Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2015
В детстве все вокруг мне виделось опасным и вражеским. И если
не вражеским, то чужим и совершенно непонятным. Помню, когда мне исполнилось
шесть лет, меня привезли на дачу в Комарово. Там оказалось очень скучно. Детей
вокруг не было, и играть было не с кем. Дома мне сидеть не разрешали. Говорили,
чтобы я не болтался под ногами, а шел на улицу дышать свежим воздухом. Я выходил в сад из дома, и вокруг меня сразу
же начинали звенеть комары. Словно предостерегали, что здесь опасно. И если я
не уходил, то принимались больно кусаться.
В саду я сразу начинал
с опаской озираться. Больше всего меня пугали огромные толстые сосны, торчавшие
повсюду прямиком в пустое небо. Часто поднимался ветер, и они всегда начинали
угрожающе раскачиваться и скрипеть так громко, что казалось
прямо сейчас переломятся. Вдобавок из их стволов торчали заостренные
сучья, напоминавшие хищные клыки, готовые загрызть. А снизу, у самого
основания, из земли пробивались корни, похожие на щупальца какого-то мерзкого
чудовища, которому вздумалось выбраться из подземного царства и кого-нибудь
сцапать.
Все остальное, что мне встречалось в саду, тоже ничуть не
утешало. В дальнем углу, у забора был врыт в землю одноногий стол. Мама
говорила, что он синего цвета, но, по-моему,он был скорее цвета бурого или черного, что
придавало ему сходство со старым червивым подберезовиком. Стол был почти мягким
на ощупь, крошился под руками и оседал вбок. По его поверхности туда-сюда
сновали красные муравьи.
Рядом со столом почему-то находились чернеющие финские сани с порыжевшими
полозьями. Они тоже казались мягкими и тоже крошились, наверное, потому что все
время стояли под открытым небом.
Я в какой-то момент заметил, что на даче и вокруг нее все
становилось мягким, кривым, кривляющимся. Даже щербатый забор, от которого одна
за другой отваливались доски. Они бессильно падали в канаву, а обратно на место их никто не возвращал,
отчего забор сделался дырявым, похожим на рот моего друга Саши из старшей
группы детского сада.
В другую часть сада, ту, что смотрела на север и где росли
клубника и смородина, я ходить не любил. Вдоль клубничных грядок шли канавки,
всегда заполненные водой, так что к ягодам нельзя было подобраться, не замочив
ноги. А кусты смородины затянулись плотной седой паутиной, в которой копошились
жирные короткие черви. Мама говорила мне, что смородина болеет и вылечить ее
нельзя.
Еще на нашем участке росло очень много
крапивы. Помню, брат однажды подвел меня к маленьким худым зеленым елочкам,
объявил, что они называются «крапивой» и посоветовал мне их пособирать.Сказал, что это очень полезная трава и что взрослые
будут довольны. Мне на даче говорили, что брат старше, умнее и я должен его
слушаться.
Вот я и решил его послушаться.Нагнулся, схватился за крапиву обеими руками и тут
же заорал от неожиданной боли. Брат весело засмеялся. А я от страха даже не
понял, что произошло. Думал, меня кто-то укусил, кто-то ядовитый и злой. Шли
секунды. Боль не уходила, а становилась нестерпимее, а на руках расползались
уродливые красные пятна. Я вдохнул, что было сил, и с громким ревом кинулся в
дом.
— Мама! Мама! — звал я.
Забежал на веранду, потом на другую,
сунулся в бабушкин кабинет.
— Что? Что случилось? — услышал я за спиной чей-то голос. Все, что я видел, — стены, двери, буфет, человеческие фигуры —
сначала мелькнуло сломанным, искривленным слезами, расплывшимся, но постепенно
стало обретать правильные очертания.
Маму я нашел на кухне. Она стояла у раковины и тщательно
вытирала руки о передник. Я кинулся к ней, но тут же
застыл — по выражению ее лица я понял, что прибежал сюда зря, что жалеть меня
она не будет.
Тут же рядом с нами неожиданно вырос мой брат и сквозь мой
затихающий плач брезгливо произнес:
— Тетя Вера, он в
крапиву полез как дурак. Я ему говорил, предупреждал…
Мама расправила передник и ехидно поинтересовалась:
— Ты чего нюни тут распустил как девчонка? Долго еще намерен
реветь?
Я ничего не мог ей толком сказать и, всхлипывая, протянул
обожженные руки.
— И что? — мама скрестила руки на груди.
— Это он виноват! — закричал я и с кулаками кинулся на брата.
Тот легко оттолкнул меня — он был гораздо сильнее — и отодвинулся в сторону,
туда, где стоял пузатый холодильник. Мама с ледяным спокойствием понаблюдала
нашу возню, а потом позвала дядю Гришу.
— Полюбуйся на него! — громко произнесла она, показывая на
меня, когда рыжий большеносый дядя Гриша появился на кухне. — Полез в крапиву,
обжегся, стоит тут, орет да еще на брата сваливает! Ишь,
доносчик нашелся!
Дядя Гриша от этих ее слов почему-то пришел в бешенство. Он весь
оскалился, схватил меня плачущего одной рукой за ухо, а другой принялся бить по
попе. От обиды я заревел еще громче и сквозь собственный голос услышал, как
мама приговаривала:
— Так тебе! Вот — знай! Доносчику — первый кнут! Доигрался,
доносчик! Доносчику — первый кнут!
А брат смотрел и
радостно смеялся.
После этой истории я стал держаться подальше от крапивы, от
брата, от дяди Гриши да и от мамы тоже.
Сейчас дяди Гриши нет. Нет и той прежней страны, где прошло
мое детство. В саду на даче уже нет старого стола, как и нет забора. Зато
остались клубничные грядки, кусты смородины и крапива. Ее у нас по-прежнему очень много.