Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2016
Александр
Орлов. Время вербы. — М.: Вест-Консалтинг, 2015.
Этот сборник недаром называется «Время вербы»
— он проникнут ощущением вербного праздника, Входа Господня в Иерусалим. В этом
чувстве есть все: и радость, и понимание необходимости страдания в мире, и сила
это страдание преодолеть. Сразу оговорюсь: не идет речи о проповеди, попытке
чему-то научить читателя. Просто книга настолько пропитана духом веры (что, в
общем-то, даже в некоторой степени неожиданно, несмотря на православные мотивы
в предыдущем сборнике автора), что читатель учится у нее сам — чуткости, умению
видеть и понимать мир глубже и чище. В христианскую религиозность вплетаются и
языческие, и мифологические мотивы («Пришествие Чура»,
«Макошинополетье»). Это не отход от основной линии, а
столь привычный нам синтез народных поверий с
христианством, никогда не ставшим для русского человека догматически
устоявшимся и неизменным. И это, кстати, также одна из особенностей творческой
манеры Александра Орлова — объединять в своих стихах самые разные явления и
темы.
Что описывает поэт? В первой части книги —
современную Москву. В которой постоянно происходит слияние времен, единичных
чувств и всеобщей жизни, а также, для верующего человека, проживание
евангельской истории здесь и сейчас, в прошлом, настоящем и будущем.
Не
помня леденящего ущерба,
И как враждует сивая пурга,
Взирая на кармазые снега,
Цветёт у Новодевичьего верба.
С молитвами торговые старухи
На рынках, у метро, на площадях
Соцветьем белым изгоняют страх,
И от гордыни вымирают духи.
Я видел, стоя от людей в сторонке,
У храма, возле самого крыльца,
Как оживил могучего слепца
Заезжий плотник, сидя на ослёнке.
При
этом хорошо видно (впрочем, как и по первым книгам Александра Орлова), что
автор и его лирический герой знает, помнит и любит Москву советскую — острое
чувство недавнего прошлого роднит его голос с голосами многих поэтов, воспевших
столицу СССР. Но ведь столица эта прочно связана со своей историей всех веков —
и мы, путешествуя вместе с героем, чувствуем даже в отдельном стихотворении,
например, что Кремль — древний, святой, намоленный,
недаром современные елки богомольно зазывают всех «в радостную ширь»
многовековых стен. И сквозь XX век протекает чувство религиозное:
И
воскресенье вечно не пройдет —
Казалось
мне — напротив мавзолея.
Составление
книги стихов из двух разных частей — не первый подобный опыт для автора: по
такому же принципу составлен первый его сборник «Московский кочевник».
Здесь
же, читая вторую часть, погружаешься в атмосферу Поморья, его природы и — как и
в первой части-подборке — многовековой истории.
В
чёрном камне я вижу незнакомые лица,
В нём томятся ветра обожжённых эпох,
В нём предательство, смерть, и отвага пылится,
Чёрный камень ко всем посетителям строг.
Сотни лет он лежал в ожерелье часовен,
Словно тучей навечно забытый колтун,
Размышляя о мире возле брошенных бревён,
Он для синего неба дикий лебедь-кликун.
Если встретишь в ночи взгляд калеки-поморца,
Не стесняйся, в глаза ему смело смотри,
Ты увидишь в зрачках два бездушных озёрца:
Чёрный камень и крест в багрянице зари.
Настроение
этих стихов — паломническое путешествие, разумеется, более обширное, чем по
Москве, грустное и восторженное чувство обостренного знания и зрения,
проходящего мимо тех мест, которые тоже уже родные, тоже памятные, но никак не
могущие стать физической малой Родиной и поэтому понятливо отпускающие путника
дальше и дальше — по праву родства и неродства. Так
путник оставляет самое главное для себя — внутри, в сердце, а потом дарит его
читателю.
Отдельная
радость — словарное богатство стиха Александра Орлова, чувство припоминания и
узнавания слов (что уже отмечалось в критике в связи с предыдущей книгой поэта
«Белоснежная пряжа»). В новой книге много слов старинных, думается, не всегда
сразу понятных всем читателям «Времени вербы». Но это сочетание разных по
возрасту и тематике пластов языка и той неподражаемой звукописи, которая им
присуща, несомненно питает и обогащает его стихи.
Невыразимо
жаль, что большинством современных авторов умение пользоваться разными
«уровнями» постоянно меняющегося языка напрочь забыто.
С другой стороны, расширение словаря поэзии, так же как и узкая его
концентрация в какой-то одной области, довольно резко очерчивает круг возможных
читателей — ведь для восприятия таких стихов нужно понимать их, то есть
особенно всерьез вдумываться. И это хорошо. Вспоминать знакомое или узнавать
незнакомое, чувствовать голос и значение слова, его оттенки. Александр Орлов не
новатор в области стихотворной формы. Но стихи его наделены силой памяти всех
перипетий русской истории от самого начала до современности, а также умением
передавать эту память своим современникам, эти стихи читающим. В этом еще одна
особенность, а также большое достоинство его поэзии, в которой каждое слово
«работает» на образ (например, образ облачного каптыря
над Спасской башней или листьев-крымчаков). В одной книге творческой волей ее
автора сплетаются древние поверья и исторические факты, язычество и
христианство — и соединяются прошлое и настоящее.