Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2016
Шевченко Ганна Александровна — поэт, прозаик. Родилась на Украине, в г. Енакиево. По образованию финансист. Автор книги короткой прозы «Подъёмные краны» (М., 2009), книг стихов «Домохозяйкин блюз» (М., 2012) и «Обитатель перекрёстка» (М., 2015). Лауреат международного конкурса драматургии «Свободный театр» (Минск). Живет в Подольске.
* * *
Одна, среди ночи, бывало,
в момент, когда искажена
вещественность, я открывала
глаза и смотрела в окна
проём, где чернели детали
соседних и дальних домов,
где к звёздам из рельсовой стали
проложены рельсы богов,
где поезд, стремительный поезд,
летит под сюиту Люлли
и тень — убегающий пояс —
бросает на окна Земли,
на люстры, на спящие лица,
на штор опадающий шёлк —
проснёшься, и вечность случится
в момент, когда поезд ушёл.
* * *
Ты говоришь мне: страхи,
я говорю: не те,
ночь — это личный опыт зрения в темноте,
выучка, дрессировка, внутренних сил обкат,
дело привычки, способ
двигаться наугад.
Ты говоришь мне: мама,
я говорю: посметь,
жизнь — это биопроба, важный эксперимент,
цех наш не очень дружен, холоден, грязноват,
вырастить сердце нужно, в ребра упаковать.
Ты говоришь мне: бомба,
я говорю: пустяк,
если не получилось, что-то пошло не так,
не отключай конвейер, перегрузи прибор,
прыгай, дурачься, смейся, ёрничай, жми повтор.
* * *
Автомобиль сигналит. Слышатся звуки рэпа,
как из консервной банки, в которой взбесилась рыба.
Сверху простое небо из голубого крепа
и облака, как горы, или, верней, как глыбы.
Улица, выпрямляясь, между домами тонет,
сбрасывает осадок, скапливает целебность,
плещется, как в бокале, в выстраданном бетоне.
Улица — это нежность, внутренняя потребность
выйти, пройти по кромке, встать, просочиться мимо,
сесть на скамейку с книгой, сблизиться с тротуаром.
Я не пойму причины, это необъяснимо,
планы осмыслить город кончились бы провалом.
Стало быть, наблюдаю, мыслей отбросив сетку,
сбросив соображений драное полотно,
как, домофоном пикнув, входит моя соседка,
как через три минуты вспыхивает окно.
* * *
Суетливые мамы на всех парусах
уплывают с детьми по домам,
я, железный солдат, оживаю в глазах
удивленных, взволнованных мам.
Я сама себе сын. Я сама себе спесь.
Я сама себе враг и стекло.
Время детских площадок закончилось здесь
и в песочницы перетекло.
Но цветущая груша безумствует так,
что за светом не видно ствола,
засыпающий город, как толстый гусак,
колыхает звезду у крыла.
Остаюсь равнодушной к его галдежу,
к пролетающим грушам в цвету,
как простой пианист на скамейке сижу
и руками ищу темноту.
* * *
Это муж мой, он тысячу лет
меня лямкой жалеет,
надевает железный браслет
и ведёт к батарее,
это снова какой-нибудь он
восседает на муле,
он устал, он ведёт легион
электрических стульев —
бородач, воскрешённый старик,
басурман горбоносый,
я жена твоя, вот мой парик,
оторви мои косы —
это сон о прохладе ручья
тишину обнажает,
потому что я ночью ничья —
ни своя, ни чужая.
* * *
У меня внутри поют сверчки,
и блуждает леший с бородою,
беленая хата у реки,
вербы над прохладною водою.
Через реку переброшен мост,
за рекою — ивовая чаща,
где волшебный, одинокий дрозд
исполняет гимн животворящий.
Что ещё об этом рассказать?
Кукуруза зреет в огороде,
голосит соседская коза,
да перины сохнут на природе.
В переулке солнце пролилось
и детишки в лужицах играют,
дед Иван вколачивает гвоздь
в лестницу, приросшую к сараю.
Золотая внутренность моя,
космос, оплетённый виноградом —
без тебя я фантик, чешуя,
бабочка, расстрелянная «Градом».
* * *
Если верить учёным, то мир — лишь кино
о герое, забитом тюрьмой,
но тогда почему ощущений полно
возвращение с рынка домой?
Голограммы травинок уже начеку —
стелют пятна в зелёных тонах,
камуфляжная кофта к лицу городку
и ольхе в известковых штанах.
Прошлогодняя ива, как дикий пион,
оживает на гибкой оси.
Я терплю этот мир, потому что и он
продолжает меня выносить.
Я тащу свою сумку в свободной руке,
в несвободной сжимаю ключи,
стосерийное солнце горит вдалеке,
к горизонту склоняя лучи.
* * *
Что такого глаза мои видели
в магазинах, витринах аптечных,
чтобы день замедлением выделить
из потока других, быстротечных?
Ничего.
От кипящего ужина
к потолку потянулись туманы.
Боже, чем это счастье заслужено —
под Шопена тушить баклажаны?
Табуретка с распластанным томиком,
Снова несколько строк сочинилось.
На кухонных часах стрелки домиком.
Вот и всё, что сегодня случилось.