Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2016
Олеся Николаева, поэт, прозаик (г.Москва)
Все
детство прошло с Чуковским, которого я знала и знаю до сих пор наизусть. Можно
сказать, что именно он открыл мне прекрасный словесный преображенный мир и оказал
влияние не только человеческое, воспитательное, но и эстетическое. Вообще много
в нем было такого, что, прикасаясь к мягкой душевной ткани, придавало ей форму.
Ну, например, когда мне мама и бабушка читали из «Крокодила» вот эти строки, я
неизменно, даже зная, что все окончится хорошо, заливалась горькими слезами
сострадания к бедной мамочке:
Бедная девочка Лялечка!
С куклой гуляла она
И на Таврической улице
Вдруг увидала слона…
А на Таврической улице
Мамочка Лялечку ждёт:
— Где ж моя бедная Лялечка?
Что же она не идёт?
Жалко,
конечно, было и Лялечку, которая заблудилась и попала
в лапы гориллы, но вот эта мамочка, сердце которой разрывалось от горя! Я
перенесла на себя образ этой Лялечки и всегда помнила
про эту близкую душу («мамочки»), которая, если что, страдает по моей вине:
какое-то повышенное чувство личной ответственности.
Любила
я и сказки Пушкина, и «У Лукоморья дуб зелёный», в которых была тайна и
красота, переливавшаяся через край самого текста и распространявшая свой свет
вокруг. Очень любила Ершова «Конька-Горбунка».
Читали мне и Барто, и Маршака, и Заходера, и Виталия Бианки, и Волкова «Волшебник
Изумрудного города», и «Сказки дядюшки Римуса», и «Винни Пуха», и сказки — всякие: русские, французские (Шарля
Перро), итальянские, узбекские.
Потом
я сама научилась читать и уже осваивала все, что было в доме: Майн Рида, Фенимора Купера, Вальтера
Скотта, Мало «Без семьи», «Путешествие Гулливера» Свифта, «Розинзона
Крузо» Дефо, Марка Твена «Принц и нищий», Диккенса «Жизнь и приключения Оливера
Твиста» и, конечно, Дюма. До сих пор люблю «Три мушкетёра» — великая
книга!
Читала я и Гайдара, причем не только «Тимур и его команда»,
но и «Чук и Гек», и «Военную тайну», но я его не очень ценила, как и Рыбакова с
«Кортиком» и Катаева с «Белеет парус одинокий», впрочем, как и Каверина «Два
капитана», как и Льва Кассиля «Великое противостояние», освоенное мною в
Филатовской больнице в возрасте девяти лет: все-таки рассказы о дальних странах,
чудесных путешествиях и волшебных приключениях, романтика и экзотика мне
нравились куда больше, чем приглушенные краски и низкие тучи отечественной
литературы XX века.
А
в двенадцать лет у меня произошел перелом: я прочитала «Героя нашего времени» и
безумно полюбила русскую литературу. Прежде всего
Пушкина и Гоголя, у которых слово ощущалось на вкус, а к пятнадцати годам уже
не могла оторваться от Достоевского и Толстого.
Я
вообще читала очень много, притом любила размышлять о психологии героев и
разговаривать с друзьями о книгах, но и время было такое, когда не читать было
стыдно.
Но
вот что важно: эти книги заложили в меня эпистемологические
основы — те интерпретационные механизмы, уходящие в национальные
культурно-религиозные глубины, которые помогали распознавать архетипическое, отделять злаки от плевел. Что я имею в
виду?
Поясню
это на примере своего знакомого, который отправился читать лекции по литературе
в американский университет и пришел в отчаянье на первом же занятии. Разбирали
«Собачье сердце», и американские студенты в один голос стали утверждать, что
положительный герой там — Шариков, а злодей — это профессор Преображенский: как
же, ведь он нарушил права Шарикова, лишив его выбора,
— он же не спросил, хочет ли тот быть превращенным в человека из собаки и
наоборот. Профессор Преображенский был обличен ими также в нетолерантности:
вместо того чтобы откликнуться на требование Швондера
поделить свою многокомнатную квартиру, выказал ему презрение и выставил за
дверь. И вот доказать этим американским студентам неправомочность именно такой
интерпретации Булгакова не было никакой возможности, несмотря на
интеллектуальные усилия русского лектора, настолько в них были заложены иные эпистемы.
Словом,
детское и подростковое чтение классики закладывает в душу эстетический и
нравственный компас, который, быть может, и во взрослом человеке всю жизнь
реагирует на пошлость и завиральность, предупреждая и
предохраняя от них.