
Пятикратная молитва, по сути, — разминка, да еще, как говорят, у нее особое для
биополей время совершения. Пост — тоже хорошо. Голодание приводит к обновлению
иммунитета. В общем, все, что Бог повелел делать, все это — полезно и для
нашего же блага.
Какой важный, —
подумал Юсуп, отвлекшись на говорящего имама. — А
ведь на два класса младше учился, и учился-то посредственно!
А теперь, гляди, имам. Авторитет. Люди его слушаются. Старики не перечат. Сам
Глава Республики частенько заходит сюда на молитву. А может, и сейчас зайдет и
заметит его — Юсупа, скромного служащего.
А что ж он, этот
имам, своего брата не приструнил, когда тот земли чужие раздавал? Ну да, он — Юсуп, тоже там помогал, а как же. И себе два участка, и
брату. И сестре, и на отца оформил. Недаром же в администрации работает. Но и
брат имама не отставал, его, кстати, коллега. Чо ж он
брата своего не приструнил? Пусть и двоюродного. Или не знал?
«Наши отцы
следовали верному пути. Среди нас были великие праведники, которые указали нам
дорогу».
Нет, не надо
так. Все-таки это свой имам. Правильный. Много в наше время непонятных повылазило, новомодных. Все, что раньше было, — оказывается,
не по Исламу. Юсуп покосился на стоящего рядом парня
в джинсах и в модной кожаной куртке. Еще и без тюбетейки. Стоит, расставив
ноги, как будто на шпагат хочет сесть. Юсуп брезгливо
отодвинул ступню.
Еще и руки
вскидывает при каждом поклоне. Откуда они все это берут?
Это в диалектике
единство и борьба противоположностей, а тут один вред. Бегут в леса. Воюют там.
Взрывы устраивают.
Имам рассказывал
историю про какого-то Руми.
Наверное, связи у Руми были хорошие, раз мог творить,
что пожелает. Прямо как наши начальники, — тоже могут из-под суда любого
человека вытащить. Ну чем не Руми? А такие, как он,
незаметные работяги, вкалывающие всю жизнь, чтобы
прокормить семью, стоят в стороне и наблюдают. Нет, он не палач. Не по нему
это, рубить. Но и не Руми. Не долетел до такого
уровня, может, сын попадет в эти круги.
4
Мовсар-Хаж, как и
положено, сидел в первом ряду. Пока что он обходился без стула, но стоять
подолгу уже не мог.
Превеликий Боже,
как все болит. И не пожалуешься. Только заикнешься о недомогании, дочка тут же
пристает со своим санаторием. На целых три недели туда! А кто тогда будет на
пятничную молитву ходить? На собрания зикров в среду
и воскресенье? Всю жизнь ходил, даже когда чекистами пугали, а теперь что ж, не
пойдет?
А все-таки
устал.
Мовсар
осмотрелся по сторонам. В основном все были моложе его. Своих-то ровесников
почти не осталось. Ахмед-Хаж последний был, теперь и
его нет. Хороший был товарищ. Ахмед часто людям говорил, что Мовсар, как алмаз,
прошел через лагеря. Любил он это выражение — «как алмаз». А теперь какой он
алмаз? Так, труха, пригодная если только для могилы.
Как быстро они
засыпают ее. Не успел умереть, тебя обмывают, заворачивают в саван и кладут на
свое место — в прохладное нутро земли. И вот, каких-то десять минут пройдет, а
над тобой уже — холмик.
Куда им,
молодым, понять, каково это, ходить каждый день под взглядом смерти. Все время
замираешь, как букашка малая, завидев рядом огромную тень.
Но ничего. Хвала
и слава Богу. Мог на зоне умереть — сколько их там
сгинуло-то, безымянных, потерянных навсегда. Ни могилы, ни следа. Или раньше
мог погибнуть, вместе с братьями в дни высылки. Двое старших не доехали, а он
остался. Выжил. Вырос. Вернулся.
Потом, после
тюрьмы, дом построил. Детей народил. Уже и правнуки есть. Радоваться надо.
И похоронят его
не абы где, а на своем родном, родовом кладбище. Не выпало такого счастья отцу
его, лежит где-то в холодных землях Казахстана. А он — со своими
будет. Рядом с сыном и снохой. Рядом с сестрами.
Отец всегда
казался таким большим, старым, что ли. Мудрым. Только потом Мовсар понял, что
отцу-то всего сорок три года было в тот год.
А он уже девятый
десяток разменял. И чем это заслужил?
Мовсар решил
послушать проповедь. Хороший парень этот имам. Молодой
еще, но ничего. Наберется.
Дед у имама — Васангири — вот настоящий человек был. Помогал их семье еще
там, по себе добрую память оставил.
Впрочем,
недавно, лет пять назад, когда внучку украли, родня «жениха» прибежала к имаму.
Просили за них походатайствовать перед ним — стариком. Знали, что он имама и
семью его уважает. Люди были серьезные, состоятельные. Другой бы и поддался,
позволил бы себя уговорить. А этот — нет. Прогнал, говорят, просителей. Сурово
с ними обошелся. И внучку вернули. После этого он имама по-настоящему зауважал.
Время сейчас
какое-то легкое, как пыль. Уходит сквозь пальцы. Раньше-то и время было другое.
Основательное. День был как день. Полный, с долгим
прохладным рассветом. С ярким солнцем на востоке. С пением птиц. Сколько всего
можно было сделать за такой день.
Странно все это.
Что было вчера или год назад, он почти не помнит. Но ясно помнит то, что было
полвека назад. Или даже восемьдесят лет назад.
Помнит отца, с
которым он пешком ходил во Владикавказ. И как там все было непонятно, чудно,
интересно. Высокие дома, фаэтоны, запряженные красивыми лошадьми. Мужчины в
мундирах и черкесках, женщины в платьях. Все такие нарядные. Важные. Гордые.
Имам рассказывал
историю про шейха Руми. Нет, никогда старик не слышал
про Руми. Прямо как Учитель, — думал он.
Когда Мовсар
услышал, как Руми накрыл мальчика плащом, на глазах у
старика выступили слезы. Он вспомнил, как отец в дороге часто брал его,
уставшего, на руки и, прижимая к груди, нес так долго-долго. А он то засыпал, то просыпался. И видел синее небо, и траву на
полях, и деревья; и знал, что никогда ничего плохого с ним не случится.
Как бы он хотел
снова быть тем мальчиком.