Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2016
Стас Тыркин —
кинокритик, куратор. Программный директор
фестиваля «Движение».
А.С.:
Вы один из отборщиков ММКФ, программный директор фестиваля «Движение», кинокритик,
ценитель радикальных фильмов. Почему именно радикальных? Какое кино является радикальным
лично для вас?
С.Т.:
Вспоминается анекдот: «Могли бы вы полюбить радикала?» — «Ради чего??» Чем больше
смотришь, тем меньше впечатляешься. Но, надеюсь, я никогда
не дойду до того состояния, что мне будет нравиться фильм только потому, что там
отрезают кому-нибудь клитор или происходит еще что-нибудь в том же духе. Мне, кстати,
в свое время совершенно не понравился «Антихрист» Триера. При
том, что он, наверное, по-своему радикален. Хотя модернистские выпады художников,
возомнивших себя великими, демиургами, — по определению демоде.
Это все устаревшие традиции кино ХХ века. Современные режиссеры скромнее. И новейший
тренд, который мы отражаем и на фестивале на «Стрелке», — это то, что авторы вкладывают
вполне себе нонконформистские смыслы во вполне себе конформистские жанры — роуд-муви («Капитан Фантастик»), драма об отношениях отца и
дочери («Тони Эрдман») и т.д. Практика употребления кинообразов так изменилась в последние годы, что всякий, кто
не работает с популярными жанрами, обречен прозябать в
фестивальном гетто. В лучшем случае. Фильм, снятый непонятно кем непонятно для кого,
— это, наверное, и есть самый радикальный фильм, сегодня возможный. Но боюсь, он
не будет интересным.
А.С.:
Кинофестивали отражают новинки и упадок кино. Какой именно фестиваль/фестивали
сегодня показывает самые новые, если говорить о киноязыке,
фильмы?
С.Т.:
Нет такого одного фестиваля, где гарантированно увидишь «новый
киноязык». Даже Локарно и Роттердам, как бы призванные его экспонировать, не в состоянии справиться с этой
задачей. Чаще всего туда просто попадает соответственно венецианский и берлинский
отсев. И если Роттердам окончательно превратился в арт-гетто,
где показывают часто совершенно несмотрибельное кино для
полутора десятков синематечных крыс, то Локарно работает
интереснее — хотя бы потому, что там есть Пьяцца Гранде,
где крутят кино под открытым небом для 8 тысяч человек. Там меньше ощущения затхлости
и больше воздуха во всех смыслах. Но в целом есть ощущение, что хороших фильмов
становится меньше (хотя само это понятие тоже утратило всякий смысл), и даже на
тройку ведущих европейских фестивалей их не хватает. В 2016 году мы продолжаем в
массе смотреть фильмы ХХ века. Если увидишь пару любопытных фильмов в Канне, пару
в Венеции, один в Локарно, то уже спасибо большое.
А.С.:
Говорят, Римский кинофестиваль вскоре может вполне обойти по статусу Венецианский.
Это слухи или реальная тенденция? Какие фестивали сегодня хиреют, а какие набирают
вес?
С.Т.:
Этого никогда не было и никогда не произойдет. В том числе и по описанным выше причинам.
Рим проходит в самом конце года, и ему достаются только отбросы с других фестивалей.
Когда им руководил Марко Мюллер, он со своими огромными связями как-то создавал
видимость фестиваля. Но даже при нем, при огромных бюджетах, это была именно видимость.
Даже до его ухода говорить о какой-то конкуренции Рима и Венеции было просто смешно.
Венеция — старейший и один из престижнейших фестивалей мира, у нее два недостатка
— это отсутствие кинорынка (в золотые годы она культивировала «искусство для искусства»
и презирала рыночную куплю-продажу) и относительно слабая инфраструктура, построенная
еще при Муссолини. Про фестиваль чуть не с момента основания в 1932 году говорят,
что гранд-дама идет под воду вместе с городом и т.д. Все бы так шли. Сегодня это
серьезнейшая платформа для запуска большого премиального кино. Фильмы, получавшие
главных «Оскаров» последние три года, имели мировые премьеры в Венеции — «Гравитация»,
«Бердмен», «В центре внимания». Даже Канн не может об
этом мечтать, не то что Рим.
А.С.:
Что происходит с фестивальным движением в России? Продолжается период развития,
появляются новые кинофестивали или наметилась стагнация?
С.Т.:
Фестивалей много, фильмов почти нет. Такая парадоксальная ситуация, учитывая технологический
прогресс, который как будто бы должен «облегчить» творческий процесс. На самом деле
произошел только количественный рост — отборщики короткого метра стонут от селевого
потока обрушившегося на них «материала». То же и в документалистике, да и количество игровых «ай-фильмов» тоже зашкаливает. Чаще
всего это непрофессионально и неинтересно. Из того что поддерживается на государственном
уровне, фестиваль тоже не сделаешь, как показал последний «Кинотавр».
На фестивале «Движение» я, как говорят, удачно создаю видимость жизни в российском
кино. Самому интересно, что будет дальше.
А.С.:
Чем будет отличаться кино через десять лет от нынешнего кино? Технические особенности
производства, киноязык?
С.Т.:
Это невозможно сейчас предсказать. Время ускоряется, прогнозировать ничего нельзя.
В 2006 году нельзя было сказать, что через 10 лет кино перестанут снимать на пленку,
показывать с пленки. Но какие-то вещи все-таки непреложны. Несмотря на атомизацию, людям пока все еще по душе опыт коммунального просмотра
кино на большом экране. И как говорят в Голливуде, людям всегда будет нужно, чтобы
им рассказывали истории. Правда, мало уже кто умеет это делать. Да и представления
о том, что такое история, даже в коммерческом кино существенно трансформировались.
А.С.:
Какие страны сегодня олицетворяют современное кино?
С.Т.:
Страны? Какие-то конкретные режиссеры, снимающие часто вне своей страны, как Ханеке, Рефн и многие другие. Но никак
не страны. Я не знаю, ждут ли кино еще какие-то волны, типа румынской. Но такие
явления всегда случаются неожиданно. Хотя, кстати, сейчас происходит оживление в
болгарском кино. А кто бы мог подумать?
А.С.:
Кто из режиссеров-классиков кажется вам сегодня современным и радикальным?
С.Т.:
Я недавно показывал «Сладкую жизнь» в Гоголь-центре, за исключением пары-тройки
чисто технических вещей это сверхсовременное зрелище — по эстетике, по тематике,
по форме, которая, как известно, и есть содержание. Неудивительно, что прямой наследник
Феллини Соррентино сегодня итальянский режиссер №1. То
же самое с «400 ударами» Трюффо. Я думаю, работы многих
великих авторов ХХ века выдержат требовательный сегодняшний глаз. И Бергман, и обожаемый
мной Бунюэль, и Брессон. Не
меньше Бунюэля я, кстати, люблю Эрнста Любича — лучшего комедиографа в мире, которого Трюффо справедливо называл «принцем».
А.С.:
Какие высшие награды самых известных кинофестивалей (Канны, Венеция, Берлин,
Роттердам, Локарно) кажутся вам незаслуженными?
С.Т.:
Награды не так много значат, как кажется. Но хуже всех раздали слонов братья Коэны
в прошлом году в Каннах — практически все мимо. И особенно «Золотая пальма» фильму
Одиара «Дипан», который и близко
не останется в истории кино. В этом году там же жюри под руководством режиссера
«Безумных Максов» тоже продемонстрировало полный непрофессионализм, но оно по крайней мере выбрало беспроигрышный в человеческом плане
вариант, фильм Кена Лоуча. Последние позорные распределения
наград в Каннах — результат ужасной практики массированного приглашения в жюри звезд
и медийных лиц. Когда в жюри заседает пятеро актеров и
режиссер фильма «Бейб 2», не приходится ждать решений,
которые вымостят путь в будущее кино. Так фестивали пилят сук, на котором сидят.
В Венеции более здраво подходят к отбору жюри — Сэм Мендес,
например, все же не Джордж Миллер, хотя доверия уже никому нет.
А.С.:
Назовите, пожалуйста, самый, на ваш взгляд, недооценённый фильм прошлого года.
С.Т.:
Ну, например, «Маргарита» Ксавье Джанолли
— прелестный, легкий, парадоксальный, чуть душещипательный
фильм, история худшей оперной певицы в мире. Мне нравится мысль о том, что творец
не видит, не слышит себя в момент творчества, не отдает себе отчета в том, что извлекаемые
им звуки, быть может, лучше не извлекать, слова — не исторгать, кино — не снимать,
и т. д. Он просто счастлив в момент творчества.
И мы, разумеется, за него очень рады, но твердо знаем, что момент истины настанет.
Хотя бы потому, что на свете есть критики.
А.С.:
Кто из молодых мировых/российских режиссёров в будущем вполне может снять нечто
великое? За кем из молодых стоит следить?
С.Т.:
Я не употребляю слово «великое». И не приватизирую режиссеров, заранее провозглашая
их еще не снятые фильмы шедеврами. Следить стоит за многими, но очаровываться не
стоит никем. Мне очень нравилась «Мамочка» канадского экс-вундеркинда
Ксавье Долана, но на его последнем
фильме я громче всех кричал «бу» в каннском зале. Тоже
самое легко может произойти и с Рефном,
чей «Неоновый демон» мне понравился на фоне равнодушия к его остальному творчеству.
А.С.:
Что лично для вас кино? Почему именно кино — не живопись, не театр, не синтез
искусств?
С.Т.:
Так кино и есть синтез искусств. Но и театром я начал интересоваться все больше
— благодаря моим потрясающим друзьям из «Гоголь-центра». Театр, конечно, несравнимо
более живое искусство. И более эксклюзивное во всех смыслах.