Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2015
Это случилось давным-давно, когда деревья умели ходить, рыбы
болтали без умолку, а на
лунных лугах паслись стада белоснежных единорогов. Целыми днями единороги
плескались в теплых молочных реках, нежились на сахарном песочке и перелетали с
одного цветка на другой. (А цветы на Луне вырастали такие огромные, что могли
удержать не только легконогих единорогов, но и неповоротливых мамонтов,
которые, подобно нашим шмелям, любили качаться в чашечках лунных
колокольчиков.)
Но едва наступала ночь, единороги застывали, как
завороженные, не в силах отвести взгляд от лица соседней планеты. Оно было
таким печальным, это лицо, и таким непонятным, что детям-единорогам
строго-настрого запрещалось не спать по ночам, и если кто-то из них все-таки
просыпался и видел Землю, это означало, что пришла пора становиться взрослым.
Увидевший Землю больше не мог уснуть — в душе его поселялась безымянная
тревога, которой не знают дети.
Голубое сияние
горчило, как несбывшаяся надежда, оно манило и отталкивало, оно сбивало с
толку, будто кто-то звал на помощь — и тут же угрожал и сыпал проклятьями.
Единороги вздыхали и поднимали к небу глаза, полные светлых слез.
Однажды утром, когда Земля почти скрылась за горизонтом и
единороги спускались с холмов, чтобы разбудить своих малышей, спавших под
пологом белой сон-травы, им навстречу вышел единорог-отшельник.
Он так долго жил на пустынной обратной стороне Луны, там,
куда Земля уходила каждое утро, так долго видел вблизи искаженный лик этой
бедной планеты, что научился понимать ее зов.
«Послушайте и услышьте меня, свободные дети Луны! — сказал
отшельник. — Там, на Земле, люди тоскуют и умирают в тисках тоски. Они утратили
веру в чудо, и чудеса перестали случаться. Их души слепы, как узники темной
башни… Послушайте и услышьте меня, свободные дети
Луны! Как можем мы купаться в наших сладких реках, когда их океаны горьки от
пролитых слез? Как можем пастись на тучных лугах, когда древо их жизни засохло
до самых корней?! Мы должны помочь нашим младшим братьям, мы должны вернуть на
Землю чудо…»
И единороги решили отправиться в путь.
У отшельника был дар мысленно переноситься в далекие миры.
Странствуя по Земле, он успел проникнуть в некоторые ее тайны, и ему была
известна единственная ночь в году, когда земные воды, полные печали и
сожалений, делаются такими плотными, что по лунной дорожке, мерцающей поперек
любого, даже самого маленького озерца, можно перебежать с Луны на Землю и
обратно.
Вот в такую ночь единороги и спустились на Землю, чтобы
принести людям чуточку волшебства. Каждый единорог мог исполнить за свою жизнь
только одно человеческое желание. Потому что мечты людей очень тяжелы в отличие
от невесомых просьб порхающих мотыльков или молчаливых
чаяний травы — их единороги исполняли без счета.
Единороги светились в ночи, как волны северного сияния,
каждый — своим цветом. Они вставали на вершины холмов, освещая дорогу
запоздалым путникам, — и те в мгновение ока добирались до ночлега. Заглядывали
в окна к бессонным поэтам, проливая млечное свечение на недописанные стихи, — и
строчки складывались сами собой, рассказывая что-то гораздо более важное, чем
было задумано…
Мысли единорогов быстры, как ветер. Поэтому им казалось, что
прошла целая вечность, прежде чем люди начали понемногу догадываться, какой
волшебной силой обладают эти легконогие лошадки. Люди же мерили все своей
мерой. Им так никогда и не пришло в голову, что единороги готовы исполнять их
сокровенные мечты, не требуя ничего взамен, что они сами ищут встречи и
приходят на помощь по доброй воле. Люди считали: единорогов, как и несчастных
земных зверей, надо гнать, улюлюкая и трубя в охотничьи рожки, ловить, а после
жестокостью и силой принуждать к службе. Но единороги были рождены свободными.
Их волшебство, как любой дар, пропадало в неволе…
Глядя на их страдания, Луна окаменела от горя, молочные реки
высохли до самого дна, тучные луга превратились в пыльные пустыни. Каждую ночь
всходила Луна над темной Землей и звала, звала обратно своих несчастных,
доверчивых и благородных детей. Но голос ее был слишком тих. К тому же
постоянное чувство опасности и необходимость быть начеку вытеснили у единорогов
память о прошлом, и они забыли путь домой.
Порой кому-нибудь из них снился легкий, полный радостных
предвкушений бег по лунной дорожке, что в незапамятные времена привела их на голубую планету. Наутро неласковая мачеха Земля казалась
еще более чужой, а боль от людских преследований делалась невыносимой.
И постепенно единороги стали считать сны, подсказывавшие им
дорогу назад, тяжелой болезнью. Они лечились горькими земными травами и окунали
голову в ледяной ручей, чтобы смыть следы воспоминаний. Память действительно
переставала беспокоить. Многие молодые и вовсе были уверены, что их род всегда
обитал на Земле, всегда был для людей (которых уже никто не называл младшими
братьями — только мучителями) желанной добычей и спасался от них бегством, не
прекращавшимся ни ночью, ни днем. Они неслись, не разбирая дороги, оставляя
клочья белоснежной шерсти на колючих кустах, их бока тяжело вздымались, пар шел
от спин… Рассказы стариков о счастливой лунной жизни они считали вредными
выдумками, расслабляющими волю. «Вам просто приснилось! Молочные реки? Сахарные
берега? Перестаньте морочить нам голову! Детские сказки!» Сами того не замечая,
они все чаще думали и говорили, как их двуногие враги.
Волшебство давно покинуло их, но несчастные, обиженные, не верящие ни во что хорошее единороги даже не заметили этой
потери.
Ну а люди с появлением единорогов, казалось, окончательно
утратили человеческий облик. Счастливые дети Луны пришли на Землю, чтобы помочь
этим бедным существам, разучившимся мечтать. Но мечты людей, выпущенные на
волю, сделали земную жизнь еще темней и безотрадней. Вместо чудес ее наполнили
чудовища.
Каждый человек жаждал быть Хозяином мира, владельцем всех
земных богатств, королем Вселенной — и видел в остальных лишь помеху: «Я
изловлю единорога и стану королем Земли!» — «Нет я!» —
«Нет я!..» В ход шли кулаки, потом камни, потом ружья…
В городах и селах, на лесных полянах и горных тропинках —
всюду, где ступала нога человека, звучал этот клич: «Мне! Мое! Я!»
А в ответ тут же доносилось: «Нет — я! Нет — мое! Нет — мне!»
Черная жажда, сжигавшая души дотла, распространялась по
Земле, как эпидемия или пожар. В погоне за тем, чего у них нет, люди бросали
то, что у них было, и сломя голову мчались кто куда: кто за единорогом, кто за
синей птицей, кто за журавлем в небе.
Поля зарастали крапивой, дома, оставшиеся без хозяев, ветшали
и разваливались, белье улетало с веревок, зонты, перчатки и сумки уезжали в
автобусах и больше не возвращались.
Все пришло в упадок и запустение, и вскоре люди дрались уже
за кусок хлеба. Толпы голодных грабили и калечили друг друга, вражда и
ненависть поселились в каждом сердце и хозяйничали там, как хотели. Землю
охватила война. Ученые изобретали все более страшное оружие, соревнуясь в его
разрушительной силе. И настал черный день, когда чей-то ум, завоеванный тьмой,
выдумал бомбу, способную взорвать весь Земной шар.
И никто не испугался. Ослепленные злом, люди думали: «Я! Я завладею
этим оружием и подчиню себе мир! Или пусть все летит в тартарары!»
Скоро такая бомба была в каждой стране, потом — в каждом
городе. Еще чуть-чуть — и бомба оказалась бы в кармане у каждого проходимца,
как складной нож. Впрочем, уже несколько раз, что-то не поделив, богачи,
которым бомба была по карману, угрожали друг другу всемирной катастрофой. Один
даже нажал на «Пуск». По счастью, кнопку заело: изобретение было еще не совсем
доработано и давало осечку. Но ведь ученые трудились, не покладая рук…
Землю могло спасти только чудо.
А единороги, последние носители волшебства, давно истлели в
застенках, задохнулись на бегу или превратились в обычных земных животных.
Однако чудо все-таки было возможно, хотя об этом никто не
знал. Чудо сделалось осторожным и недоверчивым, оно скрывалось в пустыне,
научилось не отбрасывать тень и ступать, не оставляя следов. И в тот момент,
когда без него уже никак нельзя было обойтись, оно осторожно выбралось из
укрытия…
Старый единорог, тот, что в незапамятные времена привел свое
счастливое племя на горькую Землю, очнулся в глубине пещеры. В самом начале их
земного пути он удалился в это тайное место. Никто не знал, где он, жив ли
вообще. Едва ступив на Землю, он понял, что совершил ошибку, душа его искала тишины, чтобы во всем разобраться. На Земле
старый единорог снова стал отшельником.
В пещере — а это была древняя пещера со
множеством запутанных ходов, ледяными колоннами и озерами, полными неподвижной
воды — стояла такая темень, что он не мог определить, открыты его глаза или
закрыты, спит он или грезит наяву. Ему казалось, он спал. И сны были всегда об
одном и том же.
«Зачем вы ушли? Зачем ты увел их? Отдай мне моих детей…» —
шептала в его снах Луна.
«Я хотел помочь…»
«Они все погибнут!»
«Но в чем была моя ошибка?»
«Зачем ты вмешался?»
«Разве это неправильно? Помочь тому, кто нуждается в помощи?»
«Все погибнут…»
«Но где я ошибся?»
Так продолжалось много дней, неотличимых от ночи, он давно
потерял счет времени. В его сны проникал ужас преследуемых единорогов, но он
знал, что пока не выберется из водоворота своих безответных вопросов, не сможет
никому помочь.
«Возможно ли это — помочь другому?
Но если нет, зачем тогда мы живем вместе? Зачем вообще живем?»
Капали невидимые капли с невидимых сводов, словно утекало в
пустоту время, и ему казалось, что времени становится все меньше, что скоро оно
иссякнет, истечет совсем и наступит конец времен.
«Они не хотели быть счастливыми. Потому что несчастными быть
проще. Меньше ответственности… Нет, не то… Они потеряли веру в чудо. Мы
хотели вернуть им чудо. Но чудо без веры невозможно. А вера не спускается с
Луны, она должна прорасти в сердце… Нет, не об этом… Мы не смогли помешать
и сами погибли, тьма оказалась сильней… Нет, так не может быть, все выходит
из света и возвращается в свет. Это не конец, это только затмение на пути…»
Мысли его бежали по кругу все медленнее, все туманней, время
капало все звонче, все быстрей.
«Уже неважно, в чем я ошибся. Некогда искать ответ. Нужно
понять, как это исправить. Пожалуйста, не молчи!»
«Ты, наконец, готов слушать?» — тут же откликнулась покинутая
Луна.
И старый отшельник вдруг осознал, что уже давно слышит лишь
свой голос, безнадежно вопрошающий, одинокий.
«Говори, прошу тебя!»
«Слушай и услышь меня, неразумный мудрец! На всем Земном шаре
остался один-единственный человек, что мечтает о мире. Его мечта крепка, и свет
ее поднимается к небу, хотя ему совсем немного лет. Ты — единственный из моих
детей, сохранивший волшебную силу. Найди его! И исполни его желание. Времени
больше нет. Того и гляди, они разнесут вдребезги и Землю, и Солнце, и
Бессмертное Небо!»
«Но как я узнаю, что это он?»
«Ты увидишь его глаза — и у тебя не останется сомнений. Я
укажу тебе путь. Мы должны успеть!»
И отшельник отправился в дорогу. Это было самое печальное
путешествие на свете: через заросшие поля, покинутые селения, через грохот
выстрелов и мглу пожаров. Но горше гари и удушливее дыма был дух ненависти,
царивший повсюду на Земле.
Он брел, спотыкаясь о камни на развалинах домов, проваливаясь
в воронки от взрывов, задыхаясь и падая. Слезы застилали глаза последнего
единорога. Когда-то такой легконогий и сильный, он едва передвигал ноги, словно
старея с каждым шагом. Но Луна, не уходившая с неба даже днем, гнала его
вперед, повторяя: «Не время плакать. Времени больше нет».
Он шел, почти не скрываясь: люди уже забыли о единорогах. Да
и выглядел он, как обычная земная лошадь: в мертвом воздухе войны его сияние
давно угасло. Но сокровенная волшебная сила еще тлела под спудом ужаса и тоски.
Он почти не верил, что доберется до цели, мучительный путь
казался бесконечным. Но однажды Луна остановилась над вершиной холма и
выдохнула: «Успели…»
Из последних сил он поднялся по каменистому склону и тяжело
перевел дух. Внизу лежала маленькая деревенька, когда-то милая и уютная.
Кое-где еще виднелись остатки белых стен и крыш из красной черепицы. Несколько
чудом уцелевших одиноких деревьев простирали над пожарищами свои цветущие
ветви. В мире, оказывается, была весна, но никто этого не замечал.
Жители деревни бежали куда-то, кричали, размахивая кулаками,
тащили, сгибаясь от тяжести, огромные тюки… Во дворе полуразрушенного дома,
прямо на земле, сидел светловолосый мальчик. Его лицо было перепачкано золой и
пылью. По щекам тянулись две дорожки слез. Мальчик поднял глаза к небу, и
стоящий на холме увидел их свет.
«Это он!» — воскликнул последний единорог.
«Он!» — эхом отозвалась Луна.
И в эту минуту раздался взрыв. Все заволокло черным дымом. И
единорогу показалось, что мировая катастрофа свершилась у него на глазах.
Он не помнил, как оказался внизу, как отыскал тот двор,
развалины дома… Мальчик лежал на земле, раскинув руки. Глаза его были широко
раскрыты, но их свет был уже непонятен и холоден, как свет далекой звезды.
Старый единорог лег рядом с мальчиком, пытаясь сквозь грохот
взрывов и скрежет оружия различить тихий стук сердца, в котором жила мечта о
мире. Вдруг что-то легкое, как крыло ветра, скользнуло по его гриве. Мальчик
попытался его погладить! Единорог заглянул ему в глаза. Они немного потеплели и
приблизились.
— Ты согрела меня, лошадка, — прошептал мальчик.
— Единорог. Я — единорог. Я могу исполнить одно твое желание.
Любое. Но только одно.
— Мне холодно… Я умираю?
— Не знаю. Наверное. Кажется, да.
— Мне страшно. Я не хочу.
— Любое желание, малыш. Любое. Ты можешь пожелать остаться в
живых — и никогда не узнаешь смерти.
«Что ты делаешь?! Опомнись!» — беззвучно вскричала Луна у него
за спиной, но единорогу было все равно: сейчас он хотел лишь одного, чтобы этот
ребенок жил. Чтобы он попросил о жизни.
— Совсем любое? Даже о-очень
большое?
— Да!
— Как холодно… Ты не мог бы снова лечь рядом? Я шепну тебе
на ушко.
— Да.
— Я хочу, чтобы никогда…
— Никогда не умирать, правда?
— Чтобы никогда больше не было войны, — выдохнул мальчик. И
единорог заплакал.
Его волшебная сила была велика, желание тут же начало
сбываться. Чудо свершилось. Бомбы прямо в воздухе становились большими румяными
булками, автоматы в руках у людей превращались в букеты ромашек, танки делались
большими добрыми слонами, пушки — длинношеими жирафами… Солдаты жевали теплый
ароматный хлеб, и сердца их, еще минуту назад охваченные злобой, наполнялись
недоумением и стыдом.
Но единорогу не было до этого дела. Он лежал рядом с
мальчиком — и не мог согреть.
Незнакомые люди обнимались на улицах, дарили друг другу цветы
и просили прощения. А единорог дышал на маленькие ладошки и чувствовал, что они
становятся все холодней. Холодней ночи — холодней камня — холодней льда.
Все вокруг смеялись и пели песни мирной жизни, с непривычки
путая слова, а единорог безутешно плакал над ребенком, уже наполовину ушедшим в
землю.
Наступил вечер, и Луна зажгла посреди маленького деревенского
пруда свою манящую, мерцающую дорожку.
— Пора домой, сын мой. Ты сделал все, что мог. Пора
возвращаться.
— Нет!
— Поспеши! Сегодня последняя ночь, когда можно вернуться. Я
закрываю ворота. Отныне лунная дорожка никуда не ведет. Это просто блеск на
воде. Но ты еще успеешь.
— Я устал торопиться. Устал успевать. Устал уходить и устал
возвращаться. Я хочу остановиться. Остаться. Здесь.
— Но он еще жив, твой малыш… Неужели ты не помнишь?
— О чем?
— Там, откуда ты родом, смерти нет…
Через минуту последний единорог уже поднимался по мягкой
серебряной дороге. Светловолосый ребенок крепко спал у него на спине.