Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2016
Ватутина Мария Олеговна — поэт. Родилась в Москве. Окончила Московский юридический институт и Литинститут им. А. М. Горького. Автор 10 поэтических книг. Лауреат нескольких литературных премий, в том числе премии «Московский счет» (2009), поэтической премии «Нового мира» «Anthologia» (2010) и Международной Волошинской премии (2011).
В журнале «Дружба народов» печатается впервые. Живет в Москве.
Киноакадемия
В темноте космической полного кинозала,
Помню, мать мне платок на глаза вязала,
Потому что эти сцены, ох, вырезали бы что ли!
Вот насмотришься и принесёшь в подоле.
У меня закипала кровь, барабанило в темя:
От чего меня берегут, что и без зренья страшно.
Поцелуи долгие, звуки слизистой — всё по теме
О запретном плоде, который сладок так, что…
А потом мне велели закрывать уши и только,
Чтобы я не слышала брани и матершины.
И тогда я впервые увидела, как целуются люди,
Потому что у матери — никогда ни мужчины,
Потому что целующихся удаляли с улиц,
Стыдили в парках и обливали грязью старухи,
Потому что целовался в стране открыто только Брежнев,
Но это я и сама не смотрела, и сама глаза закрывала.
И не было ласки в той стране, куда меня заковали,
Не говоря уж о сексе. Я до сих пор стесняюсь
Произносить это слово, а если вдруг трали-вали,
Называлось это «любовь». На это глаза закрывали.
Актриса
Памяти любимой актрисы моего детства Изольды Извицкой
Всю неделю в запертой галактике,
Догорая, лампочка дрожит.
«во французском стареньком халатике»1
На паркете женщина лежит.
Ну и счастье выпало на долю ей,
Всё-таки лукавая она:
Тридцать семь, наполненных агонией,
Звёздных лет была она пьяна,
Разъезжала по Парижам-Ибицам,
Покоряла красную шпану.
Вот везёт же нек’трым счастливицам:
Умерла и дремлет на полу.
Вот бы так же, вот бы так же, лапочка:
Мёртвая, лежишь себе… Тик-так…
Целую неделю гаснет лампочка,
Гаснет, не погаснет всё никак.
Сладок опыт мягкой адаптации,
Ангелы танцуют «Каравай»,
Бог бубнит со стула в рекреации:
— Отдохнула, а теперь вставай
и погнали по небесной скважине,
переходим, деточка, в астрал.
И своим ключом в замочной скважине
Бывший муж уже заскрежетал.
Тут сбегутся, к сердцу прижмут, к чёрту пошлют,
положат в огонь, пришьют
сплетню «самоубийца» к телу, которое обожали.
А она «тобоюубийца», отечество, нас от тебя нарожали.
Ты нас и убиваешь за то, какими нас воспитало.
Светает. Астрономия меня растоптала.
Если всё конечно, чего же я тут страдала?
Мамочки, ради чего рифмами лепетала.
Люди добрые — дорогие мои москвичи!
Послушайте! Переполнены космические погосты!
Под парами тысячи новых дыр на месте старой звездной бахчи.
Господи! Я ничего не хочу знать про звёзды!
Я ничего не хочу знать про звёзды!
Пожалуйста, я ничего не хочу знать про звёзды!
Замолчи! Замолчи!..
Проскурин
Проскурин едет в троллейбусе, уткнувшись в окно.
Губы его двигаются. Разговаривает сам с собой. Вот оно,
Как время высушивает. Он едет до Лялина переулка.
У него ухмылка тонкая и сухая шкурка.
Вечно мазался кремом. Под щетиной на маленькой голове
Швы от аварий. Четверть века назад по Москве
Гонял на «пятёрке», разбивался вдребезги, был развалина.
Исчезал из вида. И вот он — едет до Лялина.
Это я, случайная. Четверть века минуло.
Неужели, Господи, пока рот разинула,
Жизнь прошла и всё, что меня касаемо…
Неужели, Господи, я неузнаваема?
Проскурин бормочет что-то, прикрывая куриные веки,
Веснушки выцвели, грудина впалая, как половица в доме.
Порядок и чистота в его голове, как в аптеке.
Он повторяет роль. Но ничего не помнит кроме.
А когда он озирается, линзы в очках его вопиют,
Толстые, увеличивают пустоту в финале.
Видит, как я долго смотрю на него, и досадует, что узнали.
А потом и радуется, что ещё узнают.
* * *
Я новых фильмов не люблю, их стержневого бреда.
Стою и частника ловлю в кинотеатр «Победа».
Там Синий зал и Красный зал, и разные сеансы.
Кино — что доктор прописал, да были бы финансы.
Мне снится ролик про любовь, где главные герои —
Не мы с тобой, не мы с тобой. И я кричу порою.
А ты живёшь в другом кино, в другого цвета зале,
Где всё настолько мудрено, что зрители сбежали.
Кино
Был первый дубль. Он не вошёл в кино, но честно отработали актёры.
Она ходила к доктору, дано ей было заключение, что скоро она погибнет, то есть доктора такого не напишут вам, конечно, но формула была ясна. Игра актёров раскрутилась здесь успешно, особенно вошла актриса в раж, играющая ту, которой дали дней пять на сборы, а потом — «шабаш». На пятый в Остроумовку забрали, назначив операцию. Но до смещенья съёмок в корпус «Хирургии» снимали этот дубль: семья и дом.
Шёл третий день. Повыв на литургии, она вернулась и легла в кровать. Сказала:
— Терапевт велел побриться. Анестезия — лак с ногтей убрать.
Актрисе удалось и прослезиться, потом она зашлась, зашлась, зашлась… Она кричала:
— Ты меня сгубила, и на могиле будешь, веселясь, плясать и петь.
— Но ты всегда любила сама — плясать и петь, — шутила дочь.
— Я всех вас ненавижу, — мать твердила, — и проклинаю…
На ковёр, точь-в-точь Быстрицкая, свой взгляд переводила. Но вновь взрывалась:
— Всё черно внутри!
Она вставала, словно что-то ищет, бросалась с кулаками… До зари терзал её смертельный прыщик. Потом она уснула тяжело. (Надеюсь, узнаешь себя, Россия?) Дочь выплакалась в ванной…
…Пронесло.
Чуть позже показала биопсия: болезнь её смертельной не была. Под дверью послеоперационной блуждала дочь, молилась, чтоб жила, над временно бессмертной мамкой сонной, ещё не зная, что бессмертье есть.
И кошки расцарапывали сердце: сценарий нужно было весь прочесть, потом давать согласье. Отвертеться она вчера от сцены не могла (снимали эту белую горячку), короче, пена белая пошла у матери. Зубами стиснув жвачку, дочь залепила оплеуху ей! Мать заскулила, ей воды подали…
Никто еще не знал — бессмертье есть.
Но этот страшный дубль забраковали.
________________
1 Слова В.Вульфа, сделавшего передачу об Извицкой.