Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2016
Шафранская Э.Ф. Туркестанский текст в русской
культуре: колониальная проза Николая Каразина
(историко-литературный и
культурно-этнографический комментарий). СПб.: Свое
издательство, 2016.
В
своей новой книге «Туркестанский текст в русской культуре: колониальная проза
Николая Каразина» доктор филологических наук Элеонора
Шафранская продолжает исследовать и фиксировать
артефакты, выражения и понятия, пришедшие в обиход россиян из Средней Азии.
Предыдущая работа Шафранской в этом направлении была
посвящена «ташкентскому тексту» в русской культуре (по аналогии с
«петербургским текстом» Владимира Топорова), а также
образцам современной прозы, которые послужили его источником.
Писатель
и художник Николай Каразин
— в истории отечественного искусства фигура загадочная, полузабытая и отчасти
маргинальная. Его имя было на слуху во второй половине XIX века, когда
происходило завоевание Туркестана. Плодовитый и талантливый литератор
и живописец взял на себя роль русского Киплинга — новые восточные земли империи
впервые были увидены российским читателем глазами Каразина.
Однако после революции о немирном характере присоединения государств Средней Азии к России предпочли забыть. Произведения
писателя с их батальными сценами и реалистическим изображением взаимоотношений
завоевателей и местных жителей оказались вырванной страницей истории нашей
культуры. В советское время его проза не переиздавалась. Единственный сборник
произведений Каразина в новой, послереволюционной
орфографии — «Погоня за наживой» — вышел в 1993 году. Стремясь восполнить
пробел, Элеонора Шафранская в своей книге не только
подробно останавливается на поэтике Каразина, но и
обильно цитирует тексты этого автора: «Кибитки установили, котлы поставили на
таганы, стряпня началась, и работникам ничего более не оставалось делать, как
сесть на корточки и спокойно дожидаться вечера, любуясь, как вдали охотятся
чуть заметные всадники» («На далеких окраинах»).
На
материале повестей и рассказов автор исследования показывает, что многие
связанные с Востоком реалии, понятия и речевые обороты вошли в русскую
литературу благодаря ныне забытому беллетристу. Среди них «базар», «плов»,
«буза», прикладываемая к животу рука, сидение на корточках…
«…Заслуживает
внимания, — пишет Шафранская, — то, как писатель
вплетает в ткань своих произведений… особенности быта чужой культуры, — это во-первых; во-вторых, крайне частотное упоминание Каразиным — на разные лады — всех этих иноэтнокультурных
черт жизни имеет… четкую цель: привлечь внимание читателя, акцентировать его на
этих экзотизмах. Возможно, что не всё, прописанное Каразиным, зафиксировано впервые именно им. Но писатель
принадлежит к официально первой волне освоения Туркестана, поэтому его вполне
можно считать пионером в литературной этногра-фии
края. Туркестанский текст русской литературы не столько инициирован Каразиным… сколько им и создан:
бесчисленное повторение одних и тех же деталей быта и культуры, перехо-дящих из произведения в произведение, превращает их
в паттерны/сигнатуры, или, иными словами, в прецедентные культурные
образы-клише в самих кара-зинских текстах…»
Подробно
останавливается Элеонора Шафранская на сюжетных и
образных пересечениях прозы Каразина с произве-дениями его более знаменитых совре-менников
— Льва Толстого, Чехова, Салтыкова-Щедрина, Лескова, Черны-шевского… В литературе, как в живом организме, непрерывно происходит
обмен и заимствование идей, приемов, сюжетных ходов. И писатели первого ряда в
исторической перспективе нередко оказы-ваются
в более выгодном положении: их тексты в силу большей известности воспринимаются
как первоисточник того или иного художественного решения. Шафранская,
например, обращает внима-ние
на близость сцен, когда муж застает жену с любовником, в «Крейцеровой
сонате» и каразинском романе «Погоня за наживой»,
опубликованном за семь лет до выхода повести Толстого. В подтверж-дение своих слов автор исследования приводит
оба фрагмента, где наиболее явно совпадающие моменты выделены жирным шрифтом.
Таким
же образом, в двух колонках, сопоставляются фрагменты произведений Николая Каразина с чеховскими текстами («Вишнёвый сад»,
«Крыжовник», «Дама с собачкой»), а затем и с прозой советской писательницы Анны
Алматинской.
Элеонора
Шафранская пытается не только разобраться в
литературных достоинствах прозы Каразина, его влиянии
на современников и вкладе писателя в этнографическое исследование края, но и
понять его общественную, гражданскую позицию по отношению к происходящим в
Туркестане событиям. «По прочтении каразинской
художественной прозы и публицистики, — замечает исследо— ватель,
— бросается в глаза разность авторской позиции. В публицистике, в очерковых
текстах Каразин категоричен:
Восток — дик. В художественных текстах, написанных на основе очерковых, Каразин звучит совсем по-другому: появляется
отстраненность… даже критические ноты в адрес той стороны, которую он…
представляет <…> Ориентализм прозы Каразина
представляется, по большей части, классическим: писатель изображает иную
культуру, нравы, быт — с сочув-ствием
и заинтересованностью, исходя-щими от субъекта
повествования. В изображении наиболее экстремальных ниш бытия и быта Востока
появляется критический анализ, исходящий от человека европейской культуры». И в
то же время Каразин в литературном творчестве «не
совсем соответствует своей миссии классического колонизатора». В его ориентализме «прописаны две точки зрения
участников процесса, колониза-торов
и колонизуемых, находящихся по обе стороны военного и этнокультурного
противостояния…»
Отдельного
разговора заслуживает используемая в книге терминология. Шафранская
настаивает на оправданности и уместности термина «колониальная» применительно к
прозе Каразина. Не все ее коллеги разделяют это
убеждение. Автор сетует на то, что инерция «ориентализма советского разлива»
все еще «ощутима в профессиональном сообществе филологов: нередко приходится
слышать недовольные, возмущенные реплики — реакцию на термины колониальная/постколониальная русская литература». В советской традиции было принято употреблять
эти термины исключительно по отношению к зарубежной истории: предполагалось,
что народы СССР и России входили в состав империи добровольно, преимущественно
бескровно и последствия присоединения были для них только положительны. Проза
Николая Каразина, по мнению Шафранской,
«разрушает благолепный флер этой миссии».
В
качестве приложения к книге автор целиком приводит рассказ Каразина
«Ургут: из походных записок линейца», впервые
опубликованный в 1874 году в журнале «Дело». Выбор именно этого рассказа,
по-видимому, обусловлен в какой-то степени упомянутой полемикой по поводу
колонизации. «Уже расставлены были часовые, и караул расположился как дома;
вдруг неожиданный выстрел загремел под воротными сводами, густой дым повалил из
незамеченной двери, и один из караульных солдат, раненный в спину, вскрикнув,
присел на ступени лестницы. Наши бросились к преда-тельской двери, но оттуда раздалось еще
несколько выстрелов; тогда солдаты, в свою очередь, принялись стрелять в темное
пространство, и ни один выстрел, несмотря на то, что пущен был наудачу, не
пропадал даром. Сперва послышались бранные,
озлобленные крики, потом все затихло. Тогда наши, вооружившись длинными
баграми, которые стояли в углу, неподалеку от ворот, принялись вытаскивать
осажденных, и на свет стали появляться, одна за другою, растерзанные фигуры в
красных и синих халатах».
Сегодня
в бывших союзных республиках отношение к России и ее
многолетнему присутствию там, безусловно, сложнее, чем к типичному захватчику и
колонизатору (автор касается и этого момента, когда пишет о связанных с Россией
новых мифах и ностальгии, порожденной уходом «нетитульных»
наций из среднеазиатского региона). Однако Каразин, в
силу содержания его произведений, очевидно, и сегодня едва ли может
рассчитывать на теплый прием на постсоветском пространстве. Тем важнее
проделанная исследователем добросовестная работа по возвращению в
литературоведческий обиход потерянного имени. Возможно, это станет еще одним
шагом на пути изживания историко-культурных мифов, без чего немыслимо ни
истинное понимание собственной истории, ни формирование новой национальной
идентичности.