Читая исповедь Сейдахмета Куттыкадама
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2016
«…Один из Последних истинных и простодушных Евразийских
Кочевников, умеющих с варварской непосредственностью смотреть в лицо фактам и
видеть их в наготе и помнящих воинское искусство своих предков, — осмелился
написать то, что написал…»
Написал — книгу. Одно из ярчайших моих читательских
впечатлений последнего времени. И загадочных.
Называется: «Дао Алтая».
Что такое Алтай, объяснять не надо.
Что такое Дао — пожалуй, надо (чтобы не увязать в китайской
древности): это — Предопределение. Или Предназначение. Или Предпочтение.
Сверхзадача книги — в подзаголовке: «Исток человеческой
цивилизации».
Три с половиной сотни страниц текста, полного предположений,
гипотез, загадок, отгадок. Еще сотня страниц ссылок и примечаний. Автор — Сейдахмет Куттыкадам — лидер
казахской публицистики, список званий занимает еще целую страницу. Можно
сказать, академик. (Редактор книги — Сергей Ключников — тоже академик,
российский).
Я еще не настолько офонарел,
чтобы решиться рецензировать издание, неприступно академическое по объему
фактов и неприступно же необъятное по заявленной теме. Исток Человеческой
Цивилизации — ничего себе, замах! Алтай как исходная точка этой Цивилизации —
ничего себе, отмашка… Ученые, придерживающиеся других точек зрения, пусть
рецензируют эту.
Я позволю себе лишь несколько свободных рассуждений по ходу
чтения. Без всякой категоричности. В тексте книги — тоже никакой
категоричности. Более того, сомнения лучатся из каждого утверждения или
предположения.
Кстати. Виртуозное владение интонациями такого раздумчивого
склада русской речи все-таки требует комментария. Наш казахский друг писал
книгу по-русски, я должен снять шляпу перед его русским языком — так он им
владеет. Что я и делаю. И приступаю к диалогу с Сейдахметом
Куттыкадамом по свободно избираемым мною вопросам.
Мой первый вопрос: что можно сказать о нынешней ситуации,
имея в виду взаимоотношения народов — в глобальном масштабе? То есть оставив в стороне казахско-русские сюжеты (сжато
описанные в последней части книги). Пережитый с неуходящей
болью 1986 год, когда вольный тюркский дух взбунтовался против тоталитаризма,
бунт был подавлен, но и советская держава почувствовала острые симптомы
распада. С той поры взаимоотношения Казахстана и России как суверенных
государств вышли на новый качественный уровень. Мой собеседник этой теперешней
темы не касается, я — тоже.
Вопрос, на который я хочу найти ответ, касается глобальной,
всемирной, всечеловеческой реальности. Как она мыслится?
Мыслится так:
«Ситуация все более напоминает глобальный мир во время
вселенской чумы…» «Человечество заблудилось в дебрях собственных бесполезных
изобретений…» «Весь мир растерян, не знает, что делать…»
При всей эмоциональности этих определений — они
последовательны и бьют в одну точку. И в этой точке я абсолютно схожусь с Сейдахметом Куттыкадамом. У меня
такое же ощущение. Человечество дошло до черты, за которой — неведомое будущее,
если оно есть.
К перечисляемым при этом признакам глобального кризиса (оргия
потребительства, авантюризм правителей, безответственность
чиновников, самозабвенно-бессмысленные СМИ, безудержный в безнаказанности
Интернет…) я бы прибавил агрессивность молодежи, не знающей, куда деть энергию.
Эпидемия немотивированных убийств… Тысячи новобранцев,
хлынувших в Исламское Государство в надежде найти оправдание скопившейся
безадресной злобе…Очередь самоубийц, готовых к исполнению любого теракта…
В мои времена целые поколения готовы были умереть за свое
будущее; теперь — ни будущего, ни прошлого: жизнь ровно ничего не стоит, ни
своя, ни чужая…
Пахнет концом света? Именно мысль о конце побуждает
проницательных людей во всех концах света задумываться о начале… Мой собеседник
— один из них.
Возвращаясь мыслью к Началу, упираюсь в немедленный «детский»
вопрос: исток человеческой цивилизации — не знал других вариантов? То есть:
были ли и другие возможные истоки человечества или только один? Тут, кажется,
мы расходимся с уважаемым оппонентом: он интуитивно тянется к осознанию
уникальности, а я — так же интуитивно —
к предположению, что вариантов земного осуществления было несколько и, может
быть, иные просто отброшены. Это не значит, что упущен рай на земле — рай
невозможен! — но возможны другие варианты Бытия, такие же трагические, как наш… Почему-то мне легче, если они есть.
А если реален в Истории Вселенной только один вариант (наш), значит… он и исчерпается до конца. И будет конец. Конец
того, что можно осмыслить, конец того, кто может осмыслять. Не хочу!
Веря в этот единственный вариант, Сейдахмет
Куттыкадам ищет исток человеческой цивилизации. Это —
Алтай. Точка, от которой на протяжении тысяч и тысяч лет уходили на все четыре
стороны света племена, помнящие или забывшие, кто они и откуда. Конечно, это
гипотеза. Другие гипотезы ставят в такую точку исхода Гималаи, Памир, Кавказ,
Альпы, Карпаты…
Кандидатура Алтая подкреплена десятками тысяч артефактов,
найденных за последние десятилетия в долине реки Ануй
на северо-западе Алтая. Двадцать два
культурных слоя возрастом в двести тысяч лет. Плюс вера в эту гипотезу.
Нельзя исключить, что в грядущие десятилетия у археологов
дойдут руки, и не менее весомые аргументы будут раскопаны… в песках Сахары, в
дебрях Амазонки, в истоптанных могильниках Китая… И
будут другие гипотезы. И откроется Истина в новых координатах. А смысл изменится?
— спрашиваю я.
Меня воодушевляет то обстоятельство, что мой собеседник ищет
Истину, вдумываясь не столько в замшелые легенды и продувные
проповеди интеллектуалов, сколько в непреложные свидетельства Природы. Три
великие религии Единобожия спорят между собой о том, чей Бог истиннее; о том же спорят расколовшиеся версии этих
религий. А мой казахский собеседник, отметив, что на Алтае три главные религии
изначально смыкаются, рисует пейзаж. В кого должен верить кочевник, в
одиночестве пересекающий бескрайнюю степь? В Единственного Собеседника посреди
этой пустоты. Именно в Одного, интимно реального…
«Величайшие пророки Единобожия: Заратустра, Моисей и Мухаммед
были кочевниками, да и Иисус кочевал почти всю свою жизнь». Меня этот
психологический этюд убеждает больше богословских штудий. Единобожие — ответ человека кочевью. Ответ
одиночеству. В условиях Пра-Деревни или, тем более, Пра-Города сонм Богов будет и многочисленнее, и невнятнее.
А тут — Природа: степь, солнышко над степью…И Един
Бог.
А если солнышка станет слишком много? Это отразится на ликах
всечеловеческой цивилизации? Еще как отразится! Неотвратимо и непредсказуемо.
Вот еще один восхитивший меня фрагмент праалтайского мироописания.
Солнышка стало больше; трава высыхает. Скоту мало корма. Для прокорма требуется
все больше места. Арии из оседлого племени все дальше удаляются от места
постоянного проживания и из оседлых жителей становятся кочевниками. То есть поручив себя Единому Богу, вырабатывают — на случай
стычки с соседями — железную дисциплину и агрессивную крутость.
Этот характер постепенно прославился на все человечество:
возникла арийская раса — непреклонная и целеустремленная; арийский символ удачи
— свастика — стала перехватываться другими претендентами на арийский образ.
«В Европе они растворились среди древних кельтских,
германских и западных славянских племен, оставив язык, мифы и тревожную память
о своих победах», — пишет Сейдахмет Куттыкадам и завершает свой этюд фразой: — Нацисты,
прослышав о том, что «череп и кости» имеют арийское происхождение, переняли их.
Но придали зловещий характер, сделав отличительным знаком безжалостных и
кровавых служителей смерти — «эсэсовцев». И в завершение: «Сейчас истолкование
двух этих символов стало носить неприличный характер, и, наверное, пройдет не один
век прежде, чем будет восстановлен их истинный смысл».
Я бы добавил: сейчас, когда реваншисты демонстративно
пересматривают ход и итоги Второй мировой войны, эти
символы в гитлеровской окраске опять гуляют по европейским столицам… А в небе
по-прежнему гуляет солнышко?.. На мое сознание такие виражи всечеловеческой
цивилизации накладываются ощущением какой-то горькой безысходности.
В истоке человеческой цивилизации Сейдахмет
Куттыкадам выстраивает гипотетическую картину,
схваченную железной логикой и волевым импульсом преемства. Но поверх этой
мускульно-прочной гипотезы стелется отблеск непредсказуемости, отдающий
обреченностью. Картина эпического разворота мировой цивилизации по ходу
разворота вширь начинает напоминать картину растрат и утрат. Куда исчезают
племена и народы? Жесткий ответ: они исчезают под копытами
соседей-завоевателей. Если сопротивляются.
И все?! А если иные исчезают добровольно, приняв чужую
систему ценностей: забыв свое имя, язык, традиции? Сколько угодно! Исчезновение
подстерегает все племена и государства: и мелкие, крупные. Включая и таких
гигантов, как империи.
«Первая мировая война сокрушила четыре империи», — подсчитал
мой собеседник. Вслед за ним я подсчитываю, сколько вторая поставила под
вопрос: две?…больше?
Да все империи смертны! Как я должен отнестись к этому
фатальному ходу событий? Утешаться тем, что в 21-м веке останется великим
только Китай? Меня такое предсказание мало утешает: я родился и вырос не в
Китае, а в России, в Советском Союзе — в одной из мировых империй 20-го века. И
я не просто принял факт своей национальной «прописки», я ее сознательно выбрал.
Это мое личное решение: я — русский. Если исчезнет Россия (Московия, Русь),
смысл моей личности утратится. Личность жива, пока жива ее духовная
идентичность. Моя мечта — чтобы Россия не исчезла.
И вот в уголке этой моей веры в Россию — скребется мысль о
том, что когда-нибудь и она исчезнет!
Да что ж делать, если человеческая цивилизация, так
вдохновенно возведенная к Единому Истоку в книге потомственного кочевника,
неуклонного наследника тюрок, — идет по пути распада? И никак нельзя
предотвратить такую перспективу…
Или попробовать?
Мой собеседник ссылается на современного американского
футуролога Элвина Тоффлера:
вслед за тремя волнами цивилизации — аграрной, индустриальной и информационной
— должна прийти Духовная. Оговаривается: подобное предположение может
показаться немыслимой утопией и вызвать откровенную иронию.
От иронии я далек, но некоторые сомнения меня посещают. В рай
на Земле я не верю. Разве что такой рай будет веселить душу как предмет
вожделения (морковка перед мордой запряженной лошади).
Да и мой собеседник повторяет за мудрецами прошлого: земного рая нет и никогда не будет, но если к нему не стремиться,
неизбежно падение в ад.
Адские детали нашего нынешнего бытия, наверное, поддаются
выправлению. Укротить оргию потребления, унять рекламу удовольствий… Дать молодым идеи и цели, способные вытеснить
беспредметную агрессивность, ищущую цели где угодно. Унять безумных лидеров
агрессии. И еще — по тому же Тоффлеру: «корпорации
должны уступить место университетам, а бизнесмены — ученым».
Да, так! По конкретным параметрам можно попытаться умерить
безумие стервенеющей реальности, но как изменить
изначальную природу человечества, которое неведомо как оседлало земной шарик,
неведомо как уцелевший в представлении космических миров?
Только если каким-то невообразимым образом природа Бытия
переживет качественный скачок, подобный тому, который ее когда-то породил. Рая
и в этом случае не будет. Человечество продолжит вечную и непостижимую тяжбу
Добра и Зла. Не знаю, мыслимо ли это.
Расстаюсь с моим казахским собеседником, благодарный ему за
великолепную книгу, порождающую столь немыслимые эмоции, и завершу диалог
чем-то вроде эмоционального самоанализа,
Итак, Авиценна или Декарт? То есть: «Совесть болит, когда она
здорова»? Или: «Мыслю — значит, существую»?
Я склонен к первому варианту. Но не потому, что Восток мне
ближе, чем Запад. А потому, что русская душа не может окончательно решить, где
она. По извечной ситуации Россия — между
несходящимися краями. Между Востоком и Западом. Между
Севером и Югом. Между законом и благодатью. Между режимом и бунтом. Между
всемирным коммунизмом и кровавой платой за него…
Ни к какому краю прибиться не можем, но и соединить края,
сопрячь, сцепить — не получается. Всем сочувствуем, никого не осчастливили.
Совесть болит, но не потому, что здорова, а потому, что больна. В том варианте,
как у Достоевского: больная наша совесть — обратная сторона нашей всеотзывчивости.
Так все-таки: Декарт мне милей или Авиценна? Декарт — чтобы
мысль разрешить. Не как самоцель, а как путь к Истине. В Истине — смысл. Высший
Смысл! Его ищу. А конкретный смысл нашего диалога точно определил на сегодня
мой собеседник:
— Русские и казахи хорошо ладят между собой.
Именно!