Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2017
На
втором этаже — раньше он был чердаком, теперь тут комната — на столе, рядом с
сухим листом подорожника, лежит книжка. «Всадники со станции «Роса». Старенькая, заслуженная, 1975 года рождения, на когда-то
белой, а теперь желтовато-серой обложке проступают всадники в нелепых,
островерхих буденовках. Внутри — дарственная надпись прилежным воспиталкиным почерком. Сашеньке, по окончании детского
сада. Сашенька — мой муж, с бородой, сединой и семейством.
Зову
дочку, почитать вместе. Она садится рядом. Читаю вслух, и… невозможно. Первый
абзацы еще ничего, а дальше никак. Слишком медленно. Слишком подробно. Слишком
долго ничего не происходит. Какая-то собака, станция, тягучие разговоры —
тоска! Теперь совсем другие книжки и ритмы. Дочка убегает играть, я ее не
удерживаю. Листаю книгу сама — нет, не идет.
А
ведь когда-то… Я не просто любила, я обожала Крапивина. Писатель номер один.
Бесстрашный, благородный Сережа Каховский, мальчик со шпагой. Это я, я Сережа,
любимое мужское имя, я слушаю мудрого журналиста и хочу быть всадником, чтобы
легко и вовремя прилететь на коне и выручать из беды любого. Я читаю все, все
подряд, что только находится в библиотеке на улице Дмитрия Ульянова, куда
прихожу каждую неделю за новой порцией.
Но
вскоре все оказывается прочитано. И «Та сторона, где ветер», и «Колыбельная для
брата», и «Тень Каравеллы», и еще сборники рассказов. Ни одного нечитанного
Крапивина в библиотеке больше нет. Кого же мне читать? Мама подсовывает
«Человека с луны» про Миклухо-Маклая («что ты все ерунду какую-то про
школьников глотаешь, вот лучше!») Я морщусь, но вскоре зачитываюсь — в этой
книге тоже все так необыкновенно и интересно — Маклай
нашел общий язык с полными дикарями, которые не знают цену золоту, а любят разные
безделушки. Я хочу еще, в том же духе, про путешественников, ученых, еще лучше,
конечно, новую книгу Крапивина, но библиотекарь только разводит руками… Ни про ученых, ни Крапивина.
И
вдруг чудо. Приходит новый номер журнала «Пионер», пахучий, цветной, я
выписываю его со второго класса… а там! Владислав
Крапивин «Журавленок и молнии», новая повесть. Брошено,
отложено все, так-так, но что за девчонка скачет на первой странице, а где же
мальчики, мальчик, крапивинский, фирменный,
худенький, чистый душой, где? Вот он. Звонит в дверь. Входит, хочет
снять кроссовки. Угловатый, застенчивый, учится не так, чтобы очень, зато! Все
ему интересно. И он — искренний. Веселый. С щедрым
сердцем. И все время попадает в разные истории… приключения
начинаются! Какое счастье. Нет, Журка все же не Серёжа, но почти. Первая
часть проглочена в вечер, и целый бесконечный месяц приходится ждать, ждать
следующего номера.
А
однажды журнал «Пионер» рассказал про морской клуб Крапивина «Каравелла» в
Екатеринбурге — мальчики в матросках изучали там корабельное дело, а потом как
настоящие моряки, отправлялись в плавание. Девочек туда не брали. Вот как
всегда.
Да,
это была сентиментальная детская проза, продутая ветром романтики и дальних
странствий. Она вышибала слезы и манила за горизонт. Владислав Крапивин — Людмила Чарская советских подростков 1970-х-1980-х годов. Конечно,
такие правдивые и прямодушные мальчики, которые жили на страницах крапивинских книг, повзрослев, обречены были погибнуть в
том мире, который тогда существовал. Куда им было идти с их романтизмом, верой
в справедливость, честностью? В парторги? Разве что в педагогику или науку… Или скакать на своих конях прямиком в чувствительные
романы и рассказы Константина Паустовского, жаль, он уже умер к тому времени.
Так они и остались в книгах на чердаках, в воспоминаниях, но приятных,
согревающих не хуже чарочки рома, в такие вот дождливые, ледяные дни, как сегодняшний.