Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2015
Алиса Ганиева. Жених и невеста: Роман. — М.:
Изд-во АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015. — (Проза: женский род)
Алиса
Ганиева, наверное, самая известная сегодня писательница нашего Юга. Я допускаю,
что тут действует (на меня, во всяком случае) обаяние ее облика на портретах.
Но портреты-то действуют — потому что действуют тексты! С первой повести, за
которую она получила премию «Дебют» лет пять назад, всякая новая вещь читается… сказал бы:
пересказывается, да в том-то и штука, что не пересказывается эта прихотливая
вязь повествования, где поступки действующих лиц переплетаются, пересекаются,
переворачиваются с такой замысловатостью (не говоря уже об арабских, дагестанских
и прочих исламского окраса понятиях и словечках, объясняемых в сносках), что
смысл чтения открывается не в распутывании сюжетных узлов (эффектно автором
перепутанных), а в общем ощущении реальности, которая предъявляется читателям
сквозь этот уникальный калейдоскоп…
Как
в монологе старухи, взявшей слово в разгар предсвадебного празднества (кажется,
отмечается мавлид, день
рождения Пророка), и вот, выйдя к микрофону, эта никому не ведомая ораторша
после всех выслушанных до нее поздравительных тостов начинает свой спич,
который все слушают, не смея прервать… и
я прерывать не буду.
—
Я желаю жениху и невесте столько коз, сколько звезд на небе, и столько
несчастий, сколько волос на козах! Пусть их род оскудеет, пусть прохудятся их кошельки и кишки,
пусть небеса расплющат их в лепешку, а души горят в адском пламени, пусть
стираются там и превращаются в пепел! Пусть дети их не родятся, а если родятся,
то оплачут тот день, когда их проклятый отец взял в жены их многострадальную
мать. Пусть язвы, чесотка, глисты, припадки, мор и опухоли одолеют их. Пусть
лепра украсит их лица, а ноги сгниют в Сибири! Желаю тебе, жених, мужского
бессилия, позора на всю округу и вечной подагры! Да наплачется над тобой твоя
мать, да отпустит траурную бороду твой отец! Да пошатнутся столбы в твоем доме,
да рухнет крыша! И бегут от тебя добрые люди, как от чумной собаки, да гонят
тебя от очагов, куда бы ты ни пришел! Быть тебе скитальцем и чужаком, носить
суму, чахнуть за решеткой! Да не носит тебя ни земля, ни море, ни небо. Да скинут
тебя со своих седел горы! Да предадут тебя тысячью тысячу раз, да плюнут в
душу, как ты плюнул в сердце моей невинной дочери! Не знать тебе счастья с
этого черного дня!
Она
продолжает вещать в том же духе, держась своего сюжета, а гости слушают, время
от времени спрашивая друг у друга: «Кто это? Что это?»
Кто
это — в конце концов
объяснено. А вот что это, я хочу понять.
Если
у этой неведомой гостьи есть причины к вражде, то по законам экономной прозы
нам хватило бы одного смачного ругательства, а тут — цветистый монолог, который
так гомеровски строен, что не прервешь! И фатальный для нескольких героев
романа монолог этот обращен не только к гостям праздника — старуха вряд ли с
кем-нибудь тут знакома, а кто она, не знает не только большинство гостей, но и
нам, читателям, автор, похоже, не хочет сразу сообщать, — это монолог о жизни
как таковой.
И
это главный его смысл.
Люди
живут тесно и беспросветно. Мужики «буравят что-то на крышах», а бабы под
крышами домов ломят доставшуюся им от века домашнюю работу, не покладая рук и не задумываясь, а когда приходит
беда, то не от конкретных людей (которых и не узнаешь всех в этом круговороте
родственников, свойственников и соседей), а от общего состояния мира, в котором
беды приходят нежданно-негаданно.
И
потому проклятья обращены не к конкретным виновникам (их не найдешь, а если
найдешь, так не привяжешь) — проклятья адресованы миру вообще, и укладываются
эти проклятья в готовый, заранее ожидаемый свод несчастий, перечисляемых с
ритуальным вдохновением, которому нельзя помешать!
Это
ощущение общего психологического строя жизни возникает в прозе Ганиевой не из
конкретных поворотов сюжета (их не удержать в памяти), а из того, что
называется дыханием прозы, в коем вижу я главную ее ценность.
Люди
ждут несчастий, и несчастья наступают.
А
счастье?
Сейчас
процитирую.
Вот
счастливая свадьба.
«Сотни
приглашенных, оглушительные песни, подкидывание женихов ввысь, под самый
потолок. На одной дружки жениха и вовсе подняли на плечи целый стол, а на столе
— танцует жених. Смотреть страшно. Жених выплясывает наверху, крутит кулаками,
перебирает ногами, а внизу выбрасывают носочки лаковых туфель друзья, держа
стол за деревянные ножки. Никто не упал, не ушибся. Или еще. Карабкаются
молодцы на платформу, где стол жениха и невесты, и делают сальто-мортале назад.
А бывает, что из одного конца зала в другой — один кувырок, второй, третий,
четвертый».
Вы
чувствуете, что это счастье похоже на то несчастье, которое может пасть на
головы счастливцев. Знают ли они друг друга или не знают — неважно! Забавы
расписаны наперед! Гости подкидывают жениха (лучше всего вместе со столом),
кувыркаются перед невестой (не вдаюсь в подробности: сколько там кувырков и в каком порядке) — все расписано наперед.
И
что еще существенно в этом неистовстве: неистраченная, ищущая выхода,
безудержная энергия! Она копится! Это она, неприкаянная сила, бросает людей во
вражду даже и под куполами храмов. Верующие, приписанные к одной мечети, и
верующие, приписанные к
соседней, — собираются в кучи и идут бить друг друга!
Ну
это, так сказать, и у наших православных в традиции: как праздник — так стенка
на стенку, улица на улицу, тот берег на этот…
Но
в описании Ганиевой такая ищущая выход сила обретает характер почти фатума, и
куда занесет людей эта энергия, то Аллах ведает, судьба человеком вертит: то ли
в полицию определит ловить преступников, то ли «в лес» отправит («лесом» это
именуется со времен прибалтийских антисоветских «лесных братьев»).
Кто
ловит преступников, а кто попадает в их число и отбывает срок, чтобы, выйдя на
свободу, продолжать свое дело: может быть, преступное, а может, правоохранное —
не угадаешь. Кому что. По общей ситуации.
Словят
жениха, и пока невеста гадает, куда он делся, общение узника с дознавателями
идет по схеме:
—
В бункере «лесные» давно укрываются?
—
Не знаю ни про какой бункер…
Нет,
я лучше процитирую, как это описано у Ганиевой. Третий эпизод из общей картины:
«—
Сейчас тебя оторвут, понял — нет?! — без особой ярости, а даже как будто с
усмешкой пригрозил следователь, уже утомившийся от избиений и мата. — Ты все
подписал. Свидетельница дала показания. А будешь вонять — потеряем!
Марат
со сдавленным стоном двинул омертвевшей, распухшей под разорванной брючиной ногой.
Черные стены комнатушки размазались в кляксы и потекли ручейками на пол. Силуэт
в нимбе колючего света задрожал, качнулся:
— Говори, хайван! (по-арабски — скотина.
— Л.А.) А то такое привяжем — родные от тебя откажутся!
Вокруг
загремело хором, как будто кричали допросчики, спрятавшиеся в шкафах:
—
Привяжем! Привяжем! Привяжем!»
В
этой предсказуемо непредсказуемой реальности влюбленным не будет счастья: все
перекосится, сорвется, развяжется…