Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2016
Владимир Малахов. Интеграция мигрантов: Концепции и практики.
—
М.: Фонд «Либеральная миссия», 2015. — 272 с.
Сколь
бы ни казалось это удивительным, об одной из самых жгучих сегодняшних проблем —
о том, как устраивать общую жизнь в одной стране с людьми, пришедшими из других
культурных миров, Владимир Малахов пишет в отечественной научной литературе
первым. То есть — в формате не вольных рассуждений и
пристрастных предположений, чего давно уже в изобилии, если не в избытке, но
основательной и систематичной рефлексии: социологической, политологической,
теоретико-культурной и даже антропологической. Вообще автор — доктор
политических наук, профессор, директор Центра теоретической и прикладной
политологии Института общественных наук РАНХиГС и
ведущий научный сотрудник Института философии РАН — давно занимается проблемой
отношения к чужакам, исследованием глубоких корней соблазнов отторжения и
взаимной агрессии между разнокультурными людьми.
Заинтересованный читатель вспомнит ранее выходившие книги Малахова: «Скромное
обаяние расизма» (2001), «Национализм как политическая идеология» (2005),
«Государство в условиях глобализации» (2007), «Понаехали тут: очерки о
национализме, расизме и культурном плюрализме» (2007), «Культурные различия и
политические границы в эпоху глобальных миграций» (2014).
Но все
эти книги были написаны, как мы помним, в принципиально другой ситуации: еще до
массового, катастрофического наплыва мигрантов в страны Запада, — наплыва,
поставившего под вопрос не просто основы восприятия западным человеком мира и
самого себя, но саму его повседневную жизнь. До приобретения европейцами
радикально, проблематизирующе-нового опыта. Опыта, о
котором разве что совсем слепой может думать, что он не имеет к нам никакого
отношения.
О том,
что происходящее сейчас — серьезный вызов западному мультикультурализму,
той самой принципиальной диалогичности и восприимчивости к Другому,
которые европейская культура справедливо числит среди самых важных своих
достижений, писано уже не раз и многими. Понятно, в дом, казавшийся таким
обжитым, пришли другие и чужие, притом пришли очевидным образом надолго (уж не
навсегда ли?), жить стало куда более трудно, непривычно и неуютно.
Такое
взрывное увеличение объемов «чужого» внутри «своего» ставит европейцев перед
необходимостью и самим становиться другими. Но они не умеют. Еще не умеют —
несмотря на то, что, казалось бы, не первое десятилетие, даже не первый век
этому учатся.
Для
нас в этой ситуации на самом деле не так уж мало узнаваемого — притом, что сам
Малахов в оценке сходства нашего и западного опыта предельно сдержан.
Некоторое
сходство автор вообще-то признает — по его словам, оно обеспечено уже простым
фактом принадлежности нашей страны «к индустриально развитому миру». Подобно
«другим странам условного Севера», она «привлекает трудовые ресурсы из стран
условного Юга», и к нам, «так же, как и в европейские государства, тянутся
беженцы и соискатели убежища из экономически и/или политически неблагополучных
регионов». Далее Малахов вполне категоричен: «на этом <…> сходство России
с ее европейскими соседями (не говоря уже о Соединенных Штатах и Канаде)
заканчивается».
Оно,
однако, и так, и не вполне так. Что бы ни говорили теоретики, есть еще такая
вещь как непосредственное чувство, возникающее у каждого человека
— к какой бы культуре тот ни принадлежал — при столкновении с другим, с иноорганизованным, с чужим. Шок чужого.
Культурная
обработка этого непосредственного чувства, направление его в то или иное русло
начинаются уже на втором шаге.
И вот
пока она не началась — тут мы с нынешними европейцами ближайшие родственники
если не по судьбе, то, по крайней мере, по ситуации. Несмотря на то что к нам мигранты в масштабах, сопоставимых с теми, в
каких в прошлом году ворвались в Европу пришельцы с разоряемого войной Ближнего
Востока, вроде бы не являлись. Точнее, у нас все происходило и происходит
гораздо более медленно, «ползуче» — однако в нашем случае это значит только то,
что «шок чужого» затянулся. Он даже, можно сказать, рутинизировался
настолько, что начал казаться своего рода
нормой, — отчего ею, разумеется, не стал.
Мы точно так же, по существу, не умеем жить со своими
мигрантами, как европейцы, начиная с 2015-го, — со своими. Не научились. Почитайте хотя бы посты и комментарии на фейсбуке, связанные с недавним сносом в Москве «незаконных»
торговых павильонов: сколько там вылезло ненависти и какого-то совершенно нефильтрованного, беззастенчивого, «пещерного», как
говаривали в советские времена, расизма.
«<…>
нифига не жалко! — гневно радовался, например, один такой
комментатор, особенности орфографии, пунктуации и лексики которого мы сохраняем
здесь нетронутыми. — Бомжатник и алкашник,
блин вечером просто жесть какая то — одна алкашня тусит и эти еще,
«коренные», из очень и не очень средней Азии. На Соколе бывали? Выходили ночью
из метро летом? Там просто 3,14здец — пройти невозможно, там просто променад бл… задаюсь вопросом — в какой я
стране оказался? В каком городе? Я в Фергане? В Бишкеке? В Шымкенте? А сейчас снесли и станет просторно и чисто»1.
«Если б от этого "коренные" домой отбыли…»2 , —
сочувственно вздыхал ему в ответ другой собеседник.
Ситуации
любой степени травматичности и конфликтности (а
массовый снос чего бы то ни было, хотя бы и раздражающих многих, но хорошо и
издавна обжитых, вросших в естество города времянок, несомненно, и травматичен, и конфликтен), стоит им случиться, —
моментально выводят травму чужого на поверхность. Они выявляют, что травма
ничуть не залечена, она даже не продумана как следует — просто загнана внутрь,
и что больно и обидно всем, вовлеченным в ситуацию. Что люди из той же Средней
Азии, прожившие рядом с москвичами, может быть, и все двадцать лет, — так и не
стали им своими.
Самое
время обратиться к прежнему западному опыту интеграции чужестранцев,
переосмыслить его вместе с ними, задуматься над тем, насколько этот опыт —
именно в частичной, как выясняется, его применимости — способен пригодиться им
и нам.
Для нас тут дело и в том, что — как признает и сам автор, —
Россия — все еще «новая страна иммиграции»: мы лишь относительно недавно, в
исторических масштабах, «вступили в ту колею, в которой наши соседи и
конкуренты находятся уже более полувека» (если отсчитывать, уточняет он, от
первых европейских программ найма иностранной рабочей силы: в Бельгии это
1946-й год, то есть можно
говорить уже о семи десятилетиях; в Германии — 1955-й). Характерная особенность
отечественной ситуации — не только бедственное отсутствие консенсуса по
ключевым вопросам («в российском обществе отсутствует согласие не только
относительно необходимости интеграции мигрантов, но и относительно
необходимости самой иммиграции»), но и просто крайне низкая ее, ситуации, прорефлектированность.
В
книге Малахова, пожалуй, впервые на русском языке ситуация вторжения «чужого» в
«свое» и необходимости ввести это «чужое» и «свое» в их взаимодействии в
конструктивные рамки обсуждается академично, то есть спокойно, в нейтральных
интонациях, без публицистической размашистой поспешности и проповеднической
страсти. Как одна из областей знания о человеке.
Именно
такое спокойствие сейчас важно, как, наверное, едва ли когда-нибудь прежде.
Только опираясь на него, мы можем вести взвешенный разговор о том, что тут — при, по всей видимости,
неустранимых культурных и прочих различиях между людьми — вообще возможно
сделать.
Тем
более, что на Западе опыт встраивания «чужого» в
«свое» накоплен уже весьма значительный — куда значительнее нашего.
Малахов
выстраивает ясную систему представления этого опыта. Прежде всего он
раскладывает проблему на четыре «измерения» — по числу глав книги, двигаясь от
теоретического уровня рассмотрения предмета ко все
более практическим: концептуальное, общественно-политическое, нормативное и
культурное (одним пунктом) и административно-политическое. Говоря о Западе, к
российскому материалу он при этом обращается постоянно.
Он начинает с азов — проясняет и разграничивает исходные
понятия: «иммигранты», «мигранты», «репатрианты»; рассматривает, где вообще
проходит граница между «местным» / «коренным» и «приезжим» населением —
которая, оказывается, «представляется очевидной лишь на первый взгляд». Ну хотя бы потому, что «многие из
тех, кого относят к коренным жителям той или иной страны, строго говоря,
таковыми не являются»: «либо они сами, либо их ближайшие предки сюда когда-то
приехали», то есть иммигрировали. Вот «кем являются выходцы из РСФСР, которые в
1960—1970-е отправились жить в одну из советских республик, а после распада
СССР потянулись обратно?» «И почему местное население в тех областях, куда
прибывали русские переселенцы из Закавказья и Средней Азии, подчас встречало их
с не меньшей враждебностью, чем мигрантов из этнически чуждых регионов?» На то,
что границы тут крайне зыбки и проницаемы, автор обращает внимание неоднократно
и даже в заключении еще раз повторяет: «сама процедура выделения отдельной
категории людей по имени «мигранты» методологически сомнительна».
Уже
хотя бы одним этим книга учит читателя внимательно и критично относиться к
мнимым очевидностям и не идти на поводу у инерций.
И
вообще: «С какого момента человек, с формальной точки зрения являющийся
мигрантом, перестает быть таковым в глазах людей, окружающих его на новой
родине? Что он должен предпринять, чтобы перестать восприниматься как чужой?
Существует ли набор свойств, обладание которыми достаточно для того, чтобы считаться
интегрированным?» И еще того более: «…всегда ли желательно, чтобы интеграция
произошла?» Это все вопросы принципиально открытые — окончательного, а тем
более универсального ответа на них автор нам даже не обещает, — только
частичные и ситуативные.
Далее автор отдельно разбирается с понятием «интеграции
мигрантов» (под которой понимают «по крайней мере, три разных вещи»:
ассимиляцию — то есть полное растворение в населении принимающей страны, и два
вида адаптации: культурную (приспособление к новой культурной среде с
изменением ценностей и норм, но без смены идентичности) и структурную (грубо
говоря, успешную вписанность в рынок труда, которая
заодно предполагает и необходимую языковую
компетенцию).
Демонстрирует,
какие столкновения между привычными (до, опять же, очевидности) европейскими
нормами порождает миграция (и как с ними в разных странах справляются). Так,
все (все!) «государства Запада, принимающие мигрантов» — и являющиеся «по
умолчанию <…> либеральными демократиями» — сталкиваются с ситуацией,
когда требование целостности общества оказывается в противоречии с не
менее безусловным требованием соблюдать права человека. Какие возникают
— практически неминуемо — культурные конфликты: например, споры вокруг дресс-кода, строительства культовых сооружений, применения
норм традиционного права; что бывает, когда ценность свободы самовыражения
наталкивается на опасность оскорбить чьи-то религиозные чувства. Все это
создает большие сложности даже в странах с прекрасно отлаженными и на зависть
работающими правовыми механизмами.
Все это Малахов рассматривает в национальных контекстах;
показывает, как «политики интеграции» развивались в разных странах Западной
Европы (в качестве примеров взяты четыре страны: Бельгия, Нидерланды, Франция и Германия) и
как они устроены там сейчас; какова вообще региональная и локальная специфика
интеграционной политики; как чувствует себя сегодня западный проект мультикультурализма на его символическом и инструментальном
уровнях; в каком состоянии программы интеграции мигрантского
населения в странах Европейского Союза и что в них, при всех различиях, есть
общего. И что, кстати, делается с культурным ландшафтом самих
принимающих стран? (Вообще, из главы, посвященной этому, ясно
следует, что вносимое миграцией динамическое разнообразие культурному ландшафту
— вопреки многочисленным ламентациям о падении культурного уровня, «кризисе
культуры» и т.п. — исключительно на пользу. А «процесс, именуемый
культурным упрощением, омассовлением культуры, ее
коммерциализацией и банализацией, обусловлен иными
причинами. Миграции его сопровождают, но не порождают.»)
Не
переставая быть теоретической монографией, книга оказывается еще и
путеводителем по разным выработанным к нынешнему дню в разных странах мира
«концепциям и практикам» работы с мигрантами, причем существующим на разных
уровнях: от академической литературы до публичных дебатов и повседневной жизни.
В каком-то смысле она может быть поэтому прочитана и
как практическое руководство.
И
самое важное: что из западного опыта все-таки способно пригодиться в нашей
стране?
Этому
вопросу посвящена самая последняя — перед заключением — глава в последней,
четвертой части. Небольшая, зато очень плотная. Всего на полутора десятках
страниц автор анализирует специфику отечественной ситуации, суммирует
соображения европейских экспертов об интеграционном опыте в их собственных
странах и, наконец, формулирует, «что необходимо для успешной интеграции мигрантов
в России».
Отличие
нашей страны от ее западных соседей прежде всего в
том, что в здешних иммиграционных потоках преобладают выходцы из постсоветских
стран — бывшие «свои» (степень «чуждости», по идее, меньше). Далее — в том, что
иммиграция «с целью расселения» началась сравнительно недавно и что над
постоянной эмиграцией (пока?) преобладает временная. А затем начинаются
особенности, увы, одна хуже другой.
Во-первых,
это — невнятность и непоследовательность позиции государства, которое, с одной
стороны, время от времени провозглашает необходимость интеграции пришельцев, а
с другой — не устает напоминать, что «единственная форма трудовой иммиграции,
которая нужна России, есть иммиграция временная, а потому попытки мигрантов
обосноваться на ПМЖ не приветствуются». В результате система мер «по
инкорпорированию новоприбывшего населения» попросту отсутствует, а институты,
ответственные за их интеграцию, — не развиты. Во-вторых — нелиберальная
политическая культура: «такие либеральные ценности, как права человека,
признание меньшинств и толерантность, не пользуются в России популярностью ни в
элитах, ни среди рядовых граждан», что, разумеется, не может благоприятствовать
социальному включению новоприбывших. «Особенность России, — пишет Малахов, —
заключается не столько в мигрантофобии, сколько в
отсутствии институционального противодействия этому явлению». Прибавьте к этому
традиционный «авторитарно-бюрократический стиль управления» и связанную с ним
«чрезмерную централизацию принятия решений и слабость структур власти
локального уровня», и картина складывается совсем не утешительная.
Впрочем,
автор, не расположенный, на читательское счастье, ни к алармизму,
ни к ламентациям и морализаторству, предлагает и внятный, компактный набор
соображений о том, что необходимо (стало быть, возможно
по крайней мере теоретически) сделать для успешной интеграции мигрантов в нашей
стране. Это — «оздоровление в сфере трудовых отношений», прежде всего —
«радикальное улучшение в условиях и размерах оплаты труда»;
«плотная система правовой защиты» и обеспечение доступа мигрантов к правосудию
— а также к гражданству «в строгом соответствии с законом»; помощь им в
овладении русским языком, перестройка системы образования в связи с
изменившимися реалиями (включая «развитие системы профессионально-технического
образования, адресованного как местной молодежи, так и молодым людям мигрантского происхождения») и, наконец, — формирование
толерантного климата в обществе (что, приходится признать, звучит сейчас почти
утопически).
В
самом начале книги, обещая анализ западного опыта, автор предупреждает: «Для
русского читателя такой опыт интересен лишь в той мере, в какой он может быть
применен в России». И вот тут он, думаю, все-таки ошибается. (Тем более, что едва ли не все, что он пишет, синтезируя сказанное, в
заключении, — неплохо ложится на российский материал, даже если сформулировано
на другом материале. Ну, хотя бы та мысль, что «не стоит
преувеличивать роль, которую играют в интеграционных процессах культурные
факторы» и сводить проблематику интеграции новоприбывающих
к достижению их культурной конформности.) Опыт
устроения своих отношений с чужим, минимизации их травматичности,
усиления их конструктивности и плодотворности — кому бы ни принадлежал —
способен быть интересным читателю (и тут тоже не стоит преувеличивать роль
культурных и даже социально-политических различий), кажется, в той мере, в
какой этот читатель причисляет себя к роду человеческому.
__________________________
1
https://www.facebook.com/irina.bogatyryova/posts/983824035030306?comment_id=
984770874935622&ref=notif¬if_t=feed_comment_reply
2 Там
же.