Стихи. С белорусского. Перевод Ивана Бурсова
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 1, 2015
Бородулин Рыгор Иванович (1935—2014) — поэт, эссеист, переводчик.
Народный поэт Беларуси (1992). Автор более 70 книг стихов, критических статей,
эссе и переводов. Много переводил, в т.ч. «Слово о полку Игореве» (1986), книги
Ф.Г.Лорки, Г.Мистраль, К.Войтылы, О.Хайяма, С.Есенина
др. Лауреат Государственной премии им. Янки Купалы (1976).
Бурсов Иван Терентьевич — поэт, прозаик, переводчик. Родился в
Из книги «Евангелие от мамы»(Минск,
1995)
Мать
и хлеб
Вода святой стать может из болот,
Растут и для икон деревья в пуще,
Но поцелуй безгрешен только тот,
Каким целуем мать
и хлеб насущный…
Вечер
отцовского вяза
Вяз отца раскинул крону надо мною,
Опахнул вечерним сумраком доверчиво.
Внемля чуткою листвой
Дыханью вечности,
От забот земных прикрыл меня собою.
Над землёю,
Над пугливой полумглою
Серпик месяца мерцает тусклой свечкою.
Вечер мой и вечер вяза
С летним вечером
Породнились под тенистою листвою.
Грусть моя слилась с вечерней тишиною,
С затаёнными отцовскими печалями.
Не изжив земной тоски своей,
В молчании
Вяз отца раскинул крону надо мною.
Васильки
Небесная пушинка — василёк,
Весёлый блик
Нетленности и праха.
В зелёном жите
Яркий огонёк,
Где крылья неба сложены для взмаха.
Окинет взглядом Бог из-под руки
Свои владенья в перезвоне жита,
Увидит —
Голубеют васильки,
Вся нега лета
Ими перевита.
Как угольки,
Столетьям вопреки,
В просторах космоса — светло и строго —
Моих озёр ушачских васильки
Сияют синевой
Под взглядом Бога.
* * *
Начинает осень не спеша
Обволакивать туманом душу,
И наследственную грусть пастушью
Всё сильнее чувствует душа.
Все мы пастухи
На день, на час,
И какая б ни была оплата,
Дней своих должны пасти мы стадо,
Пока наш костёрчик не погас.
Свет тусклее —
Злее тень беды.
Мы пасём судьбу:
Батрачим, княжим.
И следит за каждым шагом нашим
Волчьим взглядом жуть из темноты.
В глубине рябиновых ночей
Радость резвой молнией взметнётся,
И печально небо отзовётся
Клёкотом осенних журавлей.
* * *
Василю Быкову
Я деревеньку вспоминал Бычки
В святых местах, благословенных Богом.
И кланяюсь я утренним дорогам,
Домой бегущим наперегонки,
Где слово Быкова пропахло стогом,
А полдень воду пьёт в реке
С руки,
Где леший лесу рад,
Медведь — берлогам.
Где Евфросиньи Полоцкой чело
Сошло во мглу,
Но до сих пор светло
В Иерусалим дорогу освещает…
Нет без пророка Родины…
Она
Ему во все лихие времена
Всю боль свою,
Вздох каждый доверяет..
* * *
Мы замечаем по друзьям,
Насколько постарели сами,
И страх уже не за горами —
За нами ходит по пятам…
Страх окунуться в грязь молвы,
За чем-то важным не угнаться,
Не состояться,
Затеряться,
Как спелый плод среди листвы.
Как дух не напрягал бы взмах,
Цель у него одна при этом.
Мы живы?..
Будет нам ответом
Лишь вечности безмолвный прах.
Скрипи,
перо!
Скрипи, перо!
Ночей
Не спи, — а как иначе?
Скрипеть — всё лучше,
чем
Захлёбываться в плаче.
Скрипи, перо,
пока
Спеша, греша и каясь,
Ещё бежит строка,
Устало спотыкаясь.
И хоть в душе мертво,
Спеши, как прежде,
смело…
Тайком ни на кого
Ты в жизни не скрипело.
* * *
В мире,
Который снаружи,
Вечного нет ничего.
Никто никому не нужен,
Кроме себя самого.
И понимаешь с тоскою,
Что ты
Только листик в листве,
Что люди
Между собою
В очень дальнем родстве.
Святость
Должно быть, языческим древним богам
Выпала доля чернорабочих:
Направил Господь их к земным берегам —
К земным работам совсем неохочих.
Они появились в воде и огне,
Стали деревьями, ветром, громами, —
Служили слову и тишине,
Рождению святости помогали.
Давно уже новой веры топор
Вырубил всех их под корень с размаха.
Однако их корни ещё до сих пор
Шевелятся в сутеми нашего страха.
На
Радуницу
Я в этот день, с зажжённою свечой
Склоню главу
И помолюсь в молчанье.
Доверившись печалям
Всех прощаний,
Припомню тех, кто снова стал землёй.
Здесь,
В свете нерастаявшего дня
Печаль слезится воском замутнённым,
А там,
Где всё по-божеским законам,
Исплачет ли себя душа до дна?
Я помню всех,
Кто в эту землю лег, —
Оставил каждый мне себя частичку.
И пламени невинную капличку
Колеблет чей-то
Запредельный вздох.
Иордан
Листвою осенённый Иордан,
Наполненный небесной благодатью,
Безмолвно призывает к водосвятью,
Отшельнический препоясав стан.
Земной водой Креститель Иоанн
Крестил Христа и омывал к распятью,
Листвою осенённый Иордан,
Наполненный небесной благодатью.
Не погасивши боль Христовых ран,
Стремится мир спасти в своих объятьях,
Листвою осенённый Иордан,
Наполненный небесной благодатью.
* * *
Я знаю, солнце, покидая сад,
Должно ещё раз было оглянуться.
Борис
Пастернак
Слова я лишь первые помню твои,
Все остальные
Бесследно пропали —
Растаяли дымкой туманной вдали,
Ушли за годами
В бескрайние дали.
И мне не догнать их,
Ни слов тех, ни лет,
Покинули сами меня без возврата.
Камин догорает,
Давно уже нет
Ни дров,
Ни надежд,
Что нас грели когда-то.
Из давнего полдня, где нету дождя,
Сквозь сад облетевший,
Где ветви, как прутья,
В воспоминанья мои уходя,
Должна была ты ещё раз
Оглянуться.
Вече
У веча свой, медный рот.
И речь — колокольный звон.
Идёт на вече
Народ,
Гудит, как колокол, он.
Вече — народный сбор.
Вече — извечный спор.
Колокол и народ —
Всё,
Как сам мир,
Старо.
У веча — голодный рот,
У народа — нутро.
Диктует всё —
Аппетит.
Вече
Вечно гудит…
Возвращаясь…
Iшо╒ я, iшо╒ я
Зпо╒начызкарчмы.
Знайшо╒ я, знайшо╒ я
Сала╒я╒карчы…
Из ушачской
песни
Я в полночь возвращаюсь из корчмы.
Нет, жизнь-корчма меня не упоила,
В душе всё так же
Грёзы легкокрыло
Из розовой взлетают полутьмы.
Я пил со временем на брудершафт,
Плыла по кругу налитая чарка.
Судьба,
Как захмелевшая корчмарка,
Всё подливала в чарку,
Не спеша.
Случалось,
Наслаждался соловьём,
Но чаще рядом
Вороны кричали…
Но отпускали сны меня ночами,
Чтоб я в корчме
Забыть мог обо всём.
Когда
в Ушачах ночевал Наполеон
Когда в Ушачах ночевал Наполеон,
Душа июля в сонной неге млела,
Дух суеты покоем был пленён.
Ушачка-речка исподволь мелела,
Пылил помолом звёздным
Небосклон.
Печалились о ветре ветряки,
Рассохшаяся ратуша скрипела
И на рубашке неба
Васильки
До самого утра цвели несмело…
В парижском сне пиликали сверчки.
Попасть бы к императору хоть в сон
Ушачские прелестницы мечтали,
Любовь всегда —
И эшафот, и трон,
Какие мысли их обуревали,
Когда в Ушачах ночевал Наполеон?
Как
мотылёк
Как мотылёк свой кокон тесный,
Моя душа
Покинет тело,
Ей солнечные веретена
Спрядут рубашку, чтоб
Блестела…
Ведь и на свет она —
Вся в белом —
В своей рубашке появилась.
Но износилась вместе с телом
И снова к небу устремилась.
Земное всё
Душе чужое.
Экклезиаст сказал в начале:
Увидеть лучше всё очами,
Чем в темени блуждать душою.
В круговращеньи
Вечной Сути
Душа постигнет благость Слова.
И на землю вернётся снова,
Но мной уж
Никогда не будет…
* * *
Человек не является вдруг —
Он свершается,
Проявляется,
Как художник,
Как мастер,
Как друг,
От которого мир отражается.
Человек не кончается вдруг,
Как растаявший в полночи звук.
Он стирается о дороги,
Разбивается о несчастья,
Переходит во все тревоги
Века,
Сам, становясь его частью.
Но пред тем,
Как смежиться векам,
Человек должен стать
Человеком.
* * *
Оставить свой наказ хотел бы,
Да боюсь я,
Что ненароком разбужу беду.
Всю жизнь свою
Молюсь я Беларуси,
С молитвой этой к предкам отойду.
С собою Беларусь носил по белу свету,
Куда бы ни ступал —
Там и она была.
Потомок кривичей,
Я верен был обету —
Отбеливать, как холст, и слово добела.
Чтоб белым ручником отёр потомок очи,
Увидел край свой, взглядом прояснев.
Мне освещали дни
И озаряли ночи
Кривицкий вольный дух,
И доброта, и гнев.
Когда почувствую — пора в иные дали,
Одно лишь попрошу у Бога
Для души,
Чтоб ветры надо мной
По-белорусски причитали,
По-белорусски тосковали камыши.
Лесная тень моя
Пройдёт седой травою —
Из дома и домой трава ведёт одна.
Не устаёт держать зелёной головою
Ушачский небосклон
Ушачская сосна.
Из книги «Ксты»
(Минск, 2005)
* * *
Молюсь,
Чтобы позволил Бог
Ещё по свету поскитаться,
Из всех дорог,
Из всех тревог
Прийти в себя…
И задержаться…
Идти
будет…
Отцу Александру Надсону
Как будто молодость вдруг подарили
И легче сделался с лихом кулёк…
Держит сына
Дева Мария,
А у младенца в руке —
Василёк.
В тихой светильне служба святая —
Свет дарит миру,
Чтоб в свете святом
Не затихала борьба вековая
Духа Вселенского
С вечным злом.
И сердце вдруг окунётся в тревогу,
Забьётся доверчивым мотыльком…
Пойдёт душа белоруса к Богу
Со свечкой небесною —
С васильком.
Ответ
Если б спросили меня:
— Что ты из жизни своей
Больше всего запомнил?
Я бы ответил
Словом,
Сплетённым из солнечных лучей,
Словом — эхом самого одиночества —
МАМА.