Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2017
В
год столетнего юбилея Великой русской революции мы предложили известным
прозаикам, поэтам, публицистам ответить на два вопроса:
1. Вы
в 1917 году в центре водоворота противоборствующих сил в любой из дней по
вашему выбору, в любой из драматических исторических моментов. С кем вы? В
какой вы партии, группе, дружине? Кого защищаете и против кого выступаете?
Каким хотите видеть будущее России? И главное — почему? Как вы объясняете свой
выбор?
2.
Вы в 1917 году в любой из решающих исторических моментов и у вас есть
возможность влиять на развитие событий и направлять их, как вам
заблагорассудится. Как бы вы изменили историю? Какой избрали бы социальный
строй? По какому пути пошла бы Россия?
______________________
Сергей Носов — прозаик,
драматург. Родился в 1957 году в Ленинграде. По первому образованию
инженер-радиотехник. Автор шести романов, нескольких сборников рассказов и
эссе. Премия «Национальный бестселлер» за роман «Фигурные скобки» (2015). Живет
в Санкт-Петербурге.
Чтобы ответить по
совести на «с кем бы я был в семнадцатом году» и «кем бы я тогда хотел быть»,
необходимо сказать кое-что о себе.
Никогда не хотел быть
начальником.
При всей моей амбициозности, возможно, другим не заметной, я ленив и
рассеян. Целеустремленность моя проблематична: цель близка — впадаю в апатию.
Во мне дремлет Обломов. В студенческие годы с неожиданным для себя любопытством
прослушал курс истории КПСС, но политэкономию социализма пропустил полностью. Я
органически беспартийный. Я все теряю.
Ну и кем бы я хотел
быть в семнадцатом году?
Разумеется, Лениным.
Помню, в детстве,
задолго до школы, был я бабушкой свожен в Зоологический музей, что на Биржевой
площади. И самое сильное впечатление из всех тамошних экспонатов, в числе
которых были и мамонт, и скелет динозавра, и скелет кита, произвел на меня
выставленный там до кучи скелет человека. Мысль о том, что и я превращусь
однажды в такой же скелет, была мне ужасна. Но я знал про Мавзолей и Ленина,
который в Мавзолее лежит, и что Ленин в Мавзолее совсем не скелет, а наоборот, в полной сохранности. И я тогда подумал, что
хорошо было бы мне стать Лениным, чтобы никогда не превратиться в скелет. Буду
Лениным, думал я. Лениным, а не скелетом.
С возрастом эти мысли
прошли.
Но в начальной школе что-то
такое еще теплилось в голове. Ленин был нам пример (маленький Володя Ульянов),
хотя он и съел яблочные очистки в нарушение родительского запрета. И
торжественное обещание (почти клятву), принимаемые в пионеры, мы в третьем
классе давали в музее имени самого Ленина, то есть во дворце, принадлежавшем
когда-то двоюродному брату того, кого родной брат Ленина собирался грохнуть, за
что и был казнен. Ну а что до «восстановления ленинских норм» и «уберите Ленина
с денег», это было актуально для поколения наших родителей, чему мы,
повзрослев, тоже не могли не сочувствовать, хотя тут уже — кто в какой мере.
Но отнюдь не ради того,
чтобы я был Лениным, хотел бы я быть Лениным в октябре семнадцатого. Наоборот,
хотел бы я быть Лениным в октябре семнадцатого для того только, чтобы Ленин был
мною.
Влияние Ленина на нашу
историю в семнадцатом году слишком велико. Чересчур велико. Не должен так один
человек влиять на историю. Не должен один человек создавать необратимые
ситуации.
То, что случилось в
(девятьсот) семнадцатом, во многом обязано тому, что Ленин был Лениным.
Быть бы ему не совсем
Лениным.
Быть бы хотя бы мною
чуть-чуть.
Пусть бы остались за
ним его неуемная энергия, его темперамент, его убеждения и понимание всего
того, что он по-ленински понимал (или думал, что понимал), но все-таки чтобы еще и от меня в нем что-нибудь было — для
нашего общего блага.
Я не о своих
добродетелях — я о своих недостатках.
Человек рассеянный, я
бы мог перепутать адрес и не дошел бы десятого октября до дома на Карповке, где на квартире меньшевика Суханова, в отсутствии
последнего и попечениями его жены, собрался на конспиративное заседание весь ЦК
партии большевиков — Троцкий, Сталин, Дзержинский, Коллонтай и другие товарищи.
Когда отправлялись на Карповку в закуток напротив
монастыря с гробницей Иоанна Кронштадского, никто из
них и представить не мог, за что придется голосовать на этой тайной сходке, —
но Ленин, явившийся из подпольного инобытия, ошеломил всех своим революционным
замыслом. Сначала его поддержал только Троцкий. Но Ленин не просто убедил, он
буквально заставил собрание принять резолюцию, которую сам, своею рукой и
записал на бумаге в клеточку — резолюцию о вооруженном восстании. Только
Зиновьев и Каменев проголосовали против.
Вот тогда-то все и
началось. Если бы не 10 октября, не было бы 25-го.
Не было бы Ленина на
том заседании ? никто бы не стал готовить переворот и уж тем более приурочивать
его ко Второму съезду Советов.
Так вот, если бы
Лениным был я (при прочих ленинских качествах), только из-за рассеянности моей и
безалаберности мог бы Ленин перепутать адрес.
Без бороды я бы
чувствовал себя неуверенно, особенно — в парике. А он был как рыба в воде — в
парике и без бороды, но только не будучи мной.
Неизвестно, как он
добирался до Карповки от Сердобольской
улицы, где жил на конспиративной квартире, о которой даже члены ЦК ничего не
знали. Взял извозчика? Шел пешком? По какой стороне — четной, нечетной? Что
предписывают правила конспирации в этом случае? Боюсь, я бы поступил на его
месте неправильно. Меня бы и в другой день могли повязать в любую мою (его)
отлучку с конспиративной квартиры (а он отлучался много раз — и ничего, не
попался).
А был бы мною, хотя бы
чуть-чуть, и попался бы обязательно. Уж я себя знаю. На меня и в метро иногда
люди косятся. При том что парик не ношу.
И не было бы тогда
социалистической революции.
После 10 октября то,
что случилось, уже не могло не случиться. И решения расширенного заседания ЦК
16 октября на Болотной улице были уже предопределены тем, что решилось на Карповке. И все предопределено было — весь тектонический
сдвиг мировой истории. Там уже и Троцкий справлялся с технической стороной
восстания. И другие заговорщики были на высоте революционного момента. Покидая
конспиративную квартиру на Сердобольской в
исторический вечер 24 октября, Ленин мог и не торопиться в Смольный.
Центральный телеграф был взят еще до того, как он перевязал себе щеку платком и
отправился в штаб революции на левый берег Невы. И без него бы вошла в Неву
«Аврора», и без него бы овладели Зимним.
А вот на заседания 10
октября он не мог не явиться.
Надо было убедить
сомневающихся и переубедить тех, кто против.
Тут еще есть и личное —
в моем интересе к этому месту. С некоторых пор я здесь живу. Рядом с домом, где
10 октября все они собрались, — прямо тут проживаю — в малолюдном тупичке
напротив Иоанновского монастыря, где Карповка, теряя гранитную набережную, втекает в промзону, и на земляных берегах реки растут кусты и
деревья. Лев Данилкин в своей книге о Ленине назвал
это место «карманом истории». И вот в этом кармане мой дом.
Если бы я жил здесь в
семнадцатом и был бы не Лениным, а исключительно собой, я мог бы из окна своей
квартиры, случись тогда облава на карбонариев, наблюдать картину бегства Ленина
и Зиновьева. Не уверен, что и остальные последовали бы их примеру, все-таки все
они — Троцкий, Сталин, Дзержинский и прочие — были на положении вполне
легальном, а вот Ленин и Зиновьев, улизнув через
черный ход, убегали бы как раз под моими окнами. Очередной раз ставлю себя на
место Ленина — с исторической резолюцией под париком, куда бы я побежал? Через
улицу Милосердия к дому, где потом будет жить Валерий Чкалов, или на задворки
недостроенной монастырской гостиницы, чтобы по землям, еще не принадлежащим
научному объединению, добежать до ныне не существующего участка улицы Бармалеева, давшей имя знаменитому Бармалею?
Но никто не нагрянул, и
рано утром они разошлись.
Случилось то, что
случилось.
Ну
так вот.
Я бы Лениным согласился
стать, хотя бы частично, не потому что так уж сильно не хотел бы октябрьского
переворота и не потому что близка мне, скажем, идея Учредительного собрания
(вовсе нет), а потому — что своим человекоразмерным
несовершенством (мне мнится) мог бы существенно скорректировать этот немыслимый
детерминант, субъективный фактор по имени «Ленин» и, быть может, спас бы
историю от его чудовищной
гипертрофии.
А убеждения тут ни при чем — ни мои, ни Ленина.
Что бы ни было у меня…
у него… у нас в голове, я бы просто того Ленина нейтрализовал немного, чтобы
все в мире шло своим чередом? без потусторонних вмешательств. Без нас с
Лениным.