(А.Слаповский. «Неизвестность: Роман века (1917—2017)»)
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2017
Алексей Слаповский.
Неизвестность: Роман века (1917—2017). — М.: АСТ, 2017.
Жанровая,
стилистическая эклектичность романа Алексея Слаповского
«Неизвестность» — это талантливая находка, удачный творческий прием, создающий
впечатляющую иллюзию документальности повествования. Более того, сам язык этой
прозы, в том числе язык персонажей (даже их грамматические ошибки и корявость
выражений), ее содержательное, ритмическое и образное наполнение становятся
ожившим слепком времени, в которое выпало родиться и жить героям. И так, эпизод
за эпизодом этой своеобразно маскирующейся «под действительность» «летописи»
ничем не примечательного рода Смирновых, берущего свое начало вдали от столиц,
читатель вслед за автором погружается в атмосферу последних ста лет российской
истории. Но и это иллюзия… Роман не о том…
Однако,
взглянув поверхностно, не распознав иронии автора («Роман века»!), кто-то
обязательно скажет: подумаешь, какое открытие! «Век-волкодав» с его страшными и
кровавыми драматическими и героическими перипетиями уже многократно описан как
в мемуарах и в художественной литературе, так и в работах немалого числа
историков. Тем более что ныне российские литераторы едва ли не массово
бросились подводить в разных жанрах итоги постреволюционного
столетия, можно сказать, это один из литературных «трендов» «юбилейного»
2017-го.
Слаповский дает
подсказку: как будто упреждая подобный подход, он во вступлении к книге
напрямую обращается к читателю, предлагая не спешить с выводами, и приоткрывает
собственный ракурс во взгляде на вызывающее споры минувшее: «мы путаемся в
настоящем, не понимаем его, потому что до сих пор не поняли прошлого». Он и
себя относит к тем, кто «путается», признаваясь далее в том, что взялся писать
«Неизвестность» побуждаемый именно желанием «понять», но при этом не навязывая
собственного миропонимания, стремясь разобраться в без конца переписываемой
истории страны, понять, что происходило в эти сто лет с простыми людьми, с
человеком, и как получилось, что сегодня «движемся мы в одном и безусловно верном направлении, но при этом каждый укажет в
свою сторону».
Слаповский
в романе берет на себя роль Вергилия, проводника по времени, судьбам и
событиям, оставляя за читателем право самому разобраться, почему так, а не
иначе сложилась жизнь его персонажей. Кто в конце
концов виноват в переживаемых ими трагедиях?
«Неизвестность»
— роман о нескольких поколениях семьи Смирновых. Николай Смирнов, с которого
начинается повествование, был писарем на фронтах первой мировой, потерял руку,
затем вернулся в деревню и раз в год делает запись в своем дневнике, как бы
подводя итоги года. А годы эти — 1918-й, 1919-й, 1920-й — действительно
страшные: повезли отца на подводе в больницу, какие-то военные отобрали
подводу, отец умер. Сестра уехала в город с красным уполномоченным, он ее
бросил, вернулась беременная. Во время голода в Поволжье вымирает вся семья,
сам Николай Смирнов спасается тем, что уезжает в поселение немецких колонистов,
и там бывшая жена его командира, немка-учительница, рожает ему сына Володю. Володя вырастает, мечтая стать красным летчиком, пишет восторженные
письма писателю Островскому, потом станет разведчиком, попадет на службу в НКВД
и бесследно сгинет в 41-м, оставив сына Антона, который, в свою очередь, родит
Виктора, а тот — Глеба, и уже на последних страницах, в наше время, появится
девочка Лика, которая будет носить другую фамилию…
Записи
Николая Смирнова — полуграмотные, косноязычные. Юношеский дневник Владимира
Смирнова пишется в лозунговом, комсомольском стиле. Воспоминания его сестры
Екатерины — это расшифровка интервью, которое у нее спустя полвека берет
внучка, записывая на диктофон незамысловатые ответы бабушки и чьи-то
посторонние реплики. В эти семейные побасенки кинжально врывается сухой текст
судебного расстрельного приговора: таким образом рассказывается в романе
история Антона Смирнова(1954—1962), пацифиста и художника, промышлявшего
поддельными этикетками на подпольную водку и фальшивомонетничеством… Затем следует серия рассказов, которые Виктор Смирнов
писал «в стол», для себя. Рассказы эти гладкие, невыразительные, отдающие
графоманией, датированы периодом с 1965 по 2016 год…
С
каждым новым витком времени, с каждым новым поколением исчезает в повествовании
эмоциональное напряжение, соответственно замедляется и внутреннее движение
всего текста. Текст вязнет в банальностях обыденного.
И только в последней части книги, датированной 2017 годом, в электронных письмах
Глеба Смирнова («интеллигент без работы», «другой», по общему мнению) к матери
о своей любви к страдающей аутизмом девушке Марии, вновь прорывается какая-то
беззащитная, предельная искренность чувств и переживаний, преодолевая наивным
косноязычием толщу заурядного бытового романа. И вся текстовая громада
«Неизвестности» Слаповского как в фокусе вдруг
собирается в последней фразе письма Глеба Смирнова, завершающего повествование
длиною в столетие: «… я не знаю чем это кончится».
Незнание орфографии и пунктуации его автором, весьма распространенное и в наши
дни, ничуть не умаляет, возможно, даже усиливает, символизм этого беспомощного
возгласа для понимания замысла всей книги.
Мы
не знаем, чем «все это кончится»… Духовно слепые, мы столетиями живем в неизвестности.
История движима катаклизмами, войнами, революциями, переворотами. Но в
подоснове их — жизнь, выживание людей в повседневности, ограниченное горизонтом
неизвестности. Катаклизмы любой генеалогии приходят и уходят, повседневность
при всей своей внешней изменчивости вечна: она пребудет до катаклизма, во время
катаклизма, после катаклизма. Живя в повседневности, мы вмещаем в себя
неизвестность, а она — нас.
«Человек
не рождается и не умирает. Он приходит из неизвестности и в неизвестность
уходит» — это высказывание философа могло бы стать эпиграфом к роману Слаповского, если бы автор не подсказывал нам иные пути.
Его герои, впрочем, как и большинство из нас, не осмысливают, не опознают
неизвестность, в которой пребывают, не улавливают причинно-следственные связи
своих настроений, поступков и деяний с тем, что сегодня пребывает в
неизвестности, но завтра неминуемо настигнет любого из нас.
Между
тем сознание и неизвестность — это две совместимые и взаимопроникающие, но не
поглощающие друг друга действительности. Их взаимодействия, как замечает
современный исследователь феномена неизвестности В.А.Кувакин,
«составляют одну из сторон жизни человека и в качестве важного компонента
входят в его жизненный мир даже помимо сознания».
Слаповский
вряд ли задумывал свою масштабную сагу с целью рассказать современникам о
судьбах представителей одного рода на протяжении последних ста лет
«непредсказуемой русской истории». Подобный смысл художественного послания
писателя слишком самоочевиден. В этом случае роман Слаповского можно было бы назвать всего лишь очередной
иллюстрацией, добротным ремесленным изделием, не способным захватить ни
эмоционально, ни интеллектуально, чем-то едва ли важным и значительным в
качестве произведения искусства.
Алексею
Слаповскому удалось создать мастерскую иллюзию
документально-исторического повествования для напоминания всем нам об
опасностях и тленности далекого от духовных начал материального существования с
его страстями и противостояниями, которое, в конечном счете, и определяет контуры
будущего. Каким ему быть? «Ответ в книге», как и обещает прозаик во вступлении.
С.Л. Франк писал: «Наша господствующая
установка такова, что мир нам известен и что известное, знакомое, привычное нам есть весь мир… Практика жизни, какая-то
потребность экономии духовных сил и чувства прочности и обеспеченности
вынуждает нас закрывать глаза на окружающую нас со всех сторон темную бездну
неизвестного, требует от нас этого самоограничения и потому — ограниченности; бесспорно одно: эта ограниченность действительно нам присуща, и
потому, если мы уже ее преодолели, необходимо если “не ломиться в открытую
дверь”, то все же толкать наше сознание в эту открытую дверь, заставить его
увидать, что дверь действительно открыта, что наша “комната” или наш “дом” —
“мирок”, в котором мы живем, — есть только часть бесконечного неизвестного нам
мира».
Эти
слова русского философа, полные смысла и чреватые значительными выводами, свидетельствуют прежде всего о невероятных возможностях в
познании неизвестности, о просторах, которые открываются в этой сфере. И о
невыученных уроках прошлого.