Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 2015
Галина Нерпина.
Свет и тьма: Новая книга стихов — М.: Время, 2014.
Какой пугающей может быть поэзия! — думаешь иногда, читая стихи Галины Нерпиной.
Нерпина «ошарашивает» с первой же страницы своей новой книги читателя, даже «предупрежденного» заглавными словами — «Свет и тьма» — о том, что в этой книге не все будет солнечно и весело. Открывающее книгу стихотворение называется «Пчела». Ожидаемый ассоциативный ряд: лето, цветущая полянка, царство насекомых, добродушное гудение пчел — земной рай… Такое развитие «заявки» выбрали бы девяносто поэтов из сотни. Или даже девяносто девять.
Галина Нерпина — тот единственный поэт, что сделал сноску к заголовку стихотворения:
«Зараженные ульи сжигают. Но некоторые пчелы возвращаются в свой больной дом и погибают вместе с ним».
Жестокая правда о существовании «пчел-камикадзе» трансформируется в не менее жестокое стихотворение:
Вобрав весь свет и тень добра и зла,
взлетает безутешная пчела,
из вечных странствий возвращаясь в улей…
Густым янтарным смыслом налита,
грабительница летнего куста
летит жужжащей, полной яда пулей.
Затем, что жизнь обозначает страсть, —
ей нужно долететь или пропасть.
Увидеть опечатанный и жуткий,
свой разорённый, свой сожжённый дом…
попасть туда — и умереть потом,
застыть во времени, в прозрачном промежутке.
И неожиданный эпитет в адрес пчелы — «грабительница», и сочетание «надрывных» прилагательных, и картинка осознанного самоубийства насекомого, которое люди не привыкли воспринимать иначе чем «козявкой», — все эти детали напрочь исключают из стихотворения идилличность, сентиментальность, слащавость. При этом оно остается лиричным и образно насыщенным.
Но Галине Нерпиной мало одного стихотворения, ставящего «соотношение» человека и букашки с ног на голову. Во-первых, насекомыми буквально полны ее стихи, как летний сад:
Весь в бабочках, мигающий пейзаж
Так радостен, как будто перед взлётом.
Так много солнца в доме этим летом –
Что дом уже как будто и не наш…
…Кто б не хотел смотреть, как ночью
сквозь небо в дырочках волшебных
за ним следит звезда живая,
дрожа, как сердце у пчелы?
Ты хочешь крикнуть бреду: «Уходи!» —
но вдруг плывешь туда,
где всё иначе,
где набухает, жалит звук один,
как летняя оса на старой даче…
Насекомые для поэтического мира Галины Нерпиной служат «маркерами» тончайших изменений пейзажа, настроения, в конечном итоге — бытия. Из таких «мелочей» складывается поэтическое пространство, пребывание в котором ответственно и даже опасно.
Через несколько страниц в книге читаем:
Кончил жук самосожженьем,
В жадном затрещал костре.
Стал игрой воображенья,
Чёрной точкой в янтаре.
Кто летает против правил —
Выбирает верный путь.
Ничего нельзя исправить,
Никого нельзя вернуть.
Дыма вьющаяся тропка.
И огня живая медь.
Всё душе его неробкой
Вмиг дано запечатлеть.
Двое «инсектов», свершающих самосожжение — это уже не совпадение. Скорее всего, для Галины Нерпиной огненный суицид — одна из наиболее доходчивых метафор поэзии. Сами догадайтесь, кого в контексте этой метафоры обозначают жуки и пчелы… В свое время Виктор Пелевин назвал злую сатиру на человеческое общежитие «Жизнь насекомых». Галина Нерпина не столь конкретна, не столь и ядовита. Насекомые для нее, скорее, обозначение тех душевных качеств и дарований, какими не всякий «прямоходящий» может похвастаться. Особенно если они «летают против правил» или гибнут за свои идеалы.
Люди, похожие на людей, которыми также «населен» стихотворный мир Галины Нерпиной, — в большинстве своем не обыкновенные «пассажиры метро» или «соседи по подъезду». Нерпиной интересны персонажи необыкновенные — «другие», как обращается она к покойному поэту Денису Новикову:
Ты другой, равнодушный к себе самому,
разорвавший с судьбой договор бумажный,
из зеркал уходящий по одному…
Но и среди живых много «других», и с ними Галина Нерпина ведет нескончаемый стихотворный диалог: с поэтами Дмитрием Веденяпиным, Татьяной Кузовлевой, Александром Тимофеевским, Еленой Исаевой, обращаясь к ним с откровением:
Все прощены. Пускай не там, но здесь.
Чего бы жизнь ещё ни причинила.
Мы видим свет, а он, конечно, есть,
Когда к утру сгущаются чернила.
Увидеть свет в чернилах так же непросто, как разумную волю к самоубийству в поведении жука, но Галине Нерпиной это не только под силу — она иначе не может. Отсюда, из ее способности видеть «против правил», жутковатое, как страшная сказка, стихотворение «Побег» с центральным героем сродни альтисту Данилову:
Он видит маленького сына,
Который к вечеру затих,
Во сне, как доброго дельфина,
Свою подушку обхватив.
Он мерит комнату шагами,
Не зная, как себе помочь.
Он понимает — что покамест
Нельзя уйти из дома прочь.
…………………………………………….
Никто не знает, что он может
Иные двери отпирать.
Так год проходит и уходит,
За ним другой, потом ещё…
И месяц вымытый восходит
Светить ему через плечо.
От умения поэтессы заглядывать «за грани» — как реального мира, так и привычных раскладов стихосложения (в которых бабочки олицетворяют безмятежность, а пчелки — изобилие) — и рождается у читателя понимание: оказывается, поэзия, при всей своей красоте — дело страшное! Точь-в-точь — самосожжение. Поэт прибегает к этому последнему средству, чтобы пробудить, лишить покоя окружающих. Ибо покой — это сон разума, а сон разума рождает чудовищ.