Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2015
Бершин Ефим Львович — поэт, прозаик, публицист. Родился в Тирасполе в 1951 году. Автор нескольких книг стихов, документальной и художественной прозы. Постоянный автор нашего журнала. Живет в Москве.
* * *
И когда это было — мне вспомнить уже не дано.
На царапину памяти не наложить подорожник.
Но всплывают ночами, как кадры цветного кино,
балагула, весёлый портной и безногий сапожник.
Три ошибки войны по ошибке оставлены жить
в этом маленьком городе, там, где по воле Господней,
вечным Жидом назначен был каждый расстрелянный жид,
под стволом автомата встававший на край преисподней.
Три ошибки судьбы выпивали сперва по одной,
бесконечный свой спор завершая едва ли не дракой.
Балагула — уздечкой, портняжьим лекалом — портной,
а безногий сапожник сурово размахивал дратвой.
И на их пиджаках полыхали войной ордена
за Берлин и Варшаву, за взятие рая и ада.
За безногую жизнь осушали стаканы до дна
и за то, чтобы помнилось то, что и помнить не надо.
Три ошибки беды — рядовой государственный сор —
как подбитые птицы, клевали субботнюю пайку
и тянули вино, и тянули пустой разговор,
и тянули, напившись, свою «тумбала-балалайку».
Где я видел их лица? Зачем выплывают они
из далёкой страны, нагоняя тоску и усталость,
из забытых времён, от которых остались одни
головешки пожарищ, и даже страны не осталось.
На руинах страны догорел окровавленный век,
что охотился так, как за дичью охотится лайка.
Только ветхая память осталась, сухая, как Ветхий Завет.
Только три старика. И суббота. И «тум-балалайка».
* * *
Марине Кудимовой
Когда закончится гражданская война,
нам будет явлена единственная милость —
определить, чья большая вина
в том, что случилось или не случилось.
Когда в лесах завоет тишина,
а снайперы, уставшие по целям
работать, выпьют горькую до дна,
по рыночным закупленную ценам,
когда воронки зарастут травой,
и снова обретётся чувство меры,
останутся до новой Мировой
последние минуты или метры.
Лесные звери выйдут из лесов,
и Гамлет, ослепительный и лёгкий,
пойдёт на бой за тени всех отцов,
убитых и освистанных с галёрки.
Но Бог не выдаст, и свинья не съест.
И мужество останется в почёте.
И на погостах крест пойдёт на крест.
Всё будет хорошо в конечном счёте.
И голубь принесёт благую весть,
запрятанную в гроздьях винограда,
что жизнь не кончилась, что жизнь, конечно, есть
не только на вершине Арарата,
но в Химках или Солнцево. Бог весть,
где для героев сыщется награда.
* * *
Маше Ватутиной
Бог в России живёт не в хоромах
и не в храмах, где льётся елей.
Бог живёт на насупленных кронах
облетающих тополей.
Бог живёт на дубах и осинах
и плетёт за узором узор
на иконах пронзительно синих
чудотворных озёр.
Дышат тайной древесные руны
на свистящем пространстве пустом,
где Даждьбог породнился с Перуном,
а Перун породнился с Христом.
Пахнет кровью таёжная месса.
Рвётся в небо январская стынь.
И молитва почти неуместна,
как и выбор святынь.
На развилке меж адом и раем,
где блуждают лишь ветры одни,
ты поймёшь, что не мы выбираем.
И не нас выбирают они.
* * *
Это цвет вытесняет цвет,
уменьшая короткий век его.
Это боль сочится, как Новый Завет
просачивался из Ветхого.
И как будто бандитской финкой — в бок —
я нанизан, как туша — на вертел.
Это во мне умирает бог,
который в меня так верил.
* * *
И снова я к тебе не успеваю.
И мне уже, наверно, не успеть,
не выдохнуть, не встать и не посметь
сказать тебе, что я не успеваю.
Я знаю: за чертой готовят плаху!
Да будет казнь!
Да будет на заре!
Мир праху твоему! Свобода — праху,
свободному, как кровь на топоре,
в театре, где история — раба,
безгласная служанка Мельпомены,
рожденная, как Ева из ребра,
из синтеза коварства и измены.
Как та Иерихонская труба,
невинная приспешница Навина,
история преступна и невинна,
невинна и преступна, как раба,
страшащаяся вечно не успеть
на вечный пир, на собственную смерть.
Вот так и я к тебе не успеваю.
И мне уже, наверно, не успеть,
не выдохнуть, не встать и не посметь
сказать тебе, что я не успеваю,
что по пятам за мною из огня,
поспешно за собой мосты сжигая,
бежит, бежит, за мной не успевая,
эпоха обречённая моя.