Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2016
В
последние десять лет в русской словесности произошла небольшая компактная
революция. Вокзалы и телеграф никто не занимал, на решетки не лез и знаменами
не размахивал. Все случилось тише и симпатичнее.
Речь
— о воскрешении литературы для детей и подростков. О том, что она стала играть
на литературном поле наравне со «взрослой». Временами
ее даже переигрывая.
Десять
лет назад, когда я писал рецензию на первые книги, вышедшие в «Детском проекте
Людмилы Улицкой», ситуация еще напоминала пустыню. Что-то только-только
появлялось. Несколько серьезных авторов, пробовавших — скорее в порядке личного
эксперимента — написать что-то для детей: Улицкая, Вишневецкая, Акунин…
Несколько спорадических обзоров в толстожурнальной
периодике: Е.Марголис, О.Лебёдушкиной, О.Бугославской…
Сегодня
детская литература — на гребне волны.
Она
вполне солидно представлена в премиальном сегменте. «Заветная мечта» (2006 —
2009), «Книгуру» (с 2010), номинация «Детство.
Отрочество. Юность» «Ясной поляны» (с 2012), Президентская премия (с 2014)…
Ведущие толстые журналы регулярно публикуют обзоры детских книг , выпускают специализированные «детские»
номера1… Выходят и специализированные журналы по детлиту: бумажная «Библиотека в школе», электронный
«Переплёт». По проблемам детской литературы проходят конференции, круглые
столы, обсуждения… Солидные стеллажи с книжками от «для самых маленьких» до
«почти больших» в книжных магазинах…
Все
— как у «взрослых». Даже еще серьезнее.
В
продвижении детлита сошлись интересы политических
элит и книжного бизнеса. Для политиков всё, что идет по графе «забота о нашем
будущем», приносит существенный символический капитал. Для издателей и
книготорговцев — это капитал вполне осязаемый: детские книги (в отличие, увы,
от «взрослых») все еще считаются хорошим подарком; их покупают.
Как
и после любой революции, не всё идет гладко. Одно дело — завоевать (вернуть)
себе место под литературным солнцем. Другое —
утвердиться на нем, обжиться и обустроиться.
Поскольку
этот номер «ДН» — «подростковый», остановлюсь подробнее на этом сегменте. Тем
более что он как раз выглядит наиболее проблемным.
Восстановление
и обустройство в нем идет гораздо труднее. Об этом говорят сами детские
писатели. На это жалуются критики. Недавно беседовал с людьми из Издательского
Совета РПЦ — те же проблемы. Современные тексты на христианскую тематику для
малышей и «младшешкольников» есть; для подростков —
их остро не хватает. (Впрочем, «конфессиональный» худлит
— тема отдельного разговора.)
Причины
разные. Отчасти — коммерческие. Подростковая книга — это уже не гибрид книги и
игрушки; она менее «подарочна» и потому — менее
покупаема.
Чтение
подростка гораздо труднее направлять и контролировать. В отличие от «ранне-детской» книжки «подростковая» имеет меньше шансов
быть прочитанной: она не читается вслух на ночь родителями, по ней не учат
читать… Есть, конечно, школьная программа с ее набором обязательных
произведений. Но набор этот сегодня целиком ориентирован на классику. Что
разительно отличает его от позднесоветской школьной
программы (и списка для внеклассного чтения), куда входили — наряду с классикой
— и проза еще живших и здравствовавших современников. Катаева, Полевого, Баруздина, Алексина…
Не
подкреплена современная русская литература для подростков не только «школьным
ресурсом»: она, что еще важнее, не подкреплена «зрелищно». Прежде всего —
кинематографом. «Взрослая» литература еще как-то может существовать без выхода
на экран2 . Но для
подростка, не имеющего достаточного опыта чтения и ориентации среди книг,
экранизация — один из главных навигаторов.
Опять
же, в 70-е–80-е (а с чем еще сравнивать?) почти все значимые подростковые
тексты достаточно оперативно — и довольно качественно — экранизировались. После
чего возникала новая волна читательского внимания3 . Другой
пример, более свежий: можно только догадываться, сколько миллионов читателей
добавила романной серии Роулинг ее экранизация с
бессменным Гарри Поттером — Дэниелом
Рэдклиффом. Много ли книг современных российских
авторов, пишущих для подростков, сегодня «попадают на пленку»?
Могут
возразить, что и имен уровня Роулинг у нас нет. С
одной стороны — возможно. Уровень литературы для подростков — насколько могу
судить по спорадическим пролистываниям
и прочитываниям — оставляет желать лучшего. Как
заметил Сергей Костырко, вспоминая о своей работе в
экспертном совете «Заветной мечты»: «Многие тексты казались интересными, но —
только при беглом прочтении, чуть замедляешь чтение — и текст хочется все время
править»4 .
Впрочем,
талантливые авторы есть; заметно и желание издателей издавать и продвигать
«авторские» серии.
И
все же — крупных, узнаваемых имен фактически нет5 . «Взрослый»
читатель без них обходиться еще может: во «взрослой» литературе смена имен
всегда происходит быстрее, мода на одно сменяется модой на другое…
Подростковая литература в этом плане более консервативна. У подростка —
повторюсь — еще нет того читательского опыта, каким располагает взрослый, той
свободы в ориентации среди книжных новинок. Здесь авторское имя — главное
средство навигации. Не говорю уже о том лично-доверительном отношении, которое
устанавливается в этом возрасте к любимому автору…
Здесь,
пожалуй, не удержусь — и помяну своего «подросткового» автора, которого читал —
одну книгу за другой — где-то между 8 и 11. То есть любил и читал я тогда
многих — и Волкова с его «Эллиадой», и Брэдбери…
Но
сейчас, обдумывая и набрасывая эту заметку, вспомнил именно Юрия Яковлева.
Всплыла
даже одна фраза из его повести «Самая трудная роль»: «На повороте заплакал
трамвай…»
Сегодня
Яковлев несколько подзабыт — возможно, заслуженно: не знаю. Судя по
воспоминаниям, человек был временами не слишком приятный,
конъюнктурно-ортодоксальный…
Но
— «Юрий Яковлев» было действительно именем. Одним из немногих крупных и
очевидных имен в советской подростковой литературе.
Вспомнил
его не для того, чтобы противопоставить нынешним авторам. А чтобы разобраться,
из чего было «сделано» это имя.
Прежде
всего, качество прозы. Сейчас, чтобы проверить точность «трамвайной» цитаты, «загуглил» ее — и неожиданно для себя начал перечитывать всю
повесть…
«…Во
дворе Инга задержалась. Две старушки выбивали
половичок. Они делали это слаженно и забавно, словно играли в забытую игру
своего детства. Половичок взлетал вверх, падал вниз и оглушительно хлопал,
выпуская облачко пыли.
Потом
через двор прошёл усталый грязный человек. От него пахло зверем, словно он
ночевал в медвежьей берлоге. Инга пошла за ним. Он
оглянулся, потёр ладонью заросшую щетиной щёку, и девочка заметила, что один
глаз у него стеклянный. Ей стало не по себе, и она вернулась, чтобы посмотреть
на играющих старушек, но они уже ушли со своим половичком».
Такую
прозу не хочется «все время править».
Яковлев,
разумеется, не был блестящим стилистом — но подростковому писателю
стилистический эквилибризм скорее противопоказан.
Чувство словесной ткани у него, безусловно, было. Прибавим к этому
наблюдательность — и умение говорить с подростком о том, что его — подростка —
отличает от малыша: первое столкновение с любовью и смертью. У Яковлева об этом
столкновении — лучшие его страницы. И еще — о слабости: его герои — «слабаки», которым приходится быть сильными. И это — тоже
важный, «маркирующий» для подростковой прозы момент: подросток бессознательно
ищет в книгах ответ на вопрос, как быть сильным.
Именно
это задержалось в памяти — вместе с «заплакавшим трамваем» — от рассказов и
повестей Яковлева. А не пионерские ритуалы, иностранные шпионы и прочая
неизбежная идеологическая бутафория.
Итак,
первое — качество прозы, вполне сопоставимое со
«взрослой»; но при этом — заточенность именно на
подростка. Второе — важное для автора, пишущего для этой аудитории, свойство —
продуктивность. Я, если не изменяет память, прочел четыре книги Яковлева; а у
него их вышло (прозы) — с начала 60-х до начала 90-х — около сорока. Дефицитом
не были — но в книжных не залеживались. Добавим к
этому «фактор Ш» — включение в школьную программу. И —
разумеется, многочисленные экранизации. «Три веселые смены», «Мы смерти
смотрели в лицо», не говоря о мультдилогии про
Умку…
При
некотором упрощении — «ингредиенты» литературного имени названы. Качество
прозы. Авторская продуктивность. Покупательная доступность (умеренная цена,
достаточный тираж). Экранизированность. Включенность
в образовательный процесс.
Ну
и, разумеется, как это ни банально звучит — любовь к своему ремеслу, ремеслу
детского писателя, понимание его важности. Об этом тоже точные слова у
Яковлева: «Есть писатели, которые стесняются называться “детскими”. Я — детский
писатель и горжусь этим званием. …Я не очень-то люблю таких людей, которых
невозможно представить себе детьми. Мне кажется, что в настоящем человеке до
последних его дней сохраняется драгоценный запас детства…»6
Тут,
собственно, добавить нечего: этим и завершу.
______________
1 Например, одиннадцатые номера прошлогодних «Дружбы народов»
и «Октября».
2 Впрочем, даже эмпирически было заметно, насколько возрос
читательский интерес, скажем, к книгам А.Иванова после выхода «Географ глобус
пропил». Или — Дениса Осокина после экранизации «Овсянок» и «Небесных жён
луговых мари».
3
Хорошо помню, как после выхода «Приключений Электроника» все буквально начали
выхватывать друг у друга из рук книжку про «Электроника — мальчика из чемодана», которую до того почти
никто из моих тогдашних — довольно начитанных — сверстников-подростков не
читал…
4
http://magazines.russ.ru/project/club/dl.html
5
Я не имею в виду ныне здравствующих
авторов, чья известность родом, опять же, из 70-х — 80-х, — Крапивина,
Воскобойникова…
6
Юрий Яковлев. Немного о себе
(http://www.libok.net/writer/5642/kniga/46487/yakovlev_yuriy_yakovlevich /nemnogo_o_sebe/read).