Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2016
Дмитрий Слинкин
Краткая биография
С
вашего разрешения, я расскажу вам о поиске своего стержня. Сейчас,
подожду немного, чтоб информация дошла!!!! И так… начало…
Самые
первые воспоминания из детского сада. Перед глазами зеленый пластмассовый таз с
игрушками, рядом девочка… Девочке я был предан и сидел за столом и играл
только с ней, приходилось, бывало, тащить ее за платье, когда она
увлекалась игрой в другой кампании. Она не плакала, просто шла за мной, видимо
эти сцены были специально, чтоб я впервые поревновал. В памяти осталось ее
белое платье, с розовыми оборочками и лямочками, край которого я зажал в
кулачек и тяну, но лица девочки я не помню, помню, что ее перевели, и я
остался у зеленого таза один.
Как
появился лучший друг в детском саду не помню, что
помню точно — у нас с ним были две банды, и мы конкурировали друг с другом,
воевали за веранды, железный корабль в песочнице и за всякую ерунду. Но были ребята, которые не входили ни в мою, ни в его
группировку, и тогда общими силами мы переключались на них. Вот
она, настоящая дружба.
Как
и все, ненавидел тихий час и кисель, но штука вся в том, что вечерами я гулял
со старшим братом и знал, что существует другая жизнь, более интересная, чем
детский сад. Меня тянуло туда, к старшему брату, и детский сад казался мне невыносим. Вспомнил, когда под окнами орали
друзья, звали на улицу, а ты из окна кричал «ща… поем
выду», проходило несколько часов, за которые ты так и
не поел, и выходил на улицу.
Благодарю
это время и брата. Я еще застал в детстве самострелы, луки, мечи,
штабы на деревьях, футбол двор на двор… Печенку в кострах, курение соломы или
сухого репейника. И конечно денди, сега, плейстейшен, марио и танчики… Я помню, как старший брат проходил за меня сложные
уровни, а я покупал ему маленькие шоколадки «Аленка», чтоб об этом никто не
знал. Прекрасное детство из города Соликамска, на котором заканчивается
железная дорога.
Соликамск
стоит на реке Кама. У нас в семье была своя лодка, и летом частенько выбирались
на речку. Папа давно, в молодости, занимался в народном театре, и
режиссер, спустя некоторое время, при школе образовал театральный класс.
На тот момент был второй набор. Были кастинги в детских садах, но как-то
кастинг прошел мимо меня… Видимо, я в это время учил ребят из банды как курить
репейник… Но так как мой папа продолжал дружить
с режиссером, они часто отдыхали вместе. И вот однажды на берегу реки Камы я
играл, прыгал, читал стихи… режиссер увидел и взял
меня… родители были непротив, и буквально за
несколько дней мои документы из одной школы перекочевали в другую, и я попал в
театральный класс… состоялось первая встреча со школой и театром.
Театр
стал для меня школой. Так как это был второй набор, в театральной
студии, у нас были старшие театралы, старше они нас были на пять лет… Они учили
нас театральной дисциплине, помогали делать реквизит, объясняли как
работать с аудио аппаратурой, как вбить гвоздь… и порой им приходилось
физически вбивать нам в голову элементарные вещи… Я помню, как попал ко взрослым в спектакль. Я приходил на репетиции на час
раньше, помогал устанавливать декорации, но будем честным, ходил я на
репетиции не только из-за любви к театру. Я влюбился в девочку из старшего
театрального класса. Конечно, она догадывалась, но я тщательно скрывал свои чувства… влюблен был лет пять… безответно…
Конечно параллельно я влюблялся и перевлюблялся, но
это чувство хранил и берег.
В
нее был влюблен еще один парень с нашей младшей группы, так же безответно. И мы
соперничали, кто в поездке будет сидеть рядом с ней или кто подарит на
восьмое марта ей подарок на театральном поздравлении. Однажды мы поехали в Пермь и я сел рядом с ней, на середине пути сделали
остановку и все вышли. Когда поехали дальше, он сел на мое место рядом с ней.
Поднимаясь, я увидел, что он на моем месте, она подошла к нему и настойчиво
объяснила, что это не его место, а мое. Из нас двоих, а он был парень не
промах, она выбрала меня, он делал ей знаки внимания, они ее утомляли, уже
тогда я знал «Чем меньше женщину мы любим…»
В
классе пятом на театральном вечере она танцевала не только со мной… И в эти тяжелые для меня минуты я поднимался на балкон,
сверху смотрел на эту пару и из горла пил… нет не спиртное, а золотой
ключик… но делал это с серьезной претензией к миру… Кстати, водку я
попробовал первый раз в театре… я подошел к театральному буфету… лихо заказал
водки… это был день театра… мне налили… думали, что
я папе заказываю… и я лихо выпил… Огонь во рту… бармен от страху тут же
дал закусить… смешно…
Вот
еще интересно. Если я не ошибаюсь, второй класс. Наша театральная
студия находиться в «Чикаго» — это район в Соликамске, с другом, вечером,
возвращались с репетиции. К нам подошли парни из Чикаго и задали обычные
вопросы по поводу финансов. Так получилось, что нас с другом развели по
разным сторонам и начали вымогать деньги. Возле друга стояло трое, а возле меня
двое. Парень напротив был ниже ростом, дохлее меня, но
сопротивляться я не мог, денег было только на проезд… Они не стали брать их, но
дабы убедиться, что у меня нет еще… меня попросили попрыгать… в надежде
услышать желаемый звон… я попрыгал. Дальше спросили, есть ли деньги у
моего друга, сказал что есть… Спустя 15 минут от нас
отстали, забрав деньги у моего приятеля… Так как находились мы на расстоянии,
он ничего не слышал и не видел позора моего и предательства… Возвращаясь
домой, четка понимал, что трус и предатель… но это так въелось, что я не давал
себе спуску… Спустя несколько лет я попросил прощения друга, так и не сказав,
за что.
В
классе в третьем я подрался с пятиклассником, который отбирал деньги у наших в
столовой… а когда нас привели к директору, оба говорили, что мы и не
дрались, что никто ничего не отбирал… Потом мы с
ним дружили и наш класс не трогали.
Хочется
рассказать, наши театральные старшие были люди очень начитаные,
хорошие, но как и в любой школе, в ней учились и дебилы, которые приставали, обзывали, унижали, а
порой и избивали наших старших парней. Почему-то дебилов
больше, и они отличаются сплоченностью в отличие от людей интеллигентных. И я
очень переживал, я видел старших ребят сильными, талантливыми в театре и
униженными в школе.
Вспоминаю:
«…в
сочинение на тему "Кем я хочу стать", написал: "…агентом и
умереть за Росию" с одной "с",
грамота у меня всегда хрома, в первом классе я почему решил и так сильно
поверил, что я плохо знаю русский… Это стало
своеобразной фишкой в классе. В начальных классах оценки не ставили. Солнышко
было пятеркой, цветочек четверкой, а тучка с дождиком единица. За диктант я
получил несколько тучек, из которых шел ливень и сверкала
молния. Вот таким пейзажем был оценен мой диктант».
Наверное,
это обычное дело, тем более в Соликамске, но меня раздражала оплеванная дверная
школьная ручка, парадных дверей. Дверь открывали сбоку, за край двери…
Снова
третий класс… Мы с ребятами уже два месяца основательно курили… Кто-то,
конечно, еще зажимал сигарету между палочками, чтоб не пахли руки, а некоторые
еще умудрялись ходить по кругу, чтоб дым не попадал на одежду…
Курили с прищуром глаз, говорили о жизни, о нашей тяжелой жизни в
третьем классе. Одним словом, мужики. Конец учебного года, лето, и наш
театральный класс едет в детский лагерь. На тот момент я почему-то решил
бросить курить. В лагере, хоть было запрещено курить, ребята продолжали, и в
нашей палате в подоконнике уже не было место для окурков. Под нашем окном были
обнаружены бычки… кое-кто был замечен, и нам влетело… Как
на зло, накануне выходных к нам приехали родители, и было собрание. На котором родителям показывали, у кого и какие сигареты были
найдены… у меня ничего не нашли, и я был приведен как образец должного
поведения.
Цитирую:
—
Мальчик «А» курит, мальчик «Б» курит, даже мальчик «В» курит… ну вот
посмотрите, Дима же не курит… почему вы курите…
(вдруг… пауза… всё как надо, театральный класс ведь…) и я произношу: «Если
честно, я бросил…»
Так
как люди были умные, смех стоял минут пять… Но мы с
ребятами точно понимали, что нам влетит… Нас разобрали на выходные по домам.
Вечером, когда родители сели кушать и позвали меня, тут я понял, что мне
влетит. Папа с Мамой посмотрели на меня с улыбкой и
Папа спросил: скажи, как нам поступить… наказать тебя? Ведь ты курил? Или
похвалить? За то, что бросил? (Пауза) Нет, ты лучше скажи, может ты уже и пить завязал и еще что-то? И родители рассмеялись.
Может впервые я влюбился в своих родителей за их чувство юмора. Правда, когда
надо, они ставили меня с братом на место.
Мой отец никогда не поднимал на меня руку… Конечно, меня воспитывали, как и всех в детстве,
ремнем и скакалкой, но в сознательном возрасте никогда, кроме одного случая. Это
был десятый класс, прекрасное школьно время, старший в школе, впереди еще
одиннадцатый класс, так что у тебя времени полно, ты все успеешь… И в голову лезет всякая ерунда. Но главное, ты
ощущаешь себя взрослым, тем более курить и пить бросил в третьем,
так уж в десятом ты можешь развернуться… Я и развернулся…
по правде сказать, охамел… Точно не помню, из-за чего началась наша
перебранка с учительницей по биологии, но дошло до того, что она бегала за мной
по классу… десятый класс… все это зрелище, а это было зрелище, я
комментировал, ловко вставляя смешные реплики… Одним
словом, я гордо вышел из класса, сорвав урок. Интересно то, что так себя вести
я бы не посмел ни на русском и литературе, потому что их вел директор школы, ни
на алгебре, потому что там была Вера Павловна… и уж Вера, мне внушили
веру, что ее надо уважать и бояться… и на многих других предметах не вел
бы себя так… А на биологии — пожалуйста, потому что не
боялся… чувствую сейчас, что в этой формулировки есть что-то плохое, именно Соликамское… плохо провинциальное… не боялся… Это была пятница, и как на зло, в субботу ставят
родительское собрание. Вечером мама пришла бледная, позвала папу и что-то
негромко ему говорила. Потом отец как с цепи сорвался… дело в
том, что папа мой в очках, с животиком, и производит вполне интеллигентное
впечатление… тут отец подлетел, схватил меня за шею, и я получил
довольно увесистую оплеуху, пытаясь оправдываться и при этом защищаться так,
чтобы держать руки отца, тем самым показывая, что я сильный, отец снял тапок и
начал бить им. После брат как-то успокоил его, и я пошел в ванну,
по-волчьи смотря на отца, честно искусственно театрально… тут в косяк на уровне
головы прилетает тапок… выйдя из ванны… отец снова
позвал меня, начал говорить, я как-то неловко огрызнулся, и получил пощечину и
подзатыльник, с которым и прошла вся моя спесь… на утро я обнаружил несколько
синяков, в том числе и на лице… в таком виде в понедельник на уроке биологии
просил прощения у педагога…
Надо
отдать мне должное, особых проблем в школе у меня не было, учился в школе и
ходил в театральную студию. На тот момент мы уже были старшиками,
а наш режиссер набрал третий набор. Но из парней я один до конца доучился. В
театре я остался не из-за того, что мой отец друг режиссера, я, наверное,
как-то подсознательно понимал, что театр закаляет меня, учит. Но время шло… и надо было поступать в институт и сдавать первые
взрослые экзамены в жизни.
…Но надо отметить, что в Москве я провалился
во все театральные вузы и какое-то время мои мысли были направлены
на политехнический институт. Отец дал мне учебник по физике и математике за 8
класс. Проведя ночь за учебником, в свои семнадцать лет я четко осознал, что,
посвятив десять лет театральной студии и получив опыт, глупо забросить и
начинать с нуля в политехе…
Помню,
это был Пермский детский фестиваль. Наш театр привез спектакль «Бемби», я играл Гобо, там есть
сцена, где убивают подругу Гобо, кстати, из-за него.
Я так поверил, что я плакал на сцене, впервые плакал, а это класс шестой…
Потрясающее, что я вспомнил…
Я отправился в Ярославль. По
приглашению мастера на кукольном отделении. Ярославль, поезд, перрон, до этого
на поступления в Москву я ездил с мамой и жил у родственников, а тут один на
один с новым городом. Но Ярославль принял доброжелательно, кондуктор
предупредил, на какой станции сходить, куда идти, на что ориентироваться,
и эти четыре года мастер курса показывал, давал, вбивал ориентиры и в
искусстве, и в жизни.
Институт
был на ремонте, фойе было сделано, а путь до аудитории представлял собой
ужасные катакомбы. Было прослушиванье сегодня, я только с поезда, с
сумкой, стою у двери, вводят очередную десятку, состоящую из девяти девочек,
человек, лысый, небольшого роста, говорит: «Давай сюда, будешь десятым». Как и
все студенты, читаю с полной уверенностью, что вот этот седовласый, мудрый
старик и есть мастер курса. Конечно, мастером оказался тот небольшой человек,
который ходил среди нас и подыгрывал на рояли… Первый
тур… понял сразу, что это мой мастер… Хочу отметить, что я попал к этому
мастеру случайно… ведь про этот институт я узнал от другого мастера с отделения
кукол… Судьба дает мне учителя.
Чего
только не было в институте, каких только испытаний не давала суровая
театральная жизнь… Спали по четыре, три часа, а где
только не спали… на подоконниках, в аудиториях, на шкафах… Это серьезно,
мы втроем снимали малосемейку,
однокомнатную, и в ней было два спальных места, мы положили шкаф на пол,
застелили, и я спал на нем. Одним словом работали, как нам казалось, в
поте лица.
Первый
зимний зачет. Мой последний этюд «Малыш и Карлсон»
начинался с того, что открывался занавес и я стаял в
стойке на руках. За полгода я научился стоять, но раза с пятого ловил баланс… А тут всё на показе… волнение, усталость, и вот момент
истины, от взора зрителей нас отделяет легкая пошитая нами занавеска… и с
первой попытки я уверено ловлю баланс, успеваю в стойке шепотом крикнуть
«открывай… открывай». Занавес пошел, я стою… делаю аккуратный сход… и у нас с
партнером все получилось… Хотя до этого на
генеральном прогоне я провалился в куб и оцарапал себе серьезно ногу…
А
вот еще забавный случай. Уже постарше, когда мы уже начали ездить на фестивали
с дипломными спектаклями.
«Два
дня до московского театрального фестиваля, везем спектакль, где у меня главная
роль… "Дембельский поезд"… Вечером в кафе, при встречи с любимой, я узнаю, что
декорации некому грузить, приходится брать ответственность на себя и завтрашний
день потратить на погрузку декораций. Тут же по телефону мне сообщают, что мой
приятель в этот вечер обманул меня на большую сумму денег… и в этот прекрасный
вечер меня бросает любимая… спектакль в Москве прошел на ура!!!»
По
приезду на первом курсе домой я заявил отцу, что мне нужна бритва. Отец не
понял, «нужна… так купи… денег нет?.. на!» Я объяснил
ему, что мне нужна бритва из его рук. Отец был удивлен такой
затеей… мама поняла всю серьезность момента… «Сынок, — как она
меня называла, — начал бриться…» И сказала папе: «Надо… Лёша… тебя просит сын»…
на следующее утро отец купи мне станок, пену для бритья… И
показал, как «это» делается.
Знаете,
когда я учился в школе, родители много работали, не всегда хватало времени на
воспитания. Отец пришел домой пораньше, начел готовить ужин, а я между делом
мешался ему под ногами. Он что-то сказал про время!!! И тут я обнаружил, что не
умею определять время, а это был уже первый класс… Он мне объяснил, что
маленькая стрелка показывает часы, а большая минуты… Что такое «без четверти
час», «без пяти», где находятся стрелки в полночь… Показывал
он мне на старинных семейных часах. Так мы сварили маме борщ.
Ах,
сколько я влюблялся в институте, разлюблялся…
Была
у меня девушка, она меня видела в спектакле, где у меня главная роль… одним
словом, я ей понравился. У меня в основном девушки были не из института, я
понимал, что любовь в институте, и тем более на курсе, мешает учебе… Мы с
ней встретились, начали встречаться, она познакомилась с моими однокурсниками,
ей все больше нравился я… отличный парень, читает, пишет стихи…
потом узнает, что я спортсмен, а друзья у меня на гитарах играют, песни поют,
стихи пишут, ищут зерно роли и т.д. Но ты в этом режиме онлайн,
с утра до вечера, в этом институте, и иногда хочется простоты. А ей хотелось
туда, где ищут зерно роли… где люди бегают и кричат… где парни в черных
лосинах… где люди ведут себя как предметы, как животные… И
тут меня она увидела усталым, простым, серым, банальным, которому в четырех
стенах интересней, чем там… Мы продолжали ходить в кино, гулять, но ее тянула
«туда»… а я понимал: в институте, как и в театре, надо
только работать, но не тусить… Мы расстались…
Главное,
в институте я обрел своих друзей, подчеркиваю — своих. До этого у меня были
друзья, но они были больше друзьями брата, чем мои… Они меня так и запоминали:
младший брат Антона… А в театральной студии они были
больше коллеги, чем друзья… Конечно, сейчас все переменилось, но разговор
сейчас не про то…
Свой
друг — это Катя! Что я первое вспоминаю про Катя Гостеву:
большая, умная девочка, которае пытается прыгать и
скакать, как дюймовочка… Помню
наш спасительный этюд летом на первом курсе, почти в конце этюда я должен был
поцеловать Катю, но как-то мне было неприятно это делать… этюд заканчивался
словами Кати «эх, дети…» И это правда, я был ребенком со своими
тараканами в песочнице… Не скажу, что мы дружили в начале учебы, она была
не сильна в работе на сцене и движениях, а на тот момент это для меня ставилось
во главу угла… Она не интересовала меня как женщина, а это я ставил во главу
другого угла… Но незаметно для меня она превратилось в
человека, к мнению которого я стал прислушиваться и в компании которого мне
было легко. Она притягивала меня, знаете, наверняка — когда в компании есть
человек, ради которого стоит идти в это место…Ты идешь
не в компанию, а ради тех двух-трех людей, а иногда ради одного. На
протяжение третьего и четвертого это была женщина,
наедине с которой я мог вести себя не как супергерой,
мог не болтать, а молчать, и чувствовал себя комфортно в молчании. Мне
казалось, что она меня любит, но любит страною любовью, и я не понимал, за
что… Катя не из тех женщин, которые любят за красивые зеленые глаза… И за этой любовью я приходил к ней… и в особенные моменты
ее каша, приготовленная с любовью, с комочками, ее разговоры, приводили
меня в состояние гармонии. Я ее люблю и мне бывает
жалко, когда я вижу, что она не совсем избавилось от желания быть дюймовочкой.
Знаете,
что еще надо рассказать. Когда я впервые уехал надолго из Соликамска, кажется,
это были первые театральные гастроли в пятом классе. Мы ехали в Германию. Меня
мама повела к бабушке Кате, маме моего папы. Мы посидели
попили чай, поговорили и начали, как мне показалось, собираться домой, мама
кивнула бабушке, и та увела меня в кладовку. Я крещеный, хотя никогда крестика
не носил, так как, если в двух словах, на сцене ничего лишнего не должно быть.
Вот бабушка отвела меня в кладовку и там крестила меня на дорогу, этот ритуал
мы повторяли каждый раз, когда я куда-то уезжал. Ну а когда началась учеба в
институте, каждые полгода, возвращаясь в Ярославль, я заходил к бабушке. Это
«таинство в кладовке» важно для нее и для меня.
Другой
человек, про которого мне хочется рассказать, это Ася.
Ася
со своими проповедями местами меня раздражала. Казалось, вся ее странность —
напускная, придуманная, насквозь фальшивая. Ее внешний вид вызывал у меня
чувства неловкости за нее, казалось, что она тридцатилетняя тетка. Детское
непрактичное отношение с миром вызывало чувства жалости к ней, а в себе
культивировалось «какой я молодец, что живу самостоятельно». А она жила в
колпаке, в своем мире, который в себя я не впускал, который казался глупым и
смешным. Сейчас я понимаю, что ко мне заглядывало солнце
и я видел, что окна не вымыты, рамы потрескались и поэтому проще
задернуть шторы. И жить дальше… прошу прощения, если из-за
этой цитаты возникает ощущение, что я заниматься
самоуничижением… НЕТ…
Я
не мог позволить жить так, как жила Ася…
Мы
пришли в институт мальчиком и девочкой… и если мне хотелось быстрее
повзрослеть, утратить детскую наивность… то Ася как будто специально не хотела
расставаться со своими пухлыми щечками, детскими манерами, будто она еще
не все исчерпала в этом мире, он гораздо интересней для нее и, самое
удивительное, она не спешила сдавать экзамены, чтобы перейти на другой
виток. Меня внутренне переворачивало от того,
что я видел как Ася топчется на месте. Я ни в коем
случае не даю однозначные оценки… я только вспоминаю свои ощущения от Аси, той
вечно живой, которая кричала по утрам и выносила мне мозг.
Сейчас,
возможно, эта первая попытка анализа взаимоотношений с замечательным
«человечищем»… с коротким именем Ася. «Человечище». Это ее слово.
Я
узнал о ее смерти на съемках, точно помню, как у меня подкосились ноги в гримерке. Костюмер спросил, в чем дело, но я уже был
в порядке, в голове не укладывалось, что ее нет. Поэтому все шло своим чередом,
отснялся нормально и никто
ничего не знал, потому что я в это не верил, наверное, не верю сейчас,
она просто в другом театре, работает не на ярославской сцене, но где-то
еще ближе.
Ее
работы в институте вызывали противоречия… Я мог принимать на сто процентов,
восхищаться ею, ее перевоплощением, но тут же я мог не понимать, что она
делает… что за бред… Ее уход совпал с нашим разлетом из уютного
институтского гнезда… И началось… Кто-то говорит, что
с ней ушла чистота отношений на курсе, что она была тем добром, которое
связывала нас. Я внутренне сопротивляюсь этому: людям, а артистом подавно, дано
преувеличивать, мистифицировать любые события, тем более трагические и
необъяснимые. Сколько раз я внутренне морщился, когда рассказывали очередную
мистифицированную историю, превращая Асю для меня во что-то мне не знакомое. На
самом деле мне кажется, что здесь перенос промахов на это печальное
событие, и это раздражает. Конечно, для меня исчез один из центров
притяжения на земле, но он исчез только на земле — он где-то в другом
месте. Конечно, вопрос «почему Ася?»… «почему сейчас и так?» Но не надо
громко и вслух искать ответ на этот вопрос, держа в руке рюмку водки… Это только мои тихие мысли… Почему? Душа
приходит, чтобы набрать опыт на земле, который ей необходим, потом она
уходит… или ее возвращают в начало пути, когда она сбилась бесповоротно.
Сбиться
с пути легко, топчешься на месте, или твоя жизнь превращается в бег по кругу,
тогда возникает ощущение, что лучшее уже было и остались только воспоминания… и
новых воспоминаний нет, одни и те же… Сейчас часто слышу: «вот было круто
в институте…»…. «…а помнишь в институте?…» И хочется… реже… встречаться…
Жалко времени… В институте было просто и понятно и
тепло под крылом отличного мастера… но дальше еще
интересней… дальше Москва. Мне нравится смотреть, как в темном туннеле
теплиться свет… и из темноты появляется ПОЕЗД… Люблю,
как машины на зеленый свет врываются громко в реальность… Люблю спорить самим
со бой… эта привычка была еще в детстве… сможешь ли смотря только вперед,
быстро подниматься по длинному эскалатору… Конечно, первые самостоятельные
успехи отдаются неприятным эхом… Возникают первые ссоры…
Я
так увлекся Москвой, что потерял любимого мне человека…
Интересно,
из всех только Катя восприняла эту новость как нежданное событие… она удивилась… В основном говорили: «…что ты хотел? Ты здесь, а она там»,
«да… Дим… Это же у тебя не серьезно… всё» А Катя
восприняла это событие, и я почувствовал, впервые, что она разделят это со
мной…
Сейчас надо много работать, институт — тот
опыт, который показывает, что ты учился и не научился, что вся учеба дальше…
И вот сегодня………………
Будущее Дмитрия Слинкина от Ольги Столповской
В
эфире служба новостей «Евразия». У микрофона я, Ли Чен!
Сегодня
на территории всей объединенной Китайской Народной Республики Россия отмечается
пятая годовщина победы в Великой Нефтегазовой войне. Основной темой дискуссии,
приуроченной к этой дате, станет конверсия биологического оружия и мирного
использования боевых клонов. Разработчики предлагают масштабную
перепрошивку микрочипов с целью перепрофилирования
славянских клонов на мирные профессии. Государство испытывает нехватку нянь,
сиделок, горничных, наложниц и третьих жен обоих полов.
Народ
Белоруссии просит президента Александра Лукашенко выдвинуться на очередной
президентский срок. Президент через лечащего врача передал, что чувствует
обязанность и дальше возглавлять народ Белоруссии.
Потомки
мутантов, жертв аварии в институте микробиологии, провели несанкционированный
митинг перед зданием Министерства сексуальных меньшинств на Старой площади,
требуя уравнять себя в правах с ветеранами гей-движения. Митинг был разогнан службой
безопасности.
США
запретили выдачу виз клонированным славянам. Власти континента опасаются, что
клоны будут эксплуатироваться в нелегальной порноиндустрии. Напомним, что на территории послевоенной
Евразии клоны славянского типа используются в основном в этих целях.
«В
сочинении на тему "Кем я хочу стать" я написал: «…хочу стать агентом
и умереть за Росию». С одной "с",
грамотность у меня всегда хромала. Я почему-то решил и сам поверил, что плохо
знаю русский. Наверное, это обычное дело в Соликамске.
…в
школе меня раздражала оплеванная дверная ручка. Дверь открывали, взявшись за
край».
Из автобиографии Дмитрия Слинкина,
выпускника Ярославского Государственного
Театрального Института
После
учебы я был идеальной супермашиной стратегического значения, способной, если
понадобится, перевернуть мир. Или уж, во всяком случае, оставить яркий след в
умах современников. Не было только точки опоры. Я искал хоть какую-то зацепку,
какой-нибудь краешек, за который этот мир дернуть. Не хотелось размениваться по
мелочам, нужна была серьезная работа, большие проекты.
Я
понимал, как важно общаться с правильным людьми, появляться в правильных
местах. Однажды в одном таком месте ко мне подошла… Честно говоря, не помню, как мы с ней
познакомились. Американка из Нью-Йорка. Я ее не очень понимал, она плохо
говорила по-русски, а мой английский был на нуле.
Она говорила так, словно укладывала кирпичики
в тетрисе. Слова ложились быстрой и плотной стеной. После каждой фразы она
улыбалась так, словно жизнь — это какое-то классное телешоу.
Я
потом долго тренировал такую улыбку, но это было не просто для человека из
Соликамска. Для человека, который вырос на трагических сериалах про бандитов.
Американка
познакомила меня со своим компаньоном, режиссером.
Они
были настоящие WASPы — White Anglo-Saxon Protestants — американская белая кость. Меня впечатляла его
манера носить твидовые пиджаки. Я впервые понял, что значит cool
style. Еще в 90-е они купили права на роман нашего
писателя, ставший впоследствии культовым, и теперь запускали в России фильм.
Мне предложили главную роль!
Несколько
месяцев я вкалывал. На площадке надо было появляться в 08.00, ровно в 09.00
звучала команда «мотор». Диета, зал, режим. Я старался блюсти форму. Съемки
заканчивались в одиннадцать вечера. По ночам я учил язык.
Совсем
не так я представлял себе съемки. Все было строго, как в концлагере. Рявкающие
команды режиссера в мегафон, крики ассистентов по рации. Американская речь и
слепящие, раскаленные лучи света. Меня перемалывала звездно-полосатая масскультура, и требовалась серьезная самодисциплина, чтобы
не сорваться. Иногда казалось, что я схожу с ума, что я совершил телепортацию в будущее, где американцы захватили Россию, и
я вместе с другими рабами строю какие-то американские пирамиды на месте родных
избушек.
Но
все это было недолго. Фильм кого-то не устроил, и прокат оказался под вопросом.
Пока вопрос решался, все контракты расторгли. В том числе
и мой. Очередная оккупация России провалилась…
Других
предложений работы у меня не было. Оставалось или собрать чемодан и вернуться в
Соликамск, или взлететь в небо с подоконника. Я даже примерился это сделать:
открыл окно, встал на подоконник с чемоданом в руке.
И
вдруг мне позвонила мама. Вообще-то, она не часто звонила, но тут услышала по
радио, что наш фильм не выйдет в прокат, и набрала мой номер. Я не стал ей
говорить, что потерял работу. Отец только выписался из больницы после инсульта.
Правая часть тела стала неподвижной. Жили они на зарплату матери и на те деньги, которые я им высылал.
—
Нет! Что ты, мам! Не верь СМИ! Я снимаюсь! Все отлично…
Я
был единственный, кто вернулся в съемочный павильон на следующий день после
увольнения. Подошел к режиссеру и сказал, что я АКТЕР и не могу просто так
бросить своего героя. Мне важно довести его линию до конца. Американцам это
понравилось. Они собрались на brain storm, мозговой штурм, и постановили, пока не кончилась проплаченная аренда техники и декорации, доснять со мной несколько эпизодов, чтобы завершить
сюжетную арку героя. И сделать из этого материала документальный фильм для CNN
о судьбе русского актера из несостоявшегося фильма.
На
съемках всегда есть бесплатные обеды, чай кофе. А вещи я перевез к гримерше,
чтоб экономить на жилье.
Мне
не хотелось, чтобы наши с ней отношения превратились из вынужденных
в постоянные. Я понимал, что не останусь надолго в ее поселке Большое Свинорье.
А
ей хотелось серьезных отношений, семьи, детей. Она ходила по праздникам в
церковь со своей бабкой…
Больше
всего меня задевало, что она в меня не верила. Она жалела меня и говорила, что
лучшее, что я могу сделать, это стать семейным человеком и жить в доме с
огородом. Стоять по часу в пробке утром и вечером по дороге на работу. Ходить с
детьми по праздникам в Макдональдс. Она говорила, что все остальное приведет
меня в ад.
Когда
я совсем доходил, я подтягивался на двери. Физические упражнения улучшают
настроение. Чтобы дверь не сильно перекашивало, я хватался ближе к петлям.
Часто дверь закрывалась и прищемляла мне пальцы. Поэтому я тренировался в
перчатках. Пока однажды дверь не слетела с петель. Я собрал чемодан и вышел из Большого Свинорья на шоссе.
И
вот тогда, той осенью, когда меня медленно, но верно засасывало в раскисшую от
дождей почву на обочине, мне и предложили эту самую работу.
Причем предложение поступило от школьного
друга. Он, в отличие от меня, очень толково выстроил свою жизнь и к двадцати
восьми годам уже был серьезным человеком. Он меня хорошо знал, после школы мы с
ним поддерживали связь «В Контакте», поэтому он спросил без лишних слов: «Чувачило, нам нужен наш человек в L.A.»
—
Будем тебя продвигать. Введем в высшее общество. Научим писать отчеты.
—
??????
—
Надо.
—
О чем?
—
Обо всем, что видел и слышал. Кто с кем. О чем говорили. Какие настроения.
Будешь записывать телефонные разговоры. Взламывать почтовые ящики. Ну и все
такое…
—
Убивать Кеннеди не придется, надеюсь?
—
Надо составить картину жизни этих людей. Понять их слабые и сильные стороны… Ты
знаешь, сколько американских фильмов выходит в мировой прокат каждый год? А
сколько российских?!
—
Не знаю.
—
Вот! Я тоже не знаю. И никто не знает, даже в Министерстве культуры. Надо же
понять: почему? Важнейшим из искусств для нас является
что? Кино. И цирк. Чтобы дети знали, что Гитлера убили не нью-йоркские евреи из
фильма Тарантино. Короче, твоя задача вытрясти их
секреты. Дальше действовать будем мы. Я тебе по дружбе предлагаю. На нас, между
прочим, известные актеры по всему миру работают. Но за это место такая грызня
начнется, что я даже им предлагать не хочу… А ты
человек свежий.
* * *
Я
снова взялся за язык. Убрать акцент почти невозможно, но можно его изменить с
русского на немецкий, или, например, австралийский.
Хотя мой жесткий русский акцент американкам
нравился. Особенно тем, кто работал в Госдепе и разных таких структурах. Для
них иногда я надевал русскую военную форму. «Hey, Hilary! You
a bad girl! I’m going to torture you!»1
Появились деньги. Номерной счет в швейцарском банке,
где аккаунт открывают минимум от пол-лимона. Родителям
я стал посылать неплохие суммы, не слишком круглые, чтобы не свести их с ума. Съездить к ним не было времени, а они ко мне отказались
наотрез. Боялись лететь, боялись Америки…
В
эфире служба новостей «Евразия». У микрофона я, Ли Чен!
Со
светодиодной подводной лодки «Славянка» произведен испытательный запуск ракеты
«Перун 88». Вскоре после запуска ракета отклонилась от заданной траектории и
упала в районе насыпного материка Китай-2. Для получения комментариев мы
попытались связаться с представителями властей Китая-2, но нам это пока не
удалось.
Служба
Безопасности Единой Церкви проводит обыски в представительстве фонда «Окно в
Европу». Пресс-секретарь СБЕЦ сообщает, что по имеющейся информации в фонде
хранятся нелицензионные иконы, а также большая партия неосвященных портативных
приборов для первого причастия.
Народ
Белоруссии просит президента Александра Лукашенко выдвинуться на очередной
президентский срок…
Смерть
бабушки меня буквально подрубила. Я никогда не задумывался, что она так много
для меня значит. Я как раз получил задание с грифом особой важности. О поездке
на похороны нельзя было даже думать. Но я словно был там, в Соликамске, все
происходящее в Белом Доме перестало до меня доходить, казалось каким-то дурацким сном.
Я вдруг осознал, что никогда больше не увижу
бабушку. Что она меня никогда больше не перекрестит. Я не мог в это поверить.
Просто не укладывалось в голове.
Эта смерть подвела черту под всеми расчетами,
и заставила задуматься, в чем, собственно, итог.
Как только закончилось задание, я сразу взял
билет L.A.—Москва—Пермь. Из Перми до Соликамска добирался автобусом.
Январь. Минус 50 градусов Цельсия. В Лос-Анжелесе я даже не пытался купить одежду для такой
погоды. Выходя из самолета в Перми, думал про замерзшего генерала Карбышева.
Я не был в Соликамске 15 лет. Все показалось
очень маленьким. Дом родителей поразил меня. В подъезде темно, в нос ударила вонь. В квартире было странно тесно и пыльно. В моей комнате
хранили мешки с картошкой, сахаром, макаронами, банки с вареньем. Мать
разгребла коробки, постелила мне заплатанную простынь. Я не мог поверить, что
здесь прошло мое детство.
Со
смерти бабушки прошел год. Я вдруг понял, что плачу. Передо мной поставили
большой букет, и я прятал за ним лицо. Пока буквально не зарыдал. К банке, в
которой стоял букет, была прислонена бабушкина фотография.
Помню
одну только мысль: «Я всю жизнь бегу от чего-то
важного. Но изменить себя уже не могу».
Оказалось,
что у всех моих одноклассников есть семьи и дети. Даже горбатая соседка вышла
замуж. Когда выпили, она меня спросила:
—
А ты, что ж, прям в Голливуде живешь?
Все в Соликамске ведут скромную честную жизнь,
добывают магнитную руду или работают на металлообрабатывающем заводе. Делают
детали для космической промышленности. Ходят в церковь. На гербе Соликамска
изображен медведь с Евангелием и шахта по добыче ископаемых.
А
я смотрел на большой кусок холодца и не понимал, как есть этот холодец…
Муж
соседки все разглядывал мои ботинки и пиджак. Он усмехался, а потом громко
чихнул.
Я
сказал:
—
Будьте здоровы!
Он
резко повернулся ко мне и спросил:
—
Какое тебе дело до моего здоровья?!
Оказалось,
в Большом Свинорье у меня
есть ребенок. Сын. Ему уже 12 лет.
Его
мать не хотела, чтобы я знал. А моя мама была в курсе и помогала им из тех
денег, которые я присылал.
По-моему
странно, что я узнал об этом последним. Ведь это и мой ребенок. Я имел право
знать. Видимо, в этом деле нет ни прав, ни правил.
Я
поговорил с гримершей по телефону. Сказал, что хочу подарить сыну квартиру в
Америке или где он захочет, оплатить учебу в Йельском университете. Хочу купить
все, что ему нужно, готов включить любые связи.
Она
ответила, что ничего не надо. Им всего хватает. А у сына уже есть папа.
Когда
я говорил с ней, то чувствовал, как она меня презирает. Я открыл счет на имя
сына и стал регулярно класть туда деньги. Сообщил через мать все банковские
реквизиты. Лучшее, что я мог сделать — дать возможность получить приличное
образование парню, который родился в Большом Свинорье. Но он моими деньгами никогда не воспользовался.
Учиться ему было неинтересно.
Когда
я был в Соликамске, то прогулялся к своей школе. Ручку на двери заменили.
Вместе с дверью. Поставили новую, стеклянную. В окнах стеклопакеты. Все такое
белое, пластиковое. Футбольное поле огородили.
В тот день в школе я встретил свою первую.
Теперь она работала учительницей. Я купил ей цветы, пригласил выпить. Просто
было интересно. По тому, как она на меня посмотрела, понял: будет секс. Она,
конечно, изменилась. Стала более плавной. Лаская ее, я
старался примириться с мыслью, что вот она такая, жизнь. Все меняется. И
плохое, и хорошее. Я пытался вспомнить, что же такое было между нами, что
останавливало сердце и бешено усиливало дыхание. Но так ничего и не вспомнил.
Вернувшись
в Штаты, я третий, и последний, раз изменил свою жизнь. Выполнив свою непростую
миссию, агент Слинкин слинял. Встал на подоконник и
взмыл в небо.
C документами на имя дона Дамиана Фейда я залег на дно в местечке Белене, в маленьком бунгало
в джунглях Амазонки. Женился на девушке из Рио. Она была клоном Фернанды Мотты, только еще более прекрасном, чем сама Фернанда.
И жили Дамиан и Фернанда
тихо, долго и счастливо. Глядя на закат, попивали кашасу,
бегло просматривали новости по утрам и ездили на рынок за свежей рыбой.
Только никому о них не рассказывайте.
___________________
Ольга Столповская —
режиссер, сценарист. Родилась в Москве. Окончила Художественное училище им.
Калинина и режиссерскую мастерскую МИР Бориса Юхананова.
Участница многих международных
кинофестивалей (Берлинского, Роттердамского, «Кинотавр» и др.). Автор романа «Куба Либре»
(2010). Живет в Москве.
1 «Привет, Хилари. Плохая девочка. Сейчас я тебя
помучаю».